Одно отдельно взятое детство.

УДК 82-3(470.620)
ББК 84-442.3(2 Рос-4 Кр)
Ш-76


Шнайдер В.Г. Одно отдельно взятое детство/ рассказы для медленного чтения. - Армавир: ООО «Типография им. Г. Скорины», 2014. – 184 с.




ISBN – 978-5-90622-803-1
© Шнайдер В.Г., 2014.
© ООО «Типография им. Г.Скорины»


Посвящаю моим родителям


В.Г. ШНАЙДЕР



ОДНО ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОЕ ДЕТСТВО
рассказы для медленного чтения


Армавир, 2014


Содержание

Предисловие

Часть I. Три-пятнадцать

Это было в те времена…
«И где найти нам средства, чтоб вновь попасть туда?»
Потому что не хочется умирать
Мой город 70-х
Мой мир
День рождения моего брата
Сказка
Жестокость
Спокойной ночи
Семён
Красота
Скука-Тоска
Фрукты/овощи
Кино

Часть II. 1-го Сентября до новой эры

Пройдемте далее
1 Сентября
Перемена
Травматология
Кол
Тюльпаны
ДК АПЗ
Мой спорт
Лайба
Джинсы-техасы
Тот самый медляк
Бони М
Выпускной


ПРЕДИСЛОВИЕ

Начну с цитаты. «Хорошая книга – это удивительная, уникальная вещь, она каким-то образом мистически совпадает с тем периодом жизни, в котором ты сейчас находишься... она прямо для тебя написана, эта та книга, которая даёт тебе на некоторое время ощущение, что ты не одинок». Это слова Евгения Гришковца. Мнение его, конечно, субъективно (как и почти все в литературе), но совпадает с моим ощущением от встречи с небольшим эссе «И где найти нам средства, чтоб вновь попасть туда?», через которое я открыл для себя и близких мне людей небольшой сборник «Рассказы для армавирских детей 1960 - 1970 гг.», опубликованный Владимиром Шнайдером в Интернете несколько лет назад.
Сейчас это уже полновесная книга «Одно отдельно взятое детство». Это, конечно, сборник, но не рассказов, не новелл, не этюдов. Автор, быть может, сознательно ушел от жанровой определенности текста (текстов) и каких-либо разъясняющих подзаголовков в названии книги, оставляя простор для мыслей читателя . Воспоминания, переплетенные размышлениями и ностальгией – таково мое восприятие книги. Ностальгия здесь та самая, о которой писал А.М. Городницкий: «...тоска не по дому, а тоска по себе самому».
Биографичность повествования и единый пространственный контекст – армавирские улицы и дворы – ничуть не сужают смыслов и эмоционального простора книги. Наоборот, многочисленные детали и подробности быта, к которым автор очень внимателен, «отсылают» чуткого читателя, никогда не жившего в Армавире, к собственным детским и юношеским воспоминаниям, заставляют «примерять» тот или иной эпизод из «отдельно взятого детства» на себя. А ненавязчивая философичность и тонкий лиризм пробуждают пронзительное чувство родства с тем местом, которое «никому нельзя отдать...». В этом смысле мозаика эссе-воспоминаний В.Г. Шнайдера – замечательный пример литературной трансляции «нравственной оседлости» (термин академика Д.С. Лихачева), так недостающей современному человеку.
Отмечу еще одну деталь: автор (помимо прочего – доктор исторических наук, профессор) сознательно или нет, создал великолепный источник по истории армавирской повседневности, городской топографии, официальной и неофициальной топонимии и, главное – дал «срез» большой, славной и во многом трагичной эпохи, в которой мы были детьми и входили в пору юности.

Виталий Бондарь, историк



ЧАСТЬ I. ТРИ-ПЯТНАДЦАТЬ

ЭТО БЫЛО В ТЕ ВРЕМЕНА…

Это было в те времена, когда на углу улиц Мира и Халтурина стоял безвестный точильщик, который нажимал ногой на широкую резную педаль своего точильного приспособления, чем приводил в движение два разновеликих круглых камня, и, брызгая искорками, возвращал к активной жизни наши старые ножи и ножницы.
Это было в те времена, когда возле перрона первого вокзала, посреди небольшого бассейна с золотыми рыбками, гипсовый Данила-мастер высекал гипсовый каменный цветок, за которым пряталась такая же гипсовая Хозяйка Медной горы.
Это было в те времена, когда каждый день на серый асфальт центральной площади, в поисках разбросанных кем-то хлебных крошек, гудя и хлопая крыльями, слеталась огромная стая разномастных голубей.
Это было в те времена, когда армавирцы садились в троллейбус, нередко, лишь для того чтобы просто покататься. Тогда на дорогах чаще встречались автобусы и грузовики, чем частные легковые авто, а самой шикарной машиной считалась «Волга» ГАЗ-24.
Этот было в те времена, когда жареные семечки можно было купить по 10 копеек за большой гранёный стакан, и продавали их только пожилые женщины существенно старше 60 лет.
Это было в те времена, когда навещать родственников или хороших знакомых, обладавших жилплощадью «с удобствами», только для того чтобы помыться в их ванной, считалось вполне нормальным.
Это было в те времена, когда ещё не совсем исчезли люди, которые верили в то, что можно построить беспредельное коммунистическое счастье в одной отдельно взятой стране.
Это было в те времена, когда любые вопросы быстро находили свои ответы, когда жизнь казалась бесконечно долгой, и сожалеть было ещё не о чем и не о ком.
Это было в те времена, когда мы были детьми.
Я думаю, что все наши «взрослые» старания и усилия, цели и пути к ним – это неосознанное стремление вернуть гармоничность, ясность и доброту безвозвратно утерянного Мира Нашего Детства, это желание вернуть те времена, когда все взрослые были большими и добрыми, завтрашний день обязательно был лучше вчерашнего, и всё самое интересное было ещё впереди.


«И ГДЕ НАЙТИ НАМ СРЕДСТВА, ЧТОБ ВНОВЬ ПОПАСТЬ ТУДА?»

Время беспощадно стирает город моего детства.
Мне нужно было записать эту фразу, иначе я стал бы повторять её про себя тысячу раз.
«Куда уходит детство?»… Пожалуй, есть у Пугачёвой несколько песен, за которые я готов простить ей всё то, что она сделала с собой после них.
Время замещает старые части моего города новыми. Оно неспешно играет паззлами эклектичных картин, в которых архитектурная псевдо старина сочетается с настоящей стариной, когда-то натужно подражавшей столичным образцам. И это выглядит ещё самым удачным решением.
Стёрлись многочисленные маршруты автобусов, а вслед за ними и остановки, возникавшие прежде в самых неожиданных местах. Проходя мимо их едва вдающихся в проезжую часть асфальтовых платформ и разрушенных бордюров, сейчас уже трудно поверить, что это место когда-то привлекало людей.
Исчезли старые магазины, унеся с собой белые чепчики продавцов, механические кассовые аппараты и пластмассовые сеточки с граммами шоколадных конфет, среди которых одна обязательно была разрезана пополам. И только бетонный пол, усеянный мраморной крошкой в прожилках зелёного стекла, разграничивающего его серые и грязно-розовые ромбы, смутно напомнит о том, как ты когда-то тоскливо смотрел на него, изнывая в очереди за колбасой.
Исчезли телефонные будки, а говорить о своих делах громко и где попало, перестало кого-то смущать.
Автоматы с газированной водой освободили плоскости городских стен, и эти выцветшие участки уже давно закрыли штукатуркой каких-то модных технологий. Условная гигиена ополаскиваемых в фонтанчиках стаканов сменилась разовой посудой, более соответствующей фобиям общества, застигнутого СПИДом.
К двум ресторанам на весь город теперь добавилось тридцать, а вместе с переходными и гибридными формами этих заведений, наверное, все сто. При этом складывается впечатление, что большая часть населения бывает в них ничуть не чаще чем тридцать лет назад.
Куда-то подевались подтянутые курсантские патрули, некогда часто встречавшиеся на улицах города. Один офицер и двое «курсачей» с повязками. Они вспоминаются мне почему-то исключительно в шинелях.
Уже не рисуют киноафиш. Уже нет тех выдумщиков-художников при кинотеатрах, которые изобретали для каждого нового фильма свои шрифты и расцветки, а ниже названий банальным чёрным цветом писали через запятую время начала сеансов. Странное дело, но даже на первый девятичасовой просмотр никогда не было настолько мало зрителей, чтобы контроллёр на входе сказал: сдавайте билеты, сеанс отменяется. Его никогда не отменяли, потому что для многих, кто не успел купить билет на вечер в кассах предварительной продажи, этот самый первый сеанс и был шансом увидеть заветную «Бездну», «Четырёх мушкетеров» или «Анжелику - маркизу ангелов». Тогда было о чём поговорить с одноклассниками, тогда было о чём помечтать перед сном, тогда казалось, что ты сумел не пропустить какой-то важной и необходимой ступени развития.
А какой запах был у чая! Казалось, он обволакивал собою весь дом. У нас в семье было много разных подстаканников: жёлтых позолоченных, эмалированных темно-синих, с рельефами-пейзажами Москвы, юбилейных, с животными… Обычно мы пили чай из кружек, но иногда и из стаканов; больше ради любопытства. Обедая какой-нибудь жареной картошкой и казалось совсем уж насытившись, выпиваешь полстакана чая, и кажется, готов съесть ещё столько же.
Чай мне запомнился почему-то в образе огромных прессованных плит, торчком стоявших где-нибудь в верхней части витрины продуктового магазина.
Эти плиты исчезли, как и специальные ложечки, которыми пробовали на свежесть хлеб, они исчезли, так же как и берёзовый сок в трёхлитровых баллонах, как и прозрачные молочные бутылки, и молочные же треугольные пакеты, соки в стеклянных кувшинах, одним из которых обязательно был томатный; они исчезли, так же как и сладкие кукурузные палочки в больших картонных пачках с малышом, в которых где-то на дне обязательно прятался кусочек спрессованной сахарной пудры…


ПОТОМУ ЧТО НЕ ХОЧЕТСЯ УМИРАТЬ

Были ли вы когда-нибудь в старом санатории? Не в старом-престаром, построенном ещё до революции, с деревянным фасадом, покрытым облупившейся краской, с заколоченным парадным входом и округлыми окнами, а в просто старом – довоенном? Наверное, этот вопрос звучит комично, если посмотреть на название рассказа, который, впрочем, совсем не о том, как надо беречь здоровье.
Так вот, приходилось ли вам бывать в старом санатории? В таком, где кажется, что вот сейчас из-за угла появится статный мужчина с гладковыбритой головой, в пенсне и усиками как у Гитлера. Он будет в лёгком белом костюме и белых же парусиновых туфлях. В таких санаториях чувствуешь себя верным сталинцем, приехавшим на воды перевести дух от изнуряющей борьбы с правым уклоном и иными вредными «шатаниями» в партии. Здесь опасаешься того, что проснувшись ночью, увидишь над собой призрак первого секретаря какого-нибудь обкома, сердце которого в этом же номере когда-то не выдержало радоновых ванн и молодой жены.
В таких санаториях обязательно есть заброшенная танцплощадка, заросшие травой зрительские ряды летнего кинотеатра и кошки, ожидающие у дверей столовой кусочка бледного диетического омлета. И всё это – на фоне торжественных голубых елей.
А в номерах ещё сохранились старые памятки, отпечатанные в 80-е или даже в 70-е годы, адресованные товарищам отдыхающим санатория с брутально-профессиональным или неуместно-идеологическим названием. Кое-где здесь ещё попадаются старые тумбочки с тёмной полировкой и характерными бороздками, оставленными пробками от «Буратино» или «Саян», а может быть «Байкала» или даже новороссийской «Пепси-Колы».
Скрыть возраст таких домов