ТАКАЯ, МУЖИКИ, ВЕЗУХА
Случай выручил.
Напротив, через дорогу, министерство железнодорожного транспорта, прослышал, реформируется; вскорости, будто бы, обернется в ОАО со стопроцентным государственным капиталом. Прежнего министра, которому пошел восьмой десяток (наш, хе-хе, не моложе), вежливо попросили. Ушли старика. К жирному пирогу приставили выходца из Северной Пальмиры, мужичка еще в силе. Якушкин – его фамилия. Ему чуть-чуть за шестьдесят. Этот Якушкин, я просёк, близок к Кремлевской шишке: сообща кое-что на невском пятачке проворачивали.
Если кто-то подумает, что в то министерство лыжи навострил, то должен разочаровать: нет, нет и нет! Из родных пенат – ни ногой: от добра – добра не ищут.
Так вот…
В правительстве – какой-то прием. По случаю? Не помню. Да и неважно. Я, главное, там: в свите своего министра. Не один: меня сопровождает эскорт, в лице Маринки-кадровички, держащей меня на привязи. На фуршете нос к носу столкнулись с Якушкиным. Поприветствовав друг друга, разошлись. Думал, что без последствий обойдется. Ан, нет! На другой день из приемной Якушкина мне позвонили и сообщили о желательности встречи с министром-президентом ОАО. Понятно, подумал я, сманивать будет. Никаким калачом, решил я, не улестит. Но пошел. По долгу вежливости: как-никак, но большой человек и может пригодиться.
Я – у Якушкина. Сидим. Кофе с настоящим «Наполеоном» попиваем, натуральным швейцарским шоколадом заедаем. Беседуем о постороннем. Минут через пятнадцать, наверное, хозяин неожиданно хлопает меня по плечу, подмигнув, говорит:
— А ты, парнишка, еще тот.
Не зная, как реагировать, притворившись смущенным, опускаю вниз глаза и говорю первое, что пришло в голову:
— Да уж… как-то так…
Якушкин, расплывшись в ухмылке, продолжает:
— Губа – не дура, язык – не лопата.
К чему всё это? Не знаю, поэтому опять же выражаюсь, чтобы не попасть впросак, неопределенно и односложно:
— Бывает…
— Твоя-то хороша! – восклицает он и щелкает пальцами.
Догадавшись, продолжаю строить из себя дурачка.
— Простите?..
— Да ладно… Не красней… Дело житейское…
— То есть?
— Отличная баба… Всё при ней… Как увидел вчера, так и…
Дальше притворяться не имело смысла.
— А-а-а… Вы про мою кадровичку?
— Именно, парень: про твою, - министр на последнем слове сделал особенное ударение. – У меня образовалась вакансия… Начальника секретариата… Может, уступишь мне?
— Торг тут, - излишне, чтобы прибавить себе весу, решительно сказал я, - неуместен. Она – не корова и мы не на базаре.
Якушкин, откинувшись на спинку кресла, захохотал:
— Понимаю… Такая корова нужна самому…
Я кивнул.
— Как-то так…
— А ведь я, парень, в долгу не останусь… Расплачусь по полной…
— Я что… Не во мне проблема… Вряд ли согласится… Прикипела…
— К тебе, что ли?
— Не столько, сколько к нашему министерству.
— А ты постарайся.
— Попробую, - поломавшись еще чуть-чуть, сказал я, - но без гарантий. Вы опытнее меня и знаете лучше, насколько бабий род неопределенен.
Прощаясь, Якушкин проводил меня до двери.
— Жду твоего звонка… Думаю, такой шанс выпадает не каждый день.
Ликуя в душе, вернулся к себе. Сразу две выгоды: а) освобождаюсь от бремени и обретаю столь желанную свободу; б) отхватываю вознаграждение, а оно, как догадываюсь, будет немалое, потому что в таком деле скупердяйство не в моде.
Дело теперь за малым: провернуть так, чтобы Маринка не заподозрила ничего: не надо, чтобы просекла, что я избавляюсь от нее. Придется сыграть роль обиженного и обойденного судьбой любовника, которого бросают.
Тут-то на пороге (на ловца и зверь) – она, Маринка. Не церемонясь, подскочила и губы, готовясь облобызать, сделала лодочкой. Отстранился. Покачал головой.
— Сдурела, баба? – спросил недовольно и обосновал. – Служба службой, блядство блядством; делу время, потехе час. Что общественность, увидев, скажет?
Маринка фыркнула.
— Какой, гляди-ка, правильный… И поговорками заговорил, и про общественное мнение вспомнил. Странно…
Напустив солидности и откинувшись в кресле, с расстановочкой сказал:
— Взрослею… Ума набираюсь… Пришла пора с пацанством завязывать… Не пятнадцать лет и уже давно не посыльный при столоначальнике, - потом простёр руководящую длань в сторону кресла напротив и добавил. – Баба, присаживайся. Разговор серьезный предстоит.
Маринка, будто кипятком ошпаренная, сначала раскраснелась, а потом побледнела, но язык распускать не стала, а вместо этого, потеряв дар речи, испуганно глядя мне в глаза, пробуя, очевидно, что-то в них прочитать, присела.
— Засиделась в столоначальниках, - продолжил я. – Конечно, кадры решают всё и место твоё прибыльное, но не вечно же тебе в этом кресле сидеть… Пора горизонт раздвигать…
— Ты… Что… Не помощником ли своим…
Не дал договорить.
— Гляди дальше, - напустив еще больше важности, сказал я. После обязательной в этом месте паузы продолжил. – С министром, что через дорогу, имел беседу…
— С транспортником?
— Именно, - подтвердил я и добавил. – Положил на тебя глаз. Предлагает тебе должность в своем ведомстве. Переводом.
— Что еще за должность? – почти равнодушно спросила, но я заметил, как глаза ее алчно заблестели.
— Начальника секретариата.
На лице появилось пренебрежение.
— Подумаешь, - фыркнула она, - это и у нашего старичка-боровичка…
Строго посмотрев и постучав по столу, спросил:
— Уж не подкатываешь ли?
— А почему бы и нет? – хохотнув, спросила она.
— Даже не пытайся… Не выгорит. Шею себе только свернешь. Тебе ли конкурировать с нынешней пассией товарища министра? И моложе, и стройнее… Да и надолго девчонка там осела.
— Попробую потеснить.
— Забудь. Прознает, что вынашиваешь планы, - вверх тормашками вылетишь из министерства. Даже мое заступничество не поможет. Баба ты ушлая и глупить, я знаю, не станешь.
Любовницу что-то вдруг насторожило. Прищурившись, спросила:
— Хочешь избавиться? Приелась? Приглядел свеженькую?
— Что ты, что ты! Дороже тебя никого нет и… не будет.
— Гляди-ка, уже поверила…
— О тебе и только о тебе пекусь… Долг, знаешь ли, платежом красен. Иди и подумай.
Ушла. Подумала. К вечеру пришла с заявлением о переводе. Внизу я наложил: не возражаю. Чтобы ускорить процедуру, сам пошел к министру, который, поняв всё, тут же подписал заготовленный мною приказ. На другое утро Маринка уже обживала новое место. Я облегченно вздохнул. Более того, вечером закатил по такому счастливому случаю в ресторане большую пирушку, где по правую руку от меня уже сидела двадцатилетняя блондинка, у которой ножки от ушей, завтрашняя моя столоначальница-кадровичка. А что? Свято место не должно долго пустовать.
А Маринка? В прошлом. Не вспоминаю. Не пересекаюсь. И зачем? К тому же новый хозяин строго следит, держит в узде, чтобы никаких вольностей. Меня предупредил: по старой памяти, мол, - ни-ни. Дал слово и обязательство это для меня непреложно. Хотя бы из мужской солидарности и корпоративной этики.
