То ли шибко жарко стало на улице, то ли пришла вдруг на ум мудрая истина: «Лучше летом у костра, чем зимой у проруби», только вот вспомнились мне, вдруг, сибирские морозы. Зимой 1969 – 1970 года отдавал я долг Родине в отдельном линейно кабельном батальоне, дислоцирующемся и до сей поры в восемнадцати километрах от города Ангарска. И хотя в Алма-Ате, где я вырос, в те годы зимой тоже не бывало плюсовых температур, колотун в тайге был, как сейчас говорят юноши, намного гораздЕе.
Личный состав батальона располагался в бывших зэковских тёплых деревянных бараках. Никаких, так называемых удобств, кроме умывальников, в казармах не наблюдалось. Находились эти удобства в ста и более метрах от жилых помещений и представляли собой длинный дощатый сарай. Внутри сарая, разгороженного вдоль тоже дощатой, высотой в человеческий рост стенкой, в полу, с каждой стороны было прорезано по десять дырок. Вдоль одной из наружных стен тянулся деревянный же, наклонный жёлоб - типа, писсуар.
Вы можете представить себя выскочившим среди ночи из тёплой постели и бегущим в кальсонах, бушлате и сапогах на босу ногу в сортир, находящийся за сто метров от спального помещения? А на дворе минус 30 – 35 … Жутковато, да? А ведь бегали. Не все, правда, добегали до финиша. Особо одарённые оставляли жёлтые метки на белом снегу метрах в тридцати – пятидесяти, от казармы, на полпути от намеченной цели. И вот с такими «ссыкунами» велась беспощадная борьба.
В школе сержантского состава, куда определили всех имевших среднее образование пацанов моего призыва, наряды лепили по поводу и без повода. Отрабатывались эти наказания либо на кухне, либо у тумбочки дневального, либо на улице с деревянной лопатой и огромным коробом на полозьях, который называли БТР. В этом БТРе из части вывозили снег. Нарядчики до жёлтого блеска драили лопатами деревянные полы сортира и ловили «ссыкунов». Вот бегу я, например, с честным намерением донести мочу до отхожего места, а колотун неимоверный, а терпежу уже никакого нету, ну и … Не добежал. Остановился. И в самый разгар естественных отправлений из-за ствола корабельной сосны появляется курсант из другого взвода. Он, этот самый Юра Бобрик, попался за тем же занятием три ночи назад и теперь ловит себе замену. Наступает моя очередь сидеть в засаде морозными ночами.
Поскольку среди пацанов, с которыми я рос, стукачество категорически не приветствовалось, прятаться за сосной я не стал. У меня была конкретная цель – поймать и сдать конкретного Юру Бобрика. А так как по утрам в сортир на 20 очков ломилась рота в количестве 100 человек и места над дыркой или у жёлоба хватало далеко не всем, народ поливал стенки, что тоже не поощрялось, но наказывалось аналогично. Вот тут-то и спалился мой визави, склонный, как выяснилось позже, и к другим приключениям. Я уступил ему место ловца «ссыкунов» без малейших угрызений совести.
После месяца обучения нас стали назначать в караул. Дежурное отделение получало автоматы и на сутки переселялось из казармы в караульное помещение. Ритм жизни в карауле особый. Два часа боец стоит на вверенном ему посту, два часа находится в бодрствующей смене, где в течение часа охраняет ворота, а второй час проводит в помещении, но не спит, и два часа имеет право спать не раздеваясь, в обнимку с оружием. А потом опять на пост. Представьте себе чучело в валенках, в шинели, поверх которой надет тяжеленный овчинный тулуп до земли, с поднятым воротником и в шапке с завязанными под подбородком клапанами. Поверх тулупа – автомат. Патроны нам в караул, слава Богу, не давали. Боялись, что тренированный до идиотизма курсант и вправду завалит какого-нибудь старшину – зав складом или проверяющего из-за угла посты дежурного по части. Если подойти сзади и толкнуть это сооружение (имеется в виду часовой), оно упадёт мордой в снег. А упав, не сможет встать, как минимум, в течение пяти минут.
Вот в таком прикиде, замордованный нарядами вне очереди, прислонился я однажды к заборчику склада ГСМ* и вырубился. Заснул стоя. Проснулся, когда в соседнем стройбате прозвучали по радио сигналы радиостанции «Маяк». В таком же виде вышеупомянутый Юра Бобрик спустился к воротам овощехранилища покурить. Спуск в этот погреб был покатым, чтобы мог въехать грузовик, а в тайге начиналась весна. Днём снег подтаивал и ночью съезд превращался в ледяную горку. Так вот, этот Бобрик, попрал главный параграф Устава гарнизонной и караульной службы, согласно которому «Часовому на посту запрещается есть, пить, курить, отправлять естественные надобности и т.д. …», а разрешается «Бдительно охранять и стойко оборонять свой пост», за что и был наказан. Смена долго разыскивала его по всем закоулкам охраняемой территории и с трудом обнаружила горюющим у ворот овощехранилища, а поднялся он на свет Божий при помощи сменного часового и лично начальника караула.
Разгильдяи были всегда и будут вечно. Случались они и в Советской Армии, в отдельном линейно кабельном батальоне в/ч 41033, и даже в учебной роте нет-нет, да и проявляли свои недюжинные способности. Вот, один из таких орлов и потерял следуя из караульного помещения в столовую штык – нож. Времена тогда были строгие. Отстрелявшись по мишеням в тире, мы обязаны были сдать старшине по счёту стреляные гильзы. А тут штык – нож … ЧП, однако! По тревоге был поднят весь взвод. Перепахали и буквально просеяли снег с обочин по обе стороны дороги, ведущей к столовой. Кто-то предложил поливать сибирские сугробы горячей водой и двадцать пять курсантов в течение двух часов бегали с вёдрами в котельную за кипятком и обратно. Штык нашли.
Нередки бывали случаи обморожения. Смотришь стоя в строю на утреннем разводе, у товарища побелело ухо или кончик носа. Не миновало это счастье и меня. Ощущения незабываемые. Ухо в два раза увеличилось в размерах, стало горячим и цветом напоминало алую розу. Неделю я мог спать только на одном боку и месяц отшелушивал с уха омертвевшую кожу. Ещё интереснее случилось с моим другом Мишаней, который после бани получил кальсоны без пуговиц на гульфике и поленился их пришить. Пока мы сидели в тёплых классах или занимались на воздухе в шинелях и бушлатах, всё было нормально, но вот, в один прекрасный, морозный день, был объявлен лыжный кросс. Все стремились сдать нормативы как можно успешнее, а потому кросс 10 километров по тайге бежали налегке. Тут-то и наступила трагедия. Мишанино «самое дорогое» без конца вываливалось в прореху, а он его вталкивал обратно, теряя драгоценные минуты. То, что друг пришёл к финишу последним, было не самой большой его бедой. Гораздо больше огорчений доставляло прихваченное морозом «мужское достоинство». Целую неделю Мишаня ходил по казарме походкой пеликана.
Вторая моя армейская зима прошла в более комфортных условиях. В Хабаровске, все удобства находились в здании казармы, а на Камчатке в караулы нас не назначали, лыжных кроссов не бывало, вместо позорных белых кальсон с завязочками мы носили спортивные трико, а домик на два очка находился всего в 20 метрах от жилого помещения...
Ну вот, вспомнил я все эти давно минувшие дела, и вроде прохладнее стало. Под вентилятором вообще комфортно, а на ночь включу кондиционер, укроюсь потеплее одеялом и пусть мне приснятся ангарские морозы, ледяные амурские ветра и камчатский снег с фиолетовым оттенком в лунках моих следов. Спокойной ночи!
*Склад ГСМ - склад горюче - смазочных материалов (прим. автора).
27.06.2014.
