…А ТАПЕРИЧА, КАК ГОВАРИВАЛИ ПРЕДКИ, О СЕБЕ
Шесть-то классов кое-как, то есть с грехом пополам, одолел, а вот далее – ни в какую. Зауросил. Батяньке так и сказал:
— Хоть убей, а учиться не хочу.
Батянька, прищурившись, спрашивает:
— Понял: хочешь жениться?
— Дураков нема. Ты, вон, с маменькой, сколько годков горе мыкаешь?
— Если расчет строишь на мои хлеба, то на них далеко не уедешь, - промямлил батянька и хмыкнул. – Тебе, неучу, - прямая дорога – к станку или в дворники.
В ответ – выбросил я где-то подслушанную глубокомысленную фразу:
— Поживем – увидим, а коли не увидим, так услышим.
Батянька, скривившись, посмотрел в мою сторону, плюнул и пошел в жилконтору, чтобы выколотить комплект импортного санфаянса для жильца второго этажа, который, как будто бы, пригрозил гонораром за услугу.
Больше, слава Богу, нравоучений от батяньки не слышал. Ну и пошел своим путём.
Повертевшись день, другой возле одного важного департамента (тот, что в высотке у Красных ворот), приглядевшись, подкатил к скучающей бабе, сидевшей в вестибюле, за стеклянной перегородкой и, ну, давай с ней лясы точить. Гляжу: баба разомлела. Оно понятно: шестнадцати мне нет, а на вид все двадцать можно дать – высок, широк в кости, крепок в плечах и на язычок (откуда только?) востёр. Поняла: не зря я ей глазки строю. К концу ее дежурства сладили: ночь у нее провел. Не пообиделась, поэтому утром захватила меня с собой и пообещала похлопотать. Через день числился посыльным при том департаменте: на большее у бабы силенок не было. А я? Рад-радёшенек!
Бегаю день, бегаю другой и третий. Усердствую. В беготне и не заметил, как месяц прошел. Тут тебе и первая получка. Верчу в руке ассигнации и думаю: с умом надо потратить, но как и на что; может, в кабак с другими посыльными? Решил: будет нерасчетливо. Поэтому купил для столоначальника своего сигаретницу из яшмы, а для его секретарши, с которой тот, как я догадался, делит постель, - свежие цветы. Все остались довольны. Потому что уже на другой день, столкнувшись нос к носу с начальством, которое до сих пор меня не замечало, услышал:
— Ах, ты, пострелёнок, – и, ласково потрепав по загривку, добавило. – Далеко пойдешь, проныра этакий.
— Рад служить! – чуть не сорвав голосовые связки, гаркнул я. Гаркнул, чтобы и другие поняли, что начальство сильно благоволит.
Прошла неделя и я уже был старшим посыльным, а еще спустя десяток дней – чиновником по особым поручениям при столоначальнике. Последней должностью обязан секретарше: пару раз переспал с ней – и в порядке. Видать, оказался проворным даже в постели. Понял: в сём департаменте через это самое… ну, постель можно скорее сделать карьеру. Теперь и мне уже делались подношения. Оклад – не ахти, а вот презенты… Приятственны во всех отношениях.
А что батянька? Смотрит, хмыкает, крутит головой, но молчит. Значит? Одобряет. Одним нахлебником, посчитал он, стало меньше, стало быть, косо глядеть на пострелёнка своего нет причины и каким местом делает деньгу – верхним аль нижним – не суть важно.
Дальше – пошло-поехало. Как по маслу.
Два года промчались как один день. Я – уже столоначальник. На работу и с работы – на автомобиле-япошке. Заезжаю, бывало, во двор своего дома, а сверстники давятся от зависти: они-то все еще ходят пешком и сидят за школьной партой, а об этакой-то фортуне, пожалуй, и в мыслях не держат.
Я, торжествуя, мысленно восклицаю: жизнь удалась! Вскоре, правда, оказалось, что рано радуюсь, что корабль джентльмена удачи вот-вот и наскочит на риф. В чем проблема? Да, братцы-кролики, в том, что я думать перестал про свое уязвимое местечко. Ну и меня попробовали наколоть.
