Мария из Магдалы (Супруга Иисуса). Глава 7.

Кана Галилейская – город, где наша любовь обрела благословение Бога и людей. Так захотел Иисус, ибо ничего другого между нами, кроме брачного союза, не допустила бы Его совесть. Он хотел видеть меня своей женой перед всем светом. Он всегда хотел жить так, как учил других. Я знаю, что таких, как Он, нет, а может, и не было никогда среди живущих…

        В Мигдале у нас к тому времени больше ничего не осталось. Слишком много горьких воспоминаний таил в себе город. После смерти отца и матери, такой ранней, ежедневно оплакиваемой осиротевшими братом и сестрой, я настояла на отъезде в Вифанию. Городок маленький, очень чистый, утопающий в зелени  садов, о чём говорит само его название[1], к тому же вблизи от Иерусалима. Там отец, бывший родом из этих мест, оставил нам дом,  и  землю впридачу. Немало земли, виноградники. Лазарь ещё  молод, но он  всегда был хорошим сыном и братом,  и его деньги не летят на ветер. Земли сдаются в аренду, многое из выращиваемого здесь продается в столице, и на это брат  и сестра скромно, но вовсе не бедно живут. Марфа – в  преддверии собственной свадьбы, которая уже не за горами. Выдав замуж сестру, я думаю, Лазарь не преминет жениться сам, и дом в Вифании будет местом, где слышны детские голоса, где по лестнице на кровлю то и дело раздаётся топот неугомонных маленьких ножек счастливых  обитателей.

        Пока же Лазарь и Марфа живут спокойно и тихо, в терпеливом  ожидании своей судьбы. Временами я навещаю их. Но для меня Вифания – чужой город, где я бываю лишь наездами. И дом брата для  меня – всё  же  не  мой  дом. Я бы сказала, что Храм Великой Матери куда более дом для  меня,  но с появлением Иисуса в моей жизни дорога в него закрыта. Не от любимой же мною подруги, из дома её супруга, идти мне замуж? Так почему бы не Кана? Раз уж и Иисус не хочет своей свадьбы в родном городе, Назарете. Он  сказал мне об этом в Кфар Нахуме, у Сусанны, куда я вернулась после Мигдалы. Моё появление в родном городе, у Симона-фарисея, где меня не ждали, вызвало такую волну слухов, пересудов, разговоров, что мы  поспешили вернуться  в  куда более свободный, ласковый к нам обоим Кфар  Нахум.

        – Мирйам, – сказал он мне, – Кана недалеко от Н’цэрэта, и кто из близких моих, будучи извещён, захочет порадоваться с нами, тот  придёт  в  Кану. В Кане живёт моя родня по матери, сыновья её сестры, Йехуда и Якоб. Они по духу ближе мне, чем родные, и  почитают меня Учителем. Они  были  со мной ещё тогда, когда я сам начинал свой  путь  здесь,  на  родине. Вместе были у Йоханана Окунателя, которого я с тех пор числю и другом, и Учителем, и по сей день скорблю о нём. Тебя не обидят в их доме. А потом я возьму тебя от них, и поведу в свой дом.

        Я взглянула на Него с изумлением. Однажды Он уже сказал, что не  имеет где преклонить голову. А я верила в то, что Он говорил, больше, чем верила себе самой. В ответ  на  моё удивление  Он  стал  посмеиваться, и  даже поддразнивать меня, распаляя моё любопытство. Иисус редко улыбался. Но я счастлива, зная, что мне Он подарил улыбок больше, чем кому бы то ни было. Мы с Ним порой даже смеялись, смеялись от души и беззаботно, хотя обстоятельства нашей с ним жизни препятствовали радости. Такова любовь, она заставляет забывать все горести. Особенно в редкие мгновения, когда остаёшься наедине с тем, кого любишь. Его жизнь принадлежала слишком многим  людям,  но и  мне  есть  что  вспомнить.

        Итак, Он распалял мое любопытство, и посмеивался надо мной. Но, в конце концов я заставила Его признаться. Иосиф, дальний родственник матери Иисуса, человек очень состоятельный, счёл для себя необходимым найти дом, в который Иисус мог бы привести жену. Дом преподнесён в качестве подарка тому, кто столько лет подряд огорчал родню отказом жениться.

        Вот так я и оказалась в Кане. Несколько дней я не видела Иисуса. Он занимался приготовлениями к свадьбе. Я же жила в доме Его тётки, тихой, почти незаметной женщины, всецело поглощённой заботами по дому. Она оживлялась лишь тогда, когда рассказывала о сыновьях. А детство её сыновей и Иисуса протекало в одно время. Семьи сестер жили не так уж далеко друг от друга, братья встречались по разным семейным поводам. Ей было что порассказать мне об этом. Она старалась ни о чём не спрашивать меня, испуганно вздрагивая, когда какой-нибудь невинный вопрос случайно срывался с её губ. Видимо, её просили не беспокоить меня расспросами. Но мне это не возбранялось, и я задавала ей множество вопросов, пока женщина хлопотала по дому. Я старалась помочь; но если я хороша там, где болеют, в качестве заботливой сиделки, то как хозяйка… Мне не приходилось  никогда выполнять работу по дому, и, в конце концов, я оставила попытки возиться с горшками. Они попросту убегали у меня из рук. Я слонялась за ней по дому, скучая, и слушала её рассказы.

        В числе прочих – о будущей свекрови. Зная жизнь, которую ведёт мой будущий муж, я не могла предполагать, что мне часто придется бывать с этой женщиной рядом. Но и первая встреча с ней пугала меня. Что она скажет мне, она, у которой такой особенный сын? Кто знает, какой представляла она себе женщину, что станет Его женой? Во всяком случае, такая, как я, жена – это ведь совсем не обычно. Вряд ли мечтала она о такой. А я уже знала от тётки, что Мариам, Его мать, женщина с «норовом», совсем не из тех, кто не имеет собственного мнения. Кстати, они ведь не родные сёстры, а  двоюродные. Мириам, единственная и поздняя дочь у своих родителей, вертела ими как хотела. Иоаким и Ханна  ни в чём не отказывали ей. Иосиф, муж Мириам, будучи человеком  немолодым, спокойным и незлобивым, тоже потакал ей во всём. Вот  почему  так трудно дается ей непослушание Иисуса, да и Иакова, её сыновей. Каждый из них следует своему пути, а слово матери хоть и важно для обоих, но давно уже не определяет их судьбы. Мариам с трудом мирится с этим. Ей хотелось бы, как раньше, собрать всех своих под собственным крылом, и распоряжаться их судьбами.

        – Но ты не бойся, девочка моя, – так неожиданно заключила тётка рассказ о моей будущей  свекрови. – Йешуа… Он великий человек, и я знаю, что имя Его будет благословлять Израиль, как имя своего пророка и учителя. Я всего лишь старая женщина, и учёностью не могу похвастаться. Я не знаю подтверждения тому, о чём говорю,  могу лишь чувствовать. Но и скромное, простое сердце может ощутить присутствие  великого. Разве не ощущаем мы, женщины, сидя в синагоге за перегородкой, пряча лица свои, дыхание Бога? Так и с Йешуа. Я не понимаю многого, но осознаю Его близость к Благодати Божьей. Рядом с Ним утешается мое старое сердце, мир и покой царят в нём. И если Он выбрал тебя, кто мы такие, чтоб рассудить это? Служить тебе – отныне мой долг, и Мирйам тоже. Она умная женщина, пусть и с норовом. Она поймёт!

        Пришлось мне успокаивать себя этой мыслью до прибытия свекрови. Дом же потихоньку заполнялся  гостями. На женской  его половине,  кроме тётки, появились вначале две её невестки, жёны старших сыновей. Обе милые, весёлые молодые женщины, покорные свекрови без всякого притворства. Да она и не злоупотребляла своей властью, было  очевидно,  что появление в доме сыновей, их жен и внуков было для неё большой радостью. Встреченная со всей любезностью новой роднёй, в комнате моей поселилась Марфа. Она прибыла в сопровождении Лазаря, который тут же исчез, чтобы  разделить заботы моего жениха. Бывало, раньше я сердилась на сестру, и зря – она  не виновата в прожитой мною жизни. Ей эта жизнь давалась легче, и её наивность, её открытость людям порой раздражали меня, ставшую  опытной, а значит – злой…

Сейчас, когда душу мою переполняла любовь, я присмотрелась к девочке внимательней. И  нашла  в  ней  немало хорошего. Стоило  посмотреть на  её  светлое  личико,  когда  она  играла  на  флейте! Чистота и прелесть этой расцветающей жизни  покоряла. Я  была рада, что в  своё  время  не  пожалела усилий и денег на её воспитание. Она играла, пела и танцевала, она, в отличие от меня, умела подчинять себе горшки и другую кухонную утварь. Отец, а потом  Лазарь, учили её Закону. В  ней  совсем  не было зла, и уж если ей приходилось раздражаться, то она умела  высказать  обидчику честно всё то, что казалось ей несправедливым или неправильным. Никогда за спиной, всегда очень  спокойно и прямо в лицо.

        Соблюдая все мыслимые и немыслимые предосторожности, прибыли в Кану Иоанна с Хузой. Я  корила  подругу за  этот  приезд, я  выговаривала ей и сердилась. Но была счастлива в душе. Увы, у меня не так много близких. Конечно, я не юная девственница, которую будут развлекать, петь ей и  играть, перед приездом жениха. Но мне необходимы люди, которые будут рядом со мной в этот день. Они составят свадебную процессию, и, поддерживаемая их присутствием, я пойду в свой новый дом самой длинной дорогой, чтобы получить пожелания  добра  от  возможно  большего  числа  людей.

        Но вот тут я ошибалась. Меня всё же развлекали в ожидании жениха, почти как юную невесту. Ибо,  даже  не  получив  одобрения нашему  браку от оставшегося  в  Назарете Иакова, Мариам, моя свекровь, нашла в  себе силы приехать сама. И даже настояла на том, чтобы привезти Его братьев и сестру. Юная Рибке, жизнерадостная, общительная,  тут  же  нашла себе  подругу в лице моей Марфы. И привела в дом тётки своих здешних подруг. Привыкнув сама быть развлечением для многих, я оказалась вдруг развлекаемой, увеселяемой множеством людей. Это было странное  ощущение,  и,  полагаю, важная  причина  тому,  что глаза  мои  без  конца  увлажнялись  слезами.

        Встреча со свекровью несколько выбила меня из колеи, но вовсе не потому,  что я увидела  её  неудовольствие или гнев. Напротив, она казалась довольной, и даже – весьма обрадованной происходящим. Придя в мою  комнату однажды, когда я оставалась одна, а это теперь случалось нечасто, она подошла ко мне близко. Обхватила мое лицо ладонями – странно, совсем как когда-то Главная Жрица! Рассматривала меня,  не  говоря  ничего. Отпустив, отошла в дальний угол комнаты, повернулась ко мне спиной. Мне казалось, она плачет, но я не смела её утешать. Так мы и стояли по  разным углам комнаты, и молчали. Только уходя, покидая свой угол, она повернулась ко мне лицом. Странно, что глаза её при этом были сухими, я же была совершенно уверена в том, что она плачет! Она сказала  поразившие меня  слова:

        – Ты такая красивая! И он тебя любит… Может, тебе и удастся  уберечь Его  от  собственной  судьбы? Я  не  умела  этого.

        С тем и ушла.

        И вот настал  вечер,  когда сквозь  звуки  флейты  Марфы,  и  барабанов девушек, мы  расслышали  на  дальнем  конце  улицы   крики:

        – Смотрите,  смотрите,  жених  идёт!

        Крики эти приближались, становились слышнее. И я встала, чтобы встретить Его. Ибо Он был женихом, и когда бы Он ни захотел прийти, надо было быть готовой выйти к Нему навстречу…


[1] Вифания - «Дом  фиников».