Глава 1
Солнце, поднимаясь над лесом, разгоняло последние остатки тумана. Осторожно, прислушиваясь и принюхиваясь, на полянку, покрытую белым цветом цветущей земляники, из кустов вышел лось. Подойдя к молодой осинке и не обращая внимания на комаров, от которых стоял сплошной гул, вытянул шею и начал срывать и есть зеленые листья. Вдруг, мотнув головой и что-то услышав или учуяв, высоко поднимая ноги и сбивая копытами с густой травы росу, скрылся в чаще.
На тропинке, пересекая полянку, показались две девочки. Обе, одетые в грубые льняные сарафаны, неторопливо, переступая босыми ногами через лежащие ветки, шли по тропинке. Одной из них было лет четырнадцать. Ее русые волосы, сплетенные в тугую косу, лежали на уже начавшей формироваться груди. Вздернутый носик придавал ее лицу милое выражение. В одной руке она несла узелок, а другой лениво отмахивалась веткой от надоедливых комаров. Другая - лет десяти, то и дело останавливалась, по пути срывая цветы и складывая их в небольшой букетик, а затем догоняла старшую.
Едва девчонки пересекли полянку и скрылись в кустах, из высокой травы высунулась голова мужчины в меховой шапке, из-под которой торчали несколько засаленных косичек. Но затем какая-то рука грубо пригнула эту голову опять вниз, в густую траву. И опять на полянке стало безжизненно тихо, если не считать нескончаемого гула комаров, жужжания пчел, собирающих нектар с цветов, да пенья птиц, радующихся начинающемуся дню.
Младшая, обогнав старшую, побежала по тропинке, которая, извиваясь, начала понемногу спускаться. Вдруг из-за куста черёмухи выбежал волк.
- Млада, Млада, смотри — Серко! - Закричала младшая, не сбавляя бега.
- Не трогай его, Любава, укусит. - Встревожено крикнула Млада, но Любава только беззаботно махнула рукой.
Она подбежала к волку и начала гладить его по холке. Волк, лениво отвернувшись и не обращая внимания на ласки девочки, побежал обратно к кусту черёмухи, из-за которого появилась девочка лет тринадцати. Невысокая, стройная, с вьющимися каштановыми волосами она изящно несла корзину. Уши её украшали золотые серьги, на шее были бусы из крупного жемчуга, а на руке — оригинальный серебряный браслет. Это была Агапе — дочь, как его за глаза называли жители окрестных деревень, Бирюка, который жил верстах в пяти от града у волчьих оврагов, в глухом урочище, там, где считали местные жители, водятся лешие.
Бирюк почти полтора десятка лет назад пришёл в эти места, повздорил со старейшиной Воистом и поэтому редко бывал в граде. Увидев его идущим, дети всегда пугались, а люди про себя шептали, что идет колдун. В народе он слыл замечательным кузнецом, но обращались к нему только в крайней необходимости, стараясь всё ковать у кузнеца в граде. Да и сам он жил замкнуто, старался поменьше общаться с соседями. Наиболее близкие отношения поддерживал с семьями погибших при последнем набеге хазар Древана и Бажена, да ещё с некоторыми северянами, как говорили, знавшими его ещё до того момента, как он поселился в этих краях. Только эти близкие люди называли его настоящим именем – Василь. А у всех остальных он и его жизнь вызывали непонимание и отчуждение: и то, что он поселился в плохом для северян месте; и то, что его жена Зимава, хромая на одну ногу, родила ему дочь, а спустя четыре года и сына, которых назвали непонятными для славян именами Агапе и Иоанн; и то, что у него всегда водилось диковинное в этих местах серебро и злато; и то, что за ним по пятам всегда ходил ручной здоровенный волчара, и то, что он построил свой дом не так, как все.
Дом Василя стоял на поляне между двух глубоких оврагов, которые ближе к реке соединялись между собой так, что со стороны реки к нему было не подобраться. К дому вела одна единственная дорога через густой лес, и которая затем упиралась в высокий забор из вертикально закопанных брёвен с крепкими воротами. Дом Василь сделал не из брёвен, как все северяне, а из обожжённых глиняных кирпичей, крышу покрыл не соломой, а глиняной черепицей, и самое удивительное, что в доме были не маленькие, как у всех, а большие окна, затянутые бычьими пузырями.
В свой дом Василь никого не пускал, и редкие посетители, приезжавшие к нему, всегда ждали у ворот, со страхом поглядывали на его дом за частоколом, из-за которого часто раздавались визги и хрюканье кабанов, звон ударов из кузницы и тихо взывали к богам, прося уберечь их от чар колдуна.
Еще Василь привечал сироту Векшу — пятнадцатилетнего отрока, прозванного так за ловкость лазить по деревьям. Векша жил в граде и летом пас скот его жителей, а зимой часто посещал дом Василя, и, бывало, ночевал там по несколько дней подряд. Но спустя несколько дней Векша собирался и опять уходил в град, то ли стесняясь чего-то, то ли по каким другим причинам...
Увидев Младу и Любаву, Агапе помахала рукой и приветливо улыбнулась:
- Вы куда?
- Мы на реку. – Ответила Млада. - Станко с братьями рано ушел рыбу ловить. Жилена пирогов испекла, я их им несу, а Любава со мной увязалась.
- А у нас соль кончается. Иду в град, может, кто одолжит. – Агапе повернулась к волку. - Всё, Серко, иди домой, не провожай.
Волк сел, заскулил, но Агапе решительно махнула рукой, добавив что-то на незнакомом языке. Серко повернулся и лениво побежал туда, откуда они пришли.
Тропинка, извиваясь между кустами и деревьями, то становясь шире, то сужаясь, вдруг выбежала и раскинулась широкой полосой луга с обильным разнотравьем вдоль медленно текущей реки. Река была еще покрыта туманом, и там внизу раздавались звонкие голоса.
- Млада, вон они, - вскричала Любава и бегом побежала вниз к реке, - Путята!
Подойдя ближе к воде, сквозь разводы тумана Млада увидала старших братьев Станко и Вячеслава, младшего Житко и двоюродных Сфирько и Путяту — родных братьев Любавы.
Станко был самым старшим — ему уже минуло 17 весен. Высокий, широкоплечий, с уже начинающими наливаться мужицкой силой мышцами он по грудь был в воде и вдоль желтых, цветущих в реке кубышек за один конец тянул бредень. За другой конец бредня тянул Сфирько - старший сын погибшего дяди Бажена. Сфирько был младше Станко на один год, чуть пониже, но с широкой грудной клеткой и длинными руками. Вячеслав - пятнадцати лет, Житко — тринадцати и Путята — двенадцати - худые и немного нескладные отроки, цепляясь ногами за растущие стебли и листья кубышек, шлепали по воде ладонями и, то ли плывя, то ли идя, продвигались от берега к бредню и загоняли в него рыбу. Станко молча тянул привязанный к шесту свой конец бредня, а Сфирько на правах старшего покрикивал на загонщиков:
- Загоняй, недотепы!
Млада и Агапе подошли к ним, когда они уже вытащили бредень на берег и из мотни высыпали на траву рыбу, остатки зацепившейся за бредень речной травы и больших черных раков. Житко и Путята, клацая зубами от холода, побежали греться к костру, горение в котором поддерживал брат Агапе Иоанн, подкладывая в него сучья. Станко, Сфирько и Вячеслав выбирали из вороха рыбы наиболее крупных лещей, язей, стерлядей, щук и относили их в большую корзину с крышкой, погруженную на половину в воду, а остальную мелочь бросали опять в реку. Подбежавший Иоанн начал выбирать крупных раков и складывать себе в подол рубахи:
- В котелке уже вода закипела. Пойдёмте, раки быстро сварятся.
Станко согласился:
- И, правда, давайте немного погреемся, а потом ещё разочек с бреднем пройдём.
Все трое надели рубашки и начали помогать Иоанну собирать раков.
Брошенные в кипяток раки быстро начинали краснеть, и уже совсем скоро Иоанн деревянным черпачком доставал из котелка их сваренных и по очереди выкладывал перед каждым сидящим у костра. Млада ломала принесённые ей пироги на половинки и вручала тем, кому Иоанн уже дал рака. Согревшийся Путята начал, балуясь, толкаться с Любавой, но подзатыльник Станко сразу его успокоил, и у костра установилась тишина, нарушаемая треском ломающихся панцирей и отдираемых клешней раков.
Вдруг эту тишину нарушил хлёсткий хлопок кнута и мычание коровы. Млада поднялась на ноги и звонко крикнула в туман:
- Векша, иди к нам раков есть!
Из тумана вышел долговязый худой отрок в давно не стираной рубашке и таких же замызганных с дырками штанах. В руках у него был кнут, длинный конец которого как змея полз за Векшей и пропадал где-то сзади в траве.
- Векша, - обрадовался Иоанн, - ты где пропадаешь? Давно у нас не был.
Векша положил свой кнут рядом с аккуратно лежавшими недалеко от костра лука со стрелами, копья с не очень длинным древком и большого кинжала в ножнах и сел на траву рядом с Вячеславом, который молча отломил ему половину пирога от своего куска.
- Некому кроме меня скотину пасти, вот и некогда зайти.
- Так прямо и некому? – Возразила Агапе. – Вон, какие боровы в граде живут.
Солнечные лучи уже разогнали остатки тумана, и стал виден луг с пасущимися коровами, а также отрок, идущий по направлению к сидящим у костра. Это был сын старейшины града Воиста Болерад.
- Странно, - заметил Векша, - чего-то он сегодня рано встал.
- И правда, Векша, заходи. – Приветливо улыбнулась Агапе. – Я тебе рубашку зашью, да и штаны тоже. Смотри, дырки какие.
- Как-нибудь загляну. – Кивнул головой Векша.
- Скажи, Векша, - продолжила Агапе, - а в граде не говорят, когда купец там должен появиться?
- Нет, не говорят. – Промолвил Векша, вытаскивая зубами белое мясо из клешни рака. Сегодня рано утром кто-то в град приехал вместе со Слободаном. Я уж стадо от града отогнал, когда они через мост проезжали. Но что это не купец, - это точно.
К сидящим подошёл пухлый отрок в белой рубашке, подпоясанной кожаным поясом, на котором висел большой нож в чехле, украшенный витиеватыми узорами. От его пухлости пояс был не на талии, а где-то ниже: под выпирающим животом. По возрасту он был ровесником Сфирько, может быть чуть старше. На ногах у него были сапоги, по которым он изредка ударял длинным прутиком.
- Ты чего здесь расселся? Коровы без присмотра совсем! – Закричал он на Векшу.
- А куда они уйдут? На лугу трава сочная, и её полно, река рядом – напьются. – Ответил Векша.
- Отец сказал, чтобы ты весь скот гнал в град.
Векша встретился взглядом с Агапе и с вызовом произнёс:
- А что мне остальные жители града скажут, когда я их голодный скот обратно пригоню? Пусть пасутся. Тебе надо, - бери своих коров и гони в град.
- Ты чего не понял? Я говорю, что отец приказал…
- Да чего же ты так кричишь, Болерад? У Слободана научился? – Спросила Агапе.
- А ты, Агапка, в мужицкие дела не лезь. Ишь, какая перечливая выросла.
- Моё имя Агапе.
- Да что ты говоришь! А для меня вы Агапка да Ванька.
- Моего брата зовут Иоанн, что по ромейски означает обласканный Богом, а Агапе – означает любовь.
- Ха, ромейские! Напридумывают имён! Хороша семейка: колдун сухорукий да колдунья косоногая. А всё туда же – имена ромейские…
Иоанн вскочил на ноги и закричал:
- Не сметь так говорить о моих родителях!
Вячеслав сидел и молчал, и только его глаза становились всё уже и уже. Но Болерад не обратил внимание на Иоанна и продолжил:
- Любовь по ромейски!.. А ты до любви доросла? А может у тебя ноги кривые, как у мамаши твоей. - Болерад прутиком откинул подол сарафана у Агапе, оголив её ноги выше колен. Агапе ахнула и быстро укрыла опять подолом свои ноги.
- Странно, ноги как ноги, и даже
