Тоннель на тот свет. Глава 35 из романа "Одинокая звезда"

увиденному. Что он здесь делает, один, среди этих чудовищных волн? Он должен быть сейчас дома с любящими его мамой, близнецами и Алексеем. В своей теплой и уютной квартире, а не в этой ледяной воде. Как он мог так поступить с собой? — со своей единственной жизнью! Только из-за того, что какая-то девушка с синими глазами велела ему не быть. Да кто ей дал право? Ему подарила жизнь мама Света, а отобрать ее может только бог, только он один!
Так думал теперь Гена, барахтаясь меж высоченных волн. Он больше не был человеком Лены — он стал человеком Жизни. Только ей одной он был готов поклоняться до конца дней своих, только ей одной!
Теперь Лена внушала ему ужас, ассоциируясь с испытываемой им болью, холодом и тянущей вниз бездной. На свою беду он встретил ее — на свою погибель. Ведь это Лена обрекла его на страдания, захотела его смерти − за то, что он до смерти любил ее. Да отныне он будет обходить ее за три версты!
Совсем иначе он смотрел сейчас на содеянное им. Да, он сотворил подлость и она прекрасна. Потому что подлость — это тоже часть Жизни, а прекрасней Жизни нет ничего. Все прекрасно, что есть Жизнь, и хорошее, и плохое — все!
Когда он спасется — а он в этом не сомневался — он будет любить Жизнь во всех ее проявлениях. Он будет целовать песок, на который упадет. Полный рот песка — как это чудесно! Он будет целовать деревья и траву.
Девушки! О, как он их будет любить — всех вместе и каждую в отдельности. Ни одной не будет отказа. И чего он привязался к этой Лене с ее Димой? Да пусть она будет с ним, ради бога, если им так хочется! Разве мало других девушек? Он вспомнил Настеньку Селезневу — как она всегда восхищенно трогала его мускулы на уроках физкультуры. О, Настенька, только бы мне выбраться отсюда — будет все, как ты пожелаешь.
Но где же берег? Он быстро завертел головой, пытаясь определить, в какую сторону плыть. Но за высокими волнами ничего не было видно. Скоро Гена почувствовал, что стал слабеть.
Главное, продержаться на воде, — думал он, — надо дождаться, когда волны утихнут. Может, тогда станет виден берег. Или выглянет солнце, и я смогу определиться, куда плыть.
Он попробовал лечь на спину, чтобы немного отдохнуть, − но из этого ничего не вышло. Волны вертели его, как хотели. Он наглотался воды, и его стало тянуть вниз. Резкая боль свела икру правой ноги. Судорога! Он попробовал потереть ногу и сразу погрузился с головой. Вынырнув, он с трудом откашлялся и вновь взглянул на небо. И смертный страх проник ему в душу.
Огромный черный столб, сужающийся книзу, спускался с неба прямо над ним. Смерч!
Это конец! — мелькнула мысль. И вся его короткая жизнь понеслась перед ним от этих последних мгновений назад к далекому детству. Скоро он снова стал маленьким мальчиком, которого обидели жестокие люди и которому было очень страшно.
— Ма-ама! — закричал он и заплакал. — Возьми меня! Мамочка, я боюсь!
Но мама была далеко и не услышала сына. Грохот волн и вой ветра заглушили слабый вопль маленького человека в широком бушующем море. Чудовищная боль раздирала ему грудь, тело сотрясал мучительный озноб. Перед его угасающим взором вращались огненные круги, раскалывались миры, вспыхивали и гасли тысячи солнц. Он уже не был человеком — он превратился в существо о четырех конечностях с хоботом, все тянувшимся и тянувшимся вверх за очередным глотком сладкого воздуха. Но с каждым разом глоток был все меньше и меньше.
Наконец, высокая волна накрыла его, прервав доступ живительного газа, и существо с раскинутыми конечностями стало медленно опускаться в морскую пучину. А Гена в это время с немыслимой скоростью летел по длинному-длинному тоннелю навстречу незнакомому свету. И когда он достиг края тоннеля и вылетел в тот свет, на этом свете Гены Гнилицкого не стало