Часть 4. Спасение. Запись 13. Спасение. Эпилог
Александр Осташевский
Часть четвертая.
Спасение.
Беспредельное отчаяние, овладевшее Сашей в гостиничном номере в Тбилиси, оторвало меня от его дневника. Совсем недавно я сам был в подобном состоянии: мне просто не хотелось жить, так как в родном доме теперь я всем стал чужой и никому не нужный, меня обижали и оскорбляли, особенно тогда, когда я говорил о своих человеческих правах. Я встал и взглянул на иконы, на образ Господа: Он и вечером, при электрическом свете, продолжал гореть золотым солнечным светом Любви, которая спасла Сашу от гибели, а меня от мучений. И мне захотелось сейчас же идти в церковь просить Господа спасти душу погибшего Саши, погрязшую в полном отчаянии. Я помолился, лег спать и, как уже становилось привычкой, вновь насладился ощущением независимого, свободного одиночества в моей отдельной комнате, покоясь на мягкой постели.
На следующий день, после завтрака, поехал в церковь. В Чистополи она была старинной, с высокими иконами и росписями, изображавшими сцены из жизни Господа-Спасителя и святых. Прихожан было мало, и я опустился на колени перед образом Христа с молитвой о спасении души моего погибшего друга, чувствуя и понимая, что только Господь может избавить ее от грешного безысходного отчаяния. Молясь о Саше, я не мог не молиться и о своей душе, тоже нередко впадавшей в отчаяние по схожим причинам. После нескольких покаянных обращений к Господу я понял одно: необходимо что-то делать, чтобы спасти наши души. Но что и как? Невольно моя голова повернулась вправо, и я увидел изображенное во всю стену Распятие Господа нашего Иисуса Христа. Помнится, что перед Распятием, на Тайной Вечери, Господь сказал апостолу Фоме:
«…Я есмь путь и истина и жизнь;
никто не приходит к Отцу, как только
через Меня».(Евангелие от Иоанна, гл.14, ст.6).
Каковы же «путь и истина и жизнь», даваемые нам Господом?
Я подошел ближе и стал всматриваться. Роспись изображала распятого Иисуса на Кресте в окружении двух разбойников, тоже распятых, но на деревьях с голыми ветками. Разбойники застыли, выгнувшись телом вперед и закинув голову назад, в нескончаемой муке. Господь, чуть выдвинув грудь, замер в смиренной позе, склонив голову набок. Лицо Его тоже выражало страдание, но иное, чем у разбойников: Божественные сдержанность и покорность мешали исказиться ему в страшной муке, поэтому оно и сейчас было прекрасно. Две женщины сидели перед Иисусом в немом отчаянии: очевидно, Его Мать и Мария Магдалина, которые любили Его больше всех.
Вокруг все было мертво, все в коричневом, осеннем цвете. Голгофа, которая представляла собой голый, каменистый холм без единого кустика или травинки, деревья с оголенными ветками, на которых висели разбойники, и возвышающийся над ними Крест с распятым Господом. Вдали, с холма, виднелась такая же неровная, скалистая поверхность с редкими строениями и коричневыми купами деревьев.
Я оглянулся: в церкви никого не было, лишь ровно горели свечи у святых икон, выражая кроткую и непрерывную скорбь. Я начал медленно подниматься над полом, приближаясь к росписи…. Встав наравне с ней, почти без удивления и страха вошел в нее и ступил на камни Голгофы. Опустился на колени перед распятым Господом и коснулся лбом этих камней. Когда поднял голову, на меня смотрело давно родное лицо с моей иконы, полное пережитых страданий, но теперь замершее и успокоенное сознанием выполненного долга перед Богом и людьми. Скорбь переполняла меня, она вбирала в себя и скорбь Матери-Богородицы, сидевшей около Сына с отрешенным взглядом, застывшим в отчаянной муке и тоске, и Марии Магдалины, оцепеневшей в неизбывном горе. И я услышал Его прощальные слова, обращенные прямо к моему сердцу:
- Я отдал свою жизнь за тебя, за всех и покидаю землю. Поверь, это было очень больно. Я думал, что Мое сердце разорвется, когда начал задыхаться. Но ты веришь Мне, что Я люблю тебя, Я ведь доказал это?.. Отныне ты чист, безгрешен: иди и спасай своего друга, его еще можно спасти.
- Как, Господи?
- Я есть путь: иди за Мной!
- На Голгофу и Крест?!..
- Да, ты готов к этому?
Я молчал.
И вдруг плавно, просто, как начало рассказа любящего тебя друга, запели невидимые скрипки под вздохи невидимого оркестра. Иисус ожил: Он стоял на каменном полу претории, окровавленный, в своем, когда-то белом, хитоне, с терновым венцом на голове перед беснующейся толпой, неистово кричащей: «Распни, распни Его!!». Он стоял, пошатываясь, перед теми, которых не раз спасал от болезней и смерти. Но вопли толпы не могли заглушить тихую музыку Любви, исходившей от Него. Голоса скрипок поднимались вверх, как по ступеням, потом, как бы поддерживая себя, снова поднимались по ним еще выше и звучали в умиленном утверждении и прославлении Любви. Я видел, как взвалили на Него тяжелый Крест и Он понес Его, еле держась на ногах, под стоны и крики идущих за Ним людей. Я слышал, как Он кричал от боли, когда прибивали к Кресту Его руки и ноги. В невыносимой муке Господь возвел глаза на небо и сказал:
«Отче! прости им, ибо не знают, что делают».(Евангелие от Луки, гл.23, ст.34).
Он просил за своих мучителей…. Я плакал, плакали многие, а голоса скрипок поднимались к самому небу, взывая к нему и утверждая самоотверженность истинной любви.
Да, они «не знали, что делали»: воины делили одежды Его, а народ стоял и смотрел. «Насмехались же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал; пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий».(Евангелие от Луки, гл.23, ст.35).
«Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на тоже? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».(Евангелие от Луки, гл.23, ст.39-43).
Еще выше в горняя поднималась мелодия Любви Господа, которая прощала и своих мучителей, и кающегося злодея словами, слитыми с музыкой и душой каждого человека:
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
И тут, среди воинов стражи, я увидел Самсона, бывшего центуриона, так поразительно похожего на друга моего, Сашу Оленевского. Он, как и я, стоял близко к распятым и, вероятно, слышал эти разговоры разбойников и Господа. Музыка смолкла, а Самсон все стоял и молчал, глядя на них. Потом пал перед распятым Христом на колени и воскликнул:
- Господи, Ты хотел спасти меня и показал мне все пути к этому…. Но я так и не смог оправдать Твоих надежд: не смог победить себя и свою душу. Жизнь мне опостылела, душу свою я возненавидел. Я понял: Ты по собственной воле жертвуешь собой, чтобы вымолить у Своего отца прощение твоим истязателям, как только что спас раскаявшегося разбойника. Неужели твои ничтожные убийцы, так надругавшиеся над Тобой, достойны такой Твоей Любви?!
С трудом, большим трудом, отвечал ему распятый Господь, в каждом слове Его звучали боль и любовь:
- Они бы так не обращались со Мной, если бы веровали в Меня и Отца, пославшего Меня.
- Этого никогда не будет, Господи! Они все погрязли в грехах своих, сердца их окаменели, разве не видишь?
- Мои страдания и смерть пробудят их, ведь они образ и подобие Отца Моего и Меня Самого.
- Тогда позволь мне сораспяться с Тобой, чтобы страданиями и смертью своей доказать всем, убедить своей верой, что Ты истинный Сын Божий. Прости меня, Господи, за все….
Самсон подошел к Кресту и со слезами обнял Его под ногами Христа.
- И тебе истинно говорю, Самсон, «ныне же будешь со Мною в раю».
Но бывшего стражника-раба не распяли: к нему подошел один из его товарищей-воинов и коротким взмахом меча снес ему голову.
- Ты готов поступить так, как поступил Самсон, во имя Мое и друга своего? – обратился ко мне Господь.
Я потупил голову, но ответ уже звучал во мне, и я ответил:
- Нет, Господи.
Иисус, «преклонив главу, предал дух».(Евангелие от Иоанна, гл.19, ст.30). Один из воинов «…копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода».(Евангелие от Иоанна, гл.19, ст.34). Стекая вниз, они смешались с кровью обезглавленного Самсона, лежащего у подножия Креста, и стали единым целым, как в самом Господе Дух Святой соединился в единое целое с духом человеческим.
…………………………………………..
Я снова сидел в своей комнате и виновато смотрел на золотом сияющую икону Спасителя. По глазам и выражению лица я видел, что Он не обвинял меня, а понимал во мне все и глубоко сочувствовал.
Сегодня первое марта, медленно, но верно приближается весна, хотя тяжелы и глубоки еще белые сугробы, пасмурна и неприветлива погода, часто налетает вихрь и беснуются в нем потоки снежинок. Но уже ослаб мороз, все чаще выпадают погожие, солнечные денечки – скоро придет весна, неизбежно, как придет Господь в светлом и пасхальном Своем Воскресении. А пока надо поститься, каяться – очищать душу перед Его святым приходом.
Я открыл последнюю запись Оленевского, которая была с пробелами и пропусками, порой казалась просто невнятной, так что, думаю, простит дорогой читатель мои исправления и добавления.
Дневник
А. А. Оленевского.
Часть четвертая.
Спасение.
Запись тринадцатая.
Наконец-то я вернулся в родное Медведеево… на заклание свое…. Пускай мне будет плохо, ведь я обидел многих людей, особенно женщин, показав пустоты души моей, привел их к своему мертвому озеру. От Алсу, ночью, в ливень, бежал в Речной порт, чтобы сесть на «Метеор» и ехать домой, потому что не мог больше с ней – обрыдла она мне. Алсу полувскрикнула-полувсхлипнула, а я повесил на себя сумку, сел на новый велосипед и поехал, обливаемый ливнем и проезжавшими мимо машинами.
Несчастья преследовали меня и в Медведеево: утром мне сказали, что среднее образование в училище ликвидировано, а на мои предметы осталось только шесть часов. Подумав и поговорив с сотрудниками и администрацией, я нашел себе вторую работу: нанялся ночным сторожем на дровяной склад, размещавшийся рядом с весьма дремучим лесом. Избушка, которую мне отвели, имела печку, кровать, шкаф, стол и плитку для подогрева пищи, то есть самое необходимое. Поэтому, когда соседи по общежитию, решив, что я собираюсь съехать, взломали и обокрали одну из моих комнат, я попросил разрешения у начальства окончательно переселиться в эту избушку, тем более, что платить за нее было не надо, а питаться продолжал в столовой училища, в котором давал несколько уроков. В избушку перенес почти все мои вещи, благо их у меня было немного, а потом установил и небольшой телевизор, который недавно купил.
И вот уже месяц, как я живу здесь. Уроки в училище даю без энтузиазма, вполне подчиняясь воле начальства и бюрократической системы. Так я стал незаметным: новый директор и завуч едва кивают мне, а ребята почти перестали обижать. В избушку ко мне мало кто
