Первое лихо

отдыхаешь.
     И стал раззадоривать себя, вспоминать нешуточные обиды. Как в очередной раз менты обобрали, как, чтобы машину взять, пришлось платить кровью городским упырям-вырожденцам. Как, да под что всякая страховка делается, как ссудники надувают.
     Выверток засветился от рассказа, отрыжкой сытой рыгнул.
     Бригадир так раззадорился, что стал быстро погружаться - нахыр такая жизнь нужна!
     - Шиш им, а не налоговая книжка! - тыкнул кукишем в ненавистные рожи, что, словно живые, стояли перед глазами.
     Взялся тонуть всерьез, уже и только кукиш торчал из болотной воды. Выверток спохватился, подсунул крепкую ветвь - Бригадир ухватил нехотя, вынырнул и, уже не прерываясь, стал дальше рассказывать про племя гажье - чиновничье, про правителей, про ментов и про страшных баб. Уж давно крепко держался за ветку, и второй рукой в берег вцепился, болотце отпустило, но не вылазил, все рассказывал...
     А выверток уже не розовел, лицо ребенка исчезло - стал обычный старик, что хмурился, мрачнел-мрачнел, потом вдруг сплюнул, сказал протяжное:
     - Эх-х, человеки!
     Сложил пальцами затейливую 'мудру', направил на себя и... вывернулся. Еще некоторое время стоял костяк и, кажется, кому-то укоризненно грозил пальцем, но вот и он стал рушиться - опали кости поверх всего остального.
     Бригадир смотрел в изумлении.
     Ветвь, за которую держался, отломилась. Березка с разгневанным шумом выпрямилась. Бригадир рванул телом, цепляясь рукой в крепкое, вода с шумом смочила берег, и руки, как не пытался цепляться, вбивать когти, вдруг, заскользили по мокрому, словно сам он неимоверно потяжелел, или болотники взялись тянуть за ноги...
     
     5,5
     Вынырнул, глотнул воздуха. Вынырнул Бригадир из сна. В сумраке выла то ли собака, то ли человек.
     Костерок прогорел. Луна осветила все одним серебристым светом. На глазах Бригадира, выверток, кося на него одним глазом, удивительно ловко освободился от перекладины и теперь торопливо грыз бинты на руках.
     Бригадир попробовал шевельнуться. Выверток выплюнул кусок бинта, ткнул в его сторону кукишем и взялся освобождать вторую.
      - Шутишь?! - взвревел Бригадир и понял, что не взревел, даже не пискнул.
     Крутанулся в сторону вывертка, сбил его, ухватил за тонкие кисти, развел по сторонам. Встал на ноги. Выверток рванулся, перекрутился в руках через себя, через голову - у Бригадира едва не вывихнулись собственные кисти, но стерпел, удержал, и даже когда зловредный старикашка коленками под грудину поддал - да так, что дыхло зашлось, и сапогами взялся по бокам да бедрам обидные синяки ставить один за одним, - стерпел, а вот когда тот, вдруг, повиснув на руках, стряхнул сапоги, звучно шлепнул ступня к ступне, взялся короткими пальцами ног узоры складывать, да стал тянуться, заламываться, тыкать ими в бригадирскую рожу...
     - Шутишь?! - взъярился Бригадир, затряс старикашку в руках, боднул голова в голову, вогнал свою ногу в сцепленное кольцо, промеж коленок, да и руками взялся трепать - рвать в стороны. Напугался сильно, решил упредить такое безобразие, очень уж не хотелось помирать с такой бесстыдной мудры, стать пищей для анекдотов среди лесных.
     В это время за спиной и щелкнули курком - от его собственного бригадирского ружья! Этот звук родной, его ни с чем не спутаешь.
     - Ба! - сказали за спиной: - Здесь танцульки.
     - Без баб? - спросил второй голос.
     - Мужики сами с собой танцуют, - наябедничал третий.
     - Ой, как плохо! - укоризненно сказал четвертый.
     Если есть рожи неприятней вывертка, когда он навзводе и готов тебя вывернуть, так только те, которые от дела отрывают. Пусть даже и такого. Не хочется и поворачиваться, чтобы проверить. Но повернулся: медленно, вместе с вывертком, не опуская рук и одновременно прикрываясь телом, жалея, что маловато оно...
     'Славкины дети!'
     Бригадир выругался черно - матерно. Не вслух - себе дороже! Не ошибся - они самые. Рожи самые, что ни на есть, неаппетитные. Лица в укусах, если одно ухо есть, второго нет - ошметки висят, словно жевал кто-то, но не понравилось и сплюнул. Причем, если у одного левое ухо вдрызг, то у второго - правое. Руки корявые, словно в кислоте побывали - по одной у каждого, а вторая нормальная. По пол человека - это первая пара. С мозгами, вероятно, тоже так. И Бригадир подумал - вот ведь как, бывает, складывается интересно. Отрежь у двух лишнее, трепанное и дурное, ополовинь, потом сложи их вместе - приличный человек получится. К косметологу бы их...
     Вторую пару - большого и маленького, уже не разглядывал - чего на них смотреть. Локсики, они локсики и есть. Только бесхозные - отбились от правильных рук - одичали. Тут на ветвь с шумом приземлился и пятый - падальщик, с обрывком цепочки на лапе. Должно быть, из этой же компании - прикормленный.
     - Так что не поделили? - спросил первая половинка.
     - Мы поделим! - заявил вторая.
     - Этот бугай пытался этого не бугая разорвать на части, а этот маленький пытался этому бугаю размочалить бока, - опять наябедничал третий - маленький.
     - Ой, как плохо! - удивленно протянул четвертый - большой.
     В другое время Бригадир за бугая бы обиделся. Но сейчас обижаться, когда собственный ствол в брюхо смотрит, очень неэкономично.
     - Поможем? - спросил первая половинка.
     - Поможем! - согласился вторая. - А как?
     - Не бугайчика четырьмя березками на части, а бугайчика подвесить и дубьем по бокам до мочалки - все по честному будет! - это маленький свое мнение сунул.
     - Ой, как плохо! - восторженно сказал четвертый-большой.
     Падальщик крякнул от удовольствия.
     Тут же приложили вывертка прикладом во всю височную. Бригадир сразу понял - хана! - с подобного удара и сам бы не выздоровел. Когда обмяк старикашка в руках, выпустил - таким не прикроешься. Когда, уперев ствол в бок, вязали руки спереди, только тосковал - до чего же безнадежный расклад вырисовывался.
     - Зовите остальных! - сказал маленький.
     Половинки послушно скользнули, и Бригадир понял - кто тут главный. И еще то, что времени осталась жизни самая чуточка. Дальше пойдет развлекалка, в которой ему главная роль, и никаких шансов. Сам сколько раз участвовал, а всегда кончалось одинаково.
     Жизнь, по большому счету, игра картежная. Каждый ходит с того, что сбросить норовит, а прикупить покрепче пытается. Первое правило, не свети козыря. Даже мелкого. А козырь у Бригадира особый, сразу и не достанешь.
     - Отлить бы!
     - Труси в портки!
     - Показать хочу!
     - Экая невидаль, у самих имеется. Потом отрежем - посмотрим.
     - Тогда так и помрете, а не узнаете, какие фокусы я с ним умею вытворять, какие узлы вязать, не каждому дано.
     - А, ну-ка, пускай свяжет.
     - У-ту! И с этого-то отростка и узел?
     - Смотри. А если так? - сказал Бригадир и показал 'как' - направил на того, что с ружьем.
     Конечно, не надеялся, что получилось, как у вывертка, да и не получилось. Сначала показалось, что вовсе ничего не вышло. Но здоровяку не понравились глаза Бригадира, шагнул к нему и, вдруг, стал укорачиваться, оперся прикладом, удивленно посмотрел на ноги, которых больше не было, и заорал...
     Бригадир ухватил ружье за ствол и сделал единственное, что можно сделать со связанными впереди руками, махнул им, пытаясь достать прикладом маленького. Вроде даже достал, зацепил вскользь, но понял, что не сильно, потянулся добавить, но ноги зажало словно в капкане - это Большой вцепился мертво.
     Маленький запнулся, упал на вывертка и, вдруг, рассыпался костями...
     На поляну вынесло две знакомые 'половинки' и еще каких-то совсем не знакомых. Разбираться, понимать что-то уже было некогда, да и невозможно.
     Бригадир первый раз видел, как отваливается на ходу буквально все, и дальше бежит один скелет. Показалось ли, что некоторые кости, прежде чем начать рассыпаться, успевали удивиться себе? Так и стоял соляным столбом, разинув рот. Большой, вцепившись в его ноги, (словно могли заменить потерянные), высунув голову промеж их, походил на такой же столб, только вросший в землю.
     Выверток крутился юлой, поочередно сцепляя то пальцы рук, то отдельно ног, то ногу к руке, то наоборот руку к ноге. Вскакивал и снова падал, сцепляя по две мудры одновременно, на каждого успевая выставиться своей особой мудрачностью. Кости рассыпались по поляне, катились черепа...
     В другое время Бригадир обязательно бы восхитился как умению вывертка, так и дурной слаженности действий незнакомой ему бригады. В какой-то момент вывертка закрыло телами, и новые стали падать сверху, но из копошащейся кучи высунулись знакомые ладошки - одна ткнула пальцем в сторону Бригадира, словно подсказывая, вторая пальцем укоризненно погрозила, потом ладошки хлопнули, потерли одна другую, и стала складываться очередная мудра...
     Бригадир, как стоял, так и сел на Большого. Не глядя, скользнул руками по стволу, до цевья и по цевью, пропустил его между ладоней, потом, перебирая пальцами, добрался до дуги, защищающей курок, взвел большими пальцами, наклонил ружье вперед и выстрелил. Мудра исчезла в куче, а верхнее тело снесло зарядом.
     И снова высунулся пальчик - погрозил и пропал. Куча судорожно шевельнулась, поменяла свою форму, и оттуда выкатился череп.
     Бригадир посмотрел в глаза Большого. Иногда не надо ничего говорить - показал на патрон болтающийся на шейном шнуре. Ружье перезарядили в четыре руки. Вернее в три, поскольку свои связанные Бригадир сейчас считал за одну неуклюжую. Но и в лучшие годы вряд ли удавалось быстрее.
     Ухватился понадежней - приклад в живот. Куча рассыпалась, людишки стали расползаться в стороны, словно зная, что ружье теперь заряжено страшным - древней бронзовой нательной иконкой, порубленной на куски. Выверток выпрямился посреди всех, со страшным разбитым лицом, выдавленным глазом. Стал замудровывать расползающихся.
     Бригадиру показалось, что успеет выстрелить.
     Но Большой, не выдержав всех страстей, так и не выпустив из рук своих лап ноги Бригадира, неимоверно быстро пополз, переставляя их впереди себя. Бригадир упал спиной на Большого и, то ли сам нажал на курки, то ли само оно стрельнуло, вышибая дух отдачей, но заряд ушел вверх, и следующее, что увидел Бригадир, это облако перьев, опускающееся вниз, да вбитую в ветвь цепочку, с болтающейся в ней лапкой падальщика.
      Еще увидел, что выверток смотрит на него целым глазом нехорошо, и опять пальчиком грозит укоризненно...
     Дальше Бригадир себя уже не помнил. И на страшном суде не смог бы и порассказать, что было. Вроде бы Большой, не отпуская его ног, полз от всех ужасов, а он, Бригадир, сидел на этом обрубке, отпихиваясь позади себя ружьем, словно веслом... Потом понял, что мудра сложилась и целит в спину, уронил ружье, хватанул Большого за волосы, рывком перебросил себя вперед и побежал. В какой-то момент посмотрел на ноги, а там уже не руки, а кости Большого намертво вцепилась в щиколотки.
     Ломанулся сквозь густое и с размаху влетел в болото. Еще успел развернуться, рвануться назад, но уже ухватило мертво, только хуже сделал. Обидно-то как! Берег-то совсем рядом, крепкий берег, едва не дотягивался. Поднял глаза - выверток уже сидит напротив на четвереньках.
     - Это уже было!