Йосси Верди.
Email: yossi.verdi@pochta.ru
Прошлое и будущее
Пьеса.
(4 акта)
Действующие лица:
1) Григорий - 29 лет.
2) Отец - отец, Григория.
3) Мать – мать, Григория.
4) Лев Сергеевич - 60 лет, бывший военный офицер.
5) Сара - 50 лет, домохозяйка, супруга Льва Сергеевича.
6) Павел Петрович - 60 лет, врач.
7) Роза – 50 лет, домохозяйка, супруга Павла Петровича.
8) Анатолий - 53 года, тихий алкоголик. Учитель истории.
9) Рая - 25 лет, дочь Анатолия. Больная шизофренией.
10) Роман - 26 лет, сын Анатолия. Безработный.
11) Марат - 40 лет, оператор на телевидении, сын Павла Петровича.
12) Лида - 36 лет, супруга Марата.
13) Максим – 29 лет, бизнесмен.
14) Марина – 29 лет, детская подруга Григория и Максима.
15) Измаил - 35 лет, звукорежиссёр на телевидении, сын Льва Сергеевича.
Начальник тюрьмы, продавщица, милиционеры, пианист, чиновники с папками.
Акт первый.
Сцена первая.
Тёмная комната. На сцене кровать, зеркало, перед которым горит свеча, окно. Григорий спит на кровати и видит сон.
Голос за сценой:
Темно и холодно. Окружающий мрак готов поглотить меня целиком. Я чувствую ледяную поступь вечной пустоты, надвигающейся на меня со всех сторон. Странная апатия и оцепенение охватили меня, завладев, кажется самим сердцем, отняв волю и опустошив разум. Ни мыслей, ни желаний, ни надежд.… Только холод, пробивающий дрожью моё безвольно обмякшее на скрипучей кровати с металлической сеткой тело, напоминает, что я ещё жив…
Я всё ещё существую отдельно от этого горячего яркого пятна в углу комнаты. На подоконнике в блюдце стоит огарок свечи, заботливо зажжённой материнской рукой. Её отблеск отражается в оконном стекле и пляшет в последней агонии, утопая в расплавленном воске. Она исчезает в оконном стекле так же быстро, как растаял белый след самолёта, взлетевшего несколько часов назад…
Мы жили на окраине Москвы в старой сталинской двухэтажке. В нашей коммуналке кроме нас жило ещё 8 семей. Впрочем, каждый готов был поклясться, что наш этаж занимала только одна большая и дружная семья, где всем двором справляли семейные праздники и делили на всех горе и трудности. Здесь никогда не приходилось просить о помощи. Достаточно было просто показаться перед соседями с озабоченным лицом.… Как давно это было!
Перед домом был огорожен общий двор. Пока мы, пацаны, гоняли мяч, взрослые выносили столы и стулья и устраивали вечерние посиделки с самоваром и долгими задушевными разговорами. Мне очень нравился наш уютный дом. Эту любовь к родному гнезду я пронёс через всю мою жизнь. И даже сейчас, стоит мне вспомнить те тихие вечера, невольная улыбка озаряет моё усталое лицо. Отец был начальником продуктовой базы, уважаемым и обеспеченным человеком.
Однако, как известно, идеальных людей не бывает. Вот и у моего отца была непреодолимая слабость: он любил женщин. Высокие и маленькие, простые и роскошные, глупые и образованные, красивые и страшненькие его пассии непрерывным потоком сменяли друг друга. Мама, конечно, не могла этого не видеть, но и поделать с отцом тоже ничего не могла. Она очень любила его, и поэтому терпела постоянные загулы.
Я до сих пор помню, как мама, закрывшись в ванной комнате, открывала воду, и, думая, что её никто не слышит, плакала. А я садился под дверью и ждал, когда она затихнет, чтобы позвать, придумав какой-нибудь срочный повод. И она выходила, обнимала меня, прижималась мокрой от слёз щекой и шла готовить мне ужин или проверять уроки.
Правда, бывало иногда, что я засыпал прямо под дверью, не дождавшись конца маминых всхлипов. И тогда я утром находил себя в собственной кровати, а отец почему-то старался именно в эти дни, не дожидаясь просьбы, вручить мне некоторую сумму на карманные расходы и мороженое. Все карманные деньги я тратил на билеты в кино, которое обожал. Первым увиденным мною фильмом был «Амаркорд».
Я бегал смотреть все ленты, которые привозили в тот открытый летний кинотеатр. Особенным праздником были для меня индийские фильмы, потому что их герои на протяжении всего фильма танцевали и пели. Всё было так красочно! И всегда заканчивалось хорошо.
С тех пор я мечтал стать кинематографистом. А если быть точнее, сценаристом. Мне хотелось придумывать разные истории, чтоб потом по ним снимались фильмы. Я даже не представлял, что может быть как-то иначе. Помню, как в очередной раз попросил у отца деньги на конфетку. Отец протянул мне деньги, улыбнулся и сказал, чтобы я не оставался на вечерний сеанс. Он был мудрым человеком.
Сцена превращается в шумный двор. Во дворе накрыт длинный стол. Стол заставлен разными яствами и спиртным. На столе горят свечи.
Маленький Григорий сидит рядом с отцом и смотрит на него.
Отец: (Смотря на горящую свечу) Вы знаете, что происходит, когда горит свеча?
Марат: А что тут может происходить? Горит свеча, и пускай себе горит.
Павел Петрович: Это простой физический процесс.
Отец: Нет. Это целое таинство. Нить свечи обращается к воску: «Отпусти меня. Я умираю вместе с тобой...» На что воск отвечает: «Если б не я, ты была бы простым шнурком для туфлей».
Отец поворачивается и смотрит на мать, поспешившую набросить Григорию на плечи тонкий жакет, укрывая от вечерней прохлады.
Марат: Надо же! Сто тысячи раз видел, как горит свеча, но об этом ни разу не задумывался.
Анатолий: (залпом выпивая стакан водки) Эх, хороша, зараза! Между прочим, врачи рекомендуют для очищения организма. Не правда ли, дорогой Павел Петрович?
Павел Петрович: (затягиваясь Беломором) Правда, правда, Толя. Только они имеют в виду не это (указывая на бутылку водки), а хороший коньяк.
Отец: (беря в руки бутылку и рассматривая её) А что с водкой? Хорошая водка! Вчера только завезли.
Анатолий: (Отцу) Кстати, о коньяке. Помнишь, ты мне проиграл бутылку армянского коньяка? Когда будешь возвращать должок?
Отец: (улыбаясь) Верну, верну. Скоро будет завоз.
Анатолий: Я уже второй месяц это слышу.
Отец: Потерпи, я сказал, что принесу.
Павел Петрович: Толя, завязывал бы ты с этим. Пожалей свою печень, она у тебя одна. Я тебя предупреждаю как врач.
Анатолий: Знаешь, как говорил Маяковский:
Если звёзды зажигают,
Значит, это кому-нибудь нужно…
- Вот и водочку кто-то делает, а значит, нужен тот, кто её будет пить! Между прочим, в древней Греции виноделие считалось священным действом. У них на этот счёт даже был свой бог виноделия – Дионис - (указывая на спиртное) - бог виноделия.
Измаил: Дядя Толя, если у них Дионис-бог виноделия, то у нас ты - бог винопития.
Все смеются.
Павел Петрович: А потом нам этих богов лечить.
Лев Сергеевич: Эх, хотел бы я, чтобы и мой сын стал врачом. Хорошая и уважаемая профессия. А он, балда, пошёл и сдал документы на факультет кинорежиссуры.
Отец: Почему балда? Очень даже хорошая профессия! Вот мой сынок тоже, наверное, режиссёром станет. Он не пропускает ни одного фильма. Будут вдвоём снимать фильмы, встречаться с красивыми женщинами.
Анатолий: (разливая водку по стаканам) Даже Ленин говорил: «Важнейшим из искусств является кино».
Лев Сергеевич: И потом, если б он стал режиссёром художественных фильмов, еще, куда бы ни шло. Так он выбрал научно популярное кино. Будет снимать разных букашек таракашек. С красивыми женщинами там встречаться негде. Разве что со старыми лаборантками.
Измаил порывается встать со стула и уйти. Лев Сергеевич придерживает его за плечо и усаживает на стул.
Лев Сергеевич: Сиди уже, никуда не уйдёшь.
Сара: (с окна второго этажа) Ну что вы хотите от ребёнка? Он уже взрослый человек и сам в состоянии сделать выбор. И потом, с бабами он успеет встретиться и в институте. От отца не будет отставать. (Обращаясь ко Льву Сергеевичу) Сам - то по молодости не пропускал ни одной юбки.
Марат, сидя за столом, начинает смеяться. Сара и Роза спускаются во двор и тоже усаживаются за столом.
Лев Сергеевич: Ну что ж? Давайте выпьем за прекрасных дам и за тех, кого мы берём в жёны.
Отец: Давайте выпьем за всех дам. В особенности за тех красавиц, которых мы берём в жёны. Если бы не женщины, то человеческий род остановился бы!
Звон бокалов и рюмок.
Лев Сергеевич: Да ну! Кому нужен такой род? (Измаил опять порывается встать и выйти из- за стола. Лев Сергеевич снова держит его за плечо). Я сказал, сиди!
Павел Петрович: А я хочу выпить за свою жену. Я благодарен ей, что всё это время, она была рядом со мной. Дарила тепло и любовь. Я приходил домой, усталый и злой. А дома меня уже ждал горячий ужин и домашний уют. Именно на таких женщинах держится мир.
Роза: (Взволновано, со слезами на глазах) Дорогой, я так растрогана. Мы уже шесть лет женаты. Всё это время я не требовала от тебя не дорогих украшений, не меховых шуб. Я лишь хотела простых нежных слов. И вот дождалась! (Вздыхает) Дорогой, я так счастлива! (Роза выпивает бокал вина и шумно выдыхает). Дорогой, если так, то я должна тебе признаться. Я иногда, когда ты был особенно молчалив и не уделял мне внимание, заваривая тебе чай, плевала в него. Обещаю, больше так не сделаю
никогда. (Начинает плакать.)
Наступает молчание. Все с удивлением смотрят друг на друга. Вдруг Марат громко закатывается хохотом.
Анатолий: А, собственно, кто сегодня заваривал чай?
Сара: Не обращайте внимания, она пьяна. Вот и несёт всякую чушь. Но, если вам так интересно, сегодня чай заваривала я.
Отец: (Саре) Отведи свою подругу в комнату, пусть отдохнёт.
Сара поднимает со стула плачущую и одновременно смеющуюся Розу. Они поднимаются по лестнице.
Сара: (Пьяной Розе) Теперь в жизни тебе заваривать чай не доверю...
Акт первый.
Сцена вторая.
На сцену опускается темнота.
Голос за сценой:
Хотя я пользовался у дворовых и школьных мальчишек серьёзным авторитетом и слыл заводилой, всё же школу я не любил. И не из-за того что не успевал - напротив, учёба мне давалась очень легко. Просто было не интересно на уроках. Просидеть 45 минут на одном месте было выше моих сил. Вот я и развлекался, как мог. Любимая забава наших мальчишек состояла в том, чтобы с помощью маленького зеркальца, укреплённого на носке ботинка, разглядеть нижнее бельё учительницы. Что и говорить, было опасно! Но это и привлекало! Разумеется, об этом знали всего несколько посвящённых. Среди них был и Максим-мальчик из нашего класса.
О нём стоит рассказать отдельно.
Это был крепкий упитанный малец с хищным взглядом из-под коротенькой щетины белёсых ресниц. Его румяные щёки, пожалуй, вызывали зависть худосочных старшеклассниц, которые рисовали себе румянец старой губной помадой, тайком добытой из мусорного ведра. Максим никогда и никому не помогал. Даже списать просил, сразу оговаривая сумму мальчишеских сокровищ, которыми он готов был пожертвовать, чтобы не получить двойку за невыполненное домашнее задание. Жалкий,
