самый счастливый момент моего детства, всплывший в сознании так ярко, что, очнувшись, не могла понять, где я.
Мне было пять или шесть лет. Летний день клонился к вечеру. Мы с подружками играли во дворе в прятки. И вдруг я услышала из окошка мамин голос:
- Леночка! Леночка! Домой! Папа принес мороженое! Скорее, пока не растаяло!
Честно говоря, он часто покупал развесной пломбир, поэтому мне даже не очень-то хотелось покидать подружек. Я решила в одну минуту проглотить свою порцию и поскорее вернуться к игре. Три порции мороженого стояли на столе в блюдцах, перевернутые вафельными стаканчиками вверх дном. – А это твоя Белоснежка – сказал мне папа и протянул целлофановый пакет с какой-то иностранной надписью.
Я подумала, что пакете – видеокассета с муль-тиком «Белоснежка». Но пакет был чуть-чуть тяжелее. Я приоткрыла и увидела белую, как снег, шерсть. Что за прелестная мягкая игрушка?
- Ну-ка, – сказал папа, – эх, бабы, бабы, ничего-то вы сами делать не умеете, даже еще одну бабешку вытащить из пакета! Он присел на корточки. Опустил пакет на пол, наклонил его и вытряхнул белоснежного котенка. Такой красавицы я не видела даже на фотографиях! Один глаз – зеленый, другой – голубой! Вся белая с пуховым окоемом, похожим на крупные снежинки в снегопад. Ушки, лапки и носик – розовые…
Вообще то, что Белоснежку принес папа, было чудом. Папа не то, чтобы ненавидел кошек, но в своем нейрохирургическом отделении он не терпел появления даже самой воспитанной и чистоплотной кошки! Мой папа – большой и строгий, его все боялись на работе. Если он находил где-нибудь грязь, то кричал на все отделение, что при таком подходе к делу нейрохирургию можно вообще закрывать! Папа говорил, что никогда не согласится на кошку в доме! Кого только он ни покупал мне раньше, чтобы отвлечь внимание от этой темы, которой я бредила… Рыбки, попугайчики, канарейка. Периодически зверье менялось. Но все котята во дворе продолжали оставаться моими, и я мечтала только о собственной кошке.
Я легла животом на ковер. Мое лицо оказалось на уровне с глазами Белоснежки. Я близко-близко придвинулась и своим носом уткнулась в ее розовый носик. Он был холодный-холодный, я почувствовала ее дыхание и нежное «мр..». У меня от удовольствия потекли слюнки. Потом я прижала ее к груди и начала перекатываться по ковру с одного конца комнаты к другому. Я визжала от радости! Притащив ее на кухню, намазала ей и себе нос мороженым.
Мама и папа смеялись, а мы со Снежкой пытались достать языком до носа. У меня не получалось. Она опережала меня. И тогда я снова намазывала ей нос мороженым!
Я открыла глаза. Рядом со мною сидела черноволосая женщина в медицинском халате.
Ну, что, пришла в себя? – спросила она на каком-то странном русском языке.
Я не могла пошевелиться.
- Где я?
- Ты в Израиле, моя девочка, на благословенной земле. Евреи всего мира съезжаются сюда и почитают за счастье жить здесь. Твои мама и папа в зале ожидания, оформляют все документы, а ты пока отдыхай и помни: у тебя все здесь будет хорошо. Просто у всех здесь начинается новая жизнь. А вначале не знаешь, что будет потом… Ну, никуда больше не убежишь?
- Нет…
Так моя Снежка стала первой жертвой Сиону.
2. Минус кошка
Маршрутное такси везло их из «Бен-Гуриона» в Иерусалим. Водитель был русскоязычным. Он охотно вступал в разговор с каждым вновь прибывшим репатриантом. Как вышколенный работник Сохнута, по пути он рассказывал о важности предстоящего Восхождения, параллельно успевая отвечать на вопросы диспетчера по радиотелефону.
Михаил сидел на первом сидении. С воодушев-лением, нередко перебивая своего собеседника, новоиспеченный репатриант утверждал, какая великая правда стоит за словами таксиста. Михаил вспомнил об «Иудейской войне» Иосифа Флавия, «Путешествии игумена Даниила по Святой земле», письмо Н.Гоголя к В.Жуковскому. А, взглянув на усыпанные маками холмы, начал читать стихи Ивана Бунина, казавшиеся ему когда-то такими далекими и псевдоромантическими:
Это было весной. За восточной стеной
Был горячий и радостный зной.
Зеленела трава. На припеке во рву
Мак кропил огоньками траву.
И сказал проводник: «Господин! Я еврей
И, быть может, потомок царей.
Погляди на цветы по сионским стенам:
Это все, что осталося нам».
Я спросил: «На цветы?» И услышал в ответ:
Господин! Это праотцов след,
Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,
Красным маком восходит она»…
- «Я еврей и, быть может, потомок царей…» – после некоторой паузы он вновь повторил бунинскую строку, – невероятно, как по-царски Б-г распорядился моим рождением!
- Кстати, в центре Иерусалима, по улице Яффо, сохранился дом, где останавливался И.Бунин, – взглянув на Михаила краевым зрением, как-то очень обыденно отозвался водитель, а потом добавил:
- Вообще, когда едут в Иерусалим, многие по дороге стихи читают, а обратно – все больше на маки смотрят да «о погибших в боях» говорят, – и умолк.
Не знаю почему, но Ирина забилась в угол на заднем сидении. Путь к Иерусалиму ей казался длинным и долгим, как жизнь… Леночка, уткнувшись лицом в колени матери, спала. Ирина смотрела в окно, перебирая взглядом плывущие холмы, словно накатывающие волнами. Дорога уходила ввысь, как небесный зигзаг, избранный судьбою на полном ходу. Иногда глаза сами собою закрывались от шуршания колес и подкачивания на поворотах… Неожиданно по ее телу словно пробежал электрический ток. Ирина резко открыла глаза и посмотрела за окно: в прозрачно-голубой дымке выплывал белый город…
Словно спрятанные в облаках тысячи театральных прожекторов высвечивали его в своих лучах. И он парил, освещенный неестественно белым солнцем. Это и был он, Иерусалим, подобный вопло-щенной иллюзии. И вдруг, словно из ничего, у подножия сияющей святыни мира, когда весь мир – Восхождение, – она отчетливо услышала гнусавый голос именитого историка из учебного фильма, который в эту торжественную минуту напоминал о галутном Египте:
«В древнеегипетской мифологии женщина-кошка нередко смешивалась с богинями-львицами Тефнут и Сехмет. И тогда она изображалась с головою львицы и наделялась дополнительной символикой.
Позже Баст стали отождествлять с Исидой, хранительницей «трона» фараона, что, в свою очередь, обнаруживало связь образа кошки с идеей царственности».
Леночка неожиданно проснулась и с тихой беззащитностью вклинилась в ритмическое звучание гнусавого голоса, звучавшего в сознании Ирины:
- Мамочка, ну, почему это произошло именно с нашей Снежкой? В твоем фильме у Баст была голова Белоснежки, и она была всесильной Исидой …
- Просто мир перевернулся, как в «Долине кошек», родная, – грустно-грустно сказала Ирина и, повинуясь материнскому инстинкту, обхватила Леночку, крепко прижав к груди…
Но гнусавый голос вновь некстати напомнил о себе:
«На гробницах фараонов Х1Х и ХХ династий высечено восхваление богу Солнца Ра: «Ты – великий кот, мститель богов».
- Только бы сценарий урока не совпал со сценарием судьбы... – пронеслось в мыслях Ирины, и сердце внезапно сжалось.
Михаил сидел в вальяжной позе, упиваясь доро-гой и продолжая уверенно разглагольствовать о преимуществах государственной экономики Израиля, способного принять всех евреев, подарив им жизнь в их национальном самосознании.
- Понимаете, – говорил он, – если ты еврей, ты не обуза в своем государстве… Но последнее утверждение почему-то так и повисло без ответа. Водитель включил радио и попал на израильский шлягер – «Ты ж мине пидманула» на иврите.
Все рассмеялись. И напряжение как-то схлынуло…
*
Счастлив тот, кто не разминулся с добром и случаем… Они разминулись со временем.
К 2000 году уже завершился феномен алии. Сложившиеся структуры были заполнены. Страна больше не нуждалась в новых кадрах.
Ирина все-таки окончила педагогические курсы для учителей-репатриантов, но это ничего не решало. Начавшаяся реформа системы образования выбро-сила на улицу половину учителей с израильским стажем. Ирина подрабатывала на частных уборках и на охране в праздничные дни.
Михаил по какой-то невероятной случайности недобрал одного балла для подтверждения медицин-ского диплома. Он не мыслил свою жизнь без боль-ницы, поэтому пошел в санитары. Леночка попала не в самый благополучный класс. Кому-то, может быть, такая жизнь и подходила, но не им. За общностью физического труда пропало то, что связывало Миха-ила и Ирину. Они стали другими и начинать нужно было по-другому, или…вообще не начинать.
Профессиональная невостребованность душила их, как иных материальная петля.. Наступило такое равнодушное состояние, когда человек не знает больше ни любви к жизни, ни ненависти к смерти..
Близость к национальным святыням не только не подарила ожидаемой духовной цельности, но внесла смятение в их души. Возможность самовыра-жения оказалась не то, чтобы лишней, но при их образе жизни не нужной вовсе. Общение с коллегами по специальности у Ирины в принципе исключалось. Профессиональная шкала Михаила от нейрохирур-гии перешла на санитарный уровень. Ни о каком европейском образовании для дочери не могло быть и речи. Все скатилось на уровень израильской системы образования, где половины знаний, вдолбленных в российских классах, хватает до окончания школы.
Что отсчитывали точки Исхода и Восхождения? Там – одна разбитая машина чиновника партийного аппарата оставляла семью без крова. Здесь – был кров, который не стоил оплачиваемой цены…
Говорят, что счастья нельзя выпросить, а несчастья – избежать. Там – при всех минусах – была жизнь плюс кошка. А на Земле Обетованной… – минус кошка и минус жизнь… Жертвенник…
3.Ловушка для всех
Однажды Михаил предложил: «Давайте возьмем котенка!» Ирина не протестовала, но Леночка наотрез не соглашалась:
- Это предательство по отношению к Белоснежке. Из-за нас она погибла. И теперь мы никого не можем заводить!
Но Михаил и Ирина все же решили взять котенка. Им не хотелось бередить семейную рану и вспоминать опознавательные знаки судьбы. Просто любовь к животным оставалась тем, что еще могло бы их объединить.
Стали следить за объявлениями в газетах. Но и в этом не везло. По мнению общества помощи животным, все животные хороши уже тем, что они не люди. Котята, которых они видели, совсем не походили на их газетное описание. Семье же нужен был котенок, к которому все прикипели бы душой, как в России к своей Белоснежке. И такой нашелся – рыже-золотой, как из солнечной свиты Ра.
В то время в Иерусалиме началась интифада. По району Гило палили из соседней арабской деревни. Но Михаилу так хотелось котенка, что он отправился туда и привез-таки его в Тальпиот. Рыжулю сразу прозвали защитником Гило, и наградили почетным прозвищем боевой кот. Вскоре выяснилось, что он его оправдывает.
Все становилось объектом его буйных игр. Котенок бросался на ноги, лазил по занавескам, драл и без того подранную мебель, не давался в руки.
В Гило он воспитывался вместе со щенком и усвоил «собачьи привычки»: все носить в зубах и все пробовать на зуб. Вообще был энергичным и самостоятельным.
Котенка назвали «Мотэк» («сладенький»). По-том ивритское имя плавно перешло в еврейского Мотю, русского Матвея, и сократилось до
