Задолго до дождя асфальт начинает пахнуть по-особому. Особенно остро это ощущается тихой ночью. Ещё ничего не изменилось, до рассвета далеко, все спяще, сонно.
И лишь тонкий, едва уловимый аромат. Ум изначально не понимает, что источает этот запах заплеванный, заширканный, изначально неживой субстрат. Ему ли, этому дьявольскому порождению цивилизации, этой больной коже города, потрескавшейся, в язвах, так благоухать?
Так нет же, чует мерзостное отродье далекую освежающую грозу, эти всполохи, готовые разорвать казалось бы вечную темноту. И начинает сам отзываться на ещё невидимые перемены. Но какой божественный, радостный аромат от казалось бы навечно убитого.
А завтра, отдавая пролитую небесами влагу, осторожно разбудит им же закатанное зернышко. Сам, словно улыбаясь обоженной кожей города, встретит пробуждение новой жизни, новой надежды.
Да и разве в асфальте дело? В неком, таком же сером большинстве. Словно запах преддождевого асфальта уже щекочет ноздри. Ещё за горизонтом грозовые всполохи, а зернышко, казалось бы навечно закатанное под гнет, уже пробудилось. И нет в этот момент ничего сильнее его надежды на возрождение.
