Не говорите о мире и любви: один человек, который попробовал, был распят за это. (Джим Моррисон)
Я возвратился с войны домой.
Мне удалось выбраться из ада живым. Не знаю, что меня спасало от смерти в страшные минуты: то ли, молитвы к Богу, то ли, простое везение... Может быть, это были детские рисунки с пожеланием скорейшего возвращения, полученные в письме от жены... Комбат всячески отговаривал меня от этой поездки: мол, залечи сначала раны! Но я его не послушал.
На краю городка, за которым уже виднелись заснеженные, с проступающими пятнами черной земли, поля, раньше находилась школа, в которую ходил когда-то я, а затем и мои дети... Теперь ее не было.
Не стал дожидаться попутной машины и, подняв воротник от бушлата, чтобы хоть немного защитить себя от поднявшегося промозглого ветра, направился в сторону дома. Пройти надо было, километров пять, не больше. Вроде для взрослого человека и небольшое расстояние, но... пожалуй, эта дорога стала самой длинной в моей жизни.
Стояла удивительная тишина. Отвык я от нее как-то... Обходя лужи, и щурясь от яркого, после долгого отсутствия, солнца, почему-то вспомнил строчку из последнего письма: «Садимся за стол и сразу вспоминаем о тебе: всегда накрываем на четверых. С надеждой смотрим в кухонное окно: из него видна дорога, по которой ты ушел на войну. С нетерпением ждем тебя и очень переживаем. Каждый день ставлю свечки к иконе и молюсь, молюсь, молюсь... Может, Бог услышит мои молитвы и остановит это безумие!»
В этих местах шли ожесточенные бои: ржавые остовы танков громоздились по обочинам мощеной дороги. Воронки от снарядов зияли страшными рваными ранами на земле. Верхушки у деревьев отсутствовали напрочь: их, по всей видимости, снесло «Градами».
Чем ближе я подходил к окраине поселка, тем медленнее становились мои шаги. Затем я и вовсе остановился. Достал сигареты и закурил. Обвел взглядом груды кирпичей. Долго всматривался и никак не мог припомнить, где и что раньше находилось на месте развалин, присыпанных снегом. – Вроде бы там была пекарня... Нет, наверное, она была все-таки правее, а на этом месте находился магазин... Тут я обратил внимание на невесть откуда взявшуюся собаку: кожа да кости! Пес остановился в пяти метрах от меня. Неуверенно вильнул хвостом. Затем лег на землю и, положил на вытянутые лапы морду. Так, в полной тишине, мы смотрели друг на друга. Я, развязал вещмешок и, отломив от буханки кусок, бросил голодному псу.
– Понимаешь, дружище... Я возвратился домой! А твой дом? Где он?
Собака, вздрогнув, словно испугавшись чего-то, неожиданно подорвалась с места и скрылась в близлежащей лесопосадке. Я оглянулся по сторонам, ища причину испуга пса, но так ничего не обнаружил. Немного потоптавшись на месте, пошел в сторону убежавшей собаки. Минут через пять я обнаружил шалаш. Вернее, это были прислоненные к дереву еловые ветки. Собака лежала рядом. Увидав меня, стала отчаянно лаять. Среди веток увидел лежащего на тряпье, мальчика. Тут только я обратил внимание на то, что собака не съела хлеб, а принесла его сюда.
– Наверное, хочет поделиться с ним... Эй! Ты жив? Тебе нечего бояться меня! – я протянул руку и тронул закоченевшее тело ребенка...
Достал нож и воткнул его в промозглую землю. Затем, еще раз... Еще... Дрожащими руками выгребал из ямы комья земли. Остановился только тогда, когда вырыл необходимых размеров, яму...
Утрамбовав землю и воткнув самодельный крест, прочитал молитву.
Ранней весной погода очень изменчива... Только недавно светившее солнце закрыли тучи и стал тихо падать снег.
Взяв вещмешок, взглянул на собаку. Достал хлеб и дал ей еще краюху: – Прощай, дружище... Преданный пес лежал рядом с могилой: он даже не пошевелился, видя, что я собрался уходить. А снег все падал, падал, падал...
Пес смотрел вслед удалявшемуся человеку. Затем, взвизгнув, скрутился «калачиком» и замер.
Неожиданно, сквозь тучи, пробился тонкий луч света. Он коснулся, уже покрытого белым покровом, холмика с крестом. На нем, из-под снега, стали пробиваться первые весенние цветы – подснежники...
От дома осталось печная труба, стена с оконным проемом и... стол. Его я обнаружил под грудой битого кирпича. Он был наполовину обгоревший и без двух ножек. Прислонив его к стене, стал смотреть в окно.
– Нет больше дороги, ведущей хоть куда-нибудь... Ничего не осталось. Только пустое сердце...
Закрыл лицо руками и... услышал родной голос: – Милый, ты вернулся! Слава богу, живой!
Я... вернулся с войны... Я... вернулся домой.
"...Прощаюсь
у края дороги.
Угадывая родное,
спешил я на плач далекий,
а плакали надо мною..."
(Прощанье. Федерико Гарсия Лорка)
Скажу коротко, это очень сильно, и баста!
Моё почтение!