Апраксис

Не могу собраться с мыслями...
Что ж это такое!
Я в школе... В моей старой школе... Как я здесь оказался? Не помню... Ничего не помню. Чувства туманны, не ясны. Может я пьян?
Солнечный свет так ярок и прохладен, он ласкает нежно-голубые стены, наполняя класс покоем и умиротворением.
Я пытался прислушаться к теме... Честно пытался. Но голос, разносившийся над партами, был скучен и вязок; сосредотачиваться на нём не хотелось, и я отдался волнению звука, дрейфуя по тембру, по интонации. Алгебра - размытые иероглифы, речь иностранца.
Откуда взялась эта новая училка? Седая старуха с длинными красными ногтями. Никогда прежде её не видел. Не могу вспомнить причину, почему сегодня она ведёт у нас.
Тяжёлым шагом училка движется между парт, её губы шевелятся, но я не понимаю ни слова. Что она говорит?
Неожиданно училка остановилась и положила руку мне на макушку. Острые ногти противно царапнули кожу, холодная ладонь потянула тепло. Я осторожно дёрнул головой, пытаясь сбросить старушечьи пальцы, но острия лишь крепче вонзились в череп. Тогда я отодвинулся и просто оттолкнул руку от себя. Училка очень этому удивилась. Её глаза забегали за стёклами очков, в изумлении приподнялись седые брови. Она сделала пол шага  назад и воскликнула:
- Мальчик, ты что?
Я вскипел. Но промолчал.
Мне хотелось ответить - о, как мне хотелось ответить! - а потом придушить гадину. Она обернулась к задним партам, и я тоже обернулся вслед за ней. Там сидел наш классный.
- Это кто? - спросила училка.
Сергеич пожал плечами, мол знать не знаю, что за фрукт. Я воззрился на него: как он может? почему? почему не вступится за меня? Сергеич не произносил ни звука и равнодушным взглядом отвечал на мой безмолвный крик. Тут у меня нервы сдали.
- Кто я? - заорал я, - Кто я?!! Псих я! Псих! Форменный психопат... - но мои слова потонули в гомоне голосов, затопивших класс, - прозвенел звонок, началась перемена. Я сел обратно.
Я чувствовал что-то... что-то неправильное в этом месте, в этом времени, в этих людях. И хотя я давно знал каждого из них, я не мог вспомнить имён, лица казались размытыми пятнами. Половина класса высыпала в коридор, половина осталась в кабинете, но чувство неправильности не ослабело. Оно искажало пространство, сводясь к одной точке искривлением света, звука, гравитации. Я буквально видел это искажение - поверхность реальности, уплотняющуюся к центру, к истоку самой реальности.
Да, да, чуть левее, туда, к кафедре, к грифельной доске. Что лежит там, сверкая серебром? Что лежит там сверкая?.. Что лежит там?..
Я встал из-за парты и подошёл к предмету.
Серебряный крест, который легко бы поместился в ладонь, но вместо привычного образа распятого Иисуса, на его поверхности покоились кости миниатюрного скелета. Кто бы ни сделал эту вещицу, он явно был мастером: проработаны малейшие детали, до последнего зуба, до тончайшей складки небрежно брошенного на бёдра покрывала. Рука сама протянулась к кресту, но как только пальцы коснулись серебра, злая сила пронзила кожу, дребезгом и звоном пронеслась по телу, свела мышцы. И я вцепился в кусок металла, в тот же миг ощутив, что он здесь не один. Память вернулась ко мне, реальность уплотнилась, но теперь я знал, что всё совсем не такое, каким было раньше, или, может, было где-то не здесь. Но здесь и сейчас, в этом кабинете, меня звал второй предмет. Недалеко. Совсем рядом. Кровь закипала в жилах - так страстно я желал найти его. А в голове звучали записью старой пластинки дребезжащие страхом слова:
"...никто не ведал истинного назначения Амулетов, пока в 1888 году сэр Лорриндорф не обнаружил их удивительных свойств. Способность связывать злом, разрушать и вновь собирать сущее, подчинять волю, и даже наделять хозяина силами Сатаны. Но плата за могущество слишком высока. Человек теряет разум, душу... психе, как сказали бы некоторые..."
Я не выслушал отповедь до конца, поскольку ясно почувствовал второй предмет: кольцо-печать с символом Дьявола - черепом трирогой грозы. Оно было сделано из чёрного серебра; тьма играла на нём бликами, как свет играл бликами на серебре креста. Чужие пальцы коснулись кольца, обжигая меня пронзительным пламенем. Кольцо горело в чистых руках, но его жар чувствовал только я. Таня - моя одноклассница - держала кольцо и всё больше и больше проваливалась в ирреальную бездну, теряя разум и волю. Я потянулся к ней через кольцо и отдал приказ. И она повиновалась. Она следовала моим мыслям, следовала моему желанию, и всё же мне пришлось произнести приказание вслух:
- Отдай кольцо...
Противоестественное чувство взметнулось в душе. Она пыталась мне противиться! Кольцо вспыхнуло раскалённой яростью, выжигая сердце. Ярость по капле стекалась на задворки сознания, копилась в сжатых до посинения кулаках, но я отринул её, упрятал вглубь, подавил гневную дрожь, и вновь приказал:
- Отдай мне кольцо!
- Нет! - почти закричала Таня, но я сумел подавить этот выплеск воли. Тисками сжал её разум, сдавил её Злом, душил её; и она сдалась, сломалась. Чужое тело стало моим телом, чужая рука - моей рукой.
- Не отдам! - хрипела она из последних сил, а сама протягивала перстень на раскрытой ладони.
- Это символы Дьявола... - шептал я, сжимая оба амулета.
Ладони холодны, но кожа горит. Серебро пьёт мою жизнь. Взамен отдаёт бесконечную силу. Всё вокруг замирает в хаосе, и теперь я борюсь уже с собственной волей, с собственной жаждой, собственной чистотой.
Больше! Ещё больше! Как можно больше сил! Направляю в ладони, до хруста сжимаю, сминаю кольцо и крест, и они трескаются, как стекло. Миллионы трещин разлетаются по плоскости стазиса, время возобновляет свой бег, мир приходит в движение. А у меня на ладонях серебрится стеклянная пыль.
Прозвенел звонок. Начало урока. И снова алгебра. И всё повторяется вновь: неподвластная отстранённость, монотонные голоса, иероглифы на доске.
Училка спросила меня о чём-то, но я ничего не понял. Её речь - как поток звуков, гулкое щебетание, в котором не выловить слов. Я пытаюсь переспросить, прошу повторить вопрос, но мой рот издаёт звуки столь же пустые и бессвязные. Слышно лишь интонацию: грубая, хамская. Очевидно я сказал нечто за рамками приличия. Училка бледнеет и оборачивается к парню, сидящему позади меня:
- Паша, разберись с этим уродом!
Поднялся Паша.
Он чуть ниже меня ростом, но намного шире в плечах; глаза его пусты, лицо бесчувственно. Паша похож на изваяние, на мраморную статую, вдруг обретшую жизнь.
Три десятка взглядов обернулись к нам. Я пытался взывать, я хотел достучаться до пашиного разума, но Паша попросту не слышал. Словно голем он двинулся ко мне, протянул мускулистые руки, пытаясь достать до шеи, но я вцепился ему в запястья. Он шёл на меня, наступал, а я старался отвести его руки как можно дальше. Это не сработало. в отличие от меня Паша умел драться. Он ловко вывернул руку и хлопнул ладонью мне по глазам. От неожиданности я зажмурился. Последовал второй хлопок, яркой вспышкой осветивший разум. Потом ещё один. И ещё.
Вся ярость, которую я прятал глубоко внутри, какую я скопил за день, выплеснулась наружу. Она хлынула по позвоночнику и по рукам, заискрилась в кончиках пальцев. Плотно сжатый кулак, ведомый незримой силой, рассёк пространство и впечатался в Пашину челюсть. Я ударил ещё раз. И ещё.
Зло.
Я схватил Пашу за шиворот и с размаху швырнул в шкаф. Зазвенело стекло, посыпались книги и плакаты, бирки пробирки шары кубы. И в довершение, шкаф покачнулся, накренился и рухнул на Пашу, ломая кости и уродуя внутренности. Задняя стенка обвалилась, хрустнул размозжённый череп.
Я победил.
В кураже, пьянея, я вижу себя со стороны: злобный демон, оскаливший клыки в безумной усмешке, хохот пробивается в горло.
Я победил.
Но какой ценой досталась победа?
Я убил.
Я убил человека.
Страх охватил меня. Но то был не страх наказания, не страх предстоящих мук и терзаний. То был страх невозврата. Ничего не исправить! Пашу нельзя починить отремонтировать склеить. Его больше нет!
Чудовищное знание. Разбить мамину вазу не идёт ни в какое сравнение. Истёртый в пыль предмет всегда можно заменить его копией, или найти нечто равноценное. Другую вазу. Пашу заменить нечем! У меня достало сил вычеркнуть его из всех списков, из жизни и судеб, но вернуть назад я не могу. Я не могу заменить его копией, и не найти равноценную замену. Я уничтожил единственный экземпляр, последнюю копию, удалил его навсегда. И что бы там ни говорили все религии мира, Паши нигде нет. Он больше не существует. Есть лишь уродливая гора мяса, от которой я бегу прочь.
Я вывалился из класса. Я спустился вниз. Задыхаясь от страха, протолкнул себя в двери и бросился бежать. Но куда тут сбежишь? Куда денешься от осознания того, что лишил этот мир одной его части, и что эта часть утрачена навеки? Вечность, которую я изувечил, неотступно летела за мной. Я спотыкался, разбивался в кровь и вновь поднимался, не находя спасения в боли. Ни Рай ни Ад теперь не принесут избавления; ни Рай ни Ад не смогут наказать меня. Я безнаказанно безвозвратно бездумно обездушил мир. Себя. Свой мир.
Я упал в грязь, рыдая. Я больше не хотел подниматься. Наплевать, что станется со мной. Ничто не избавит меня от этого страха. Только чудо - если бы оно могло случиться, и Паша вернулся назад. Но я знал, что это невозможно. Я знал и терзался этим знанием.
Нежные пальчики коснулись лба. Я открыл глаза. Моя любовь смотрела на меня, улыбаясь, гладила мои волосы, целовала уставшие веки.
В голубом небе сияло солнце. Ветер ласкал траву, шептался в деревьях.
- Тебе снился дурной сон? - спросила она, и её волосы медной россыпью промчались по моему лицу. Синие глаза неотрывно глядели.
- Дурной - не то слово, - кивнул я, - Разные страхи переживал во сне, но такой впервые.
- Самый жуткий?
- Нет. Не самый, - я поднялся и оглядел мир, принимая, впитывая реальность с высоты зелёного холма. Далеко в поле, у излучины дороги маячил чёрный силуэт замка, - Страшнее всего мне бывает, когда кажется, что сон - это явь, а ты - только сон. Целые жизни умещаются там, а после я просыпаюсь и помню лишь малую толику... крохотный отрывок, бесценный опыт...
- Если я кажусь тебе сном, много ли ты помнишь обо мне?
- Я могу забыть всё, но никогда - что люблю тебя. Бесконечно люблю. И пытаюсь найти даже там.
Мы замолчали.
Я закрыл глаза и обернул лицо к солнцу.
Грязь удивительно тепла. Она успокаивает, но не прощает. Нет мне прощения. Нет избавленья от страха. Откуда этот страх? Что это за страх? Что за грязь? Почему я лежу в ней?
Я провёл рукой по лицу - липкое. И пахнет странно. И цвет красный.
Я поднялся шатаясь. На крыльце стоял Паша. Он смотрел на меня, не выказывая эмоций. Он был чёртовым големом, лишённым души. И всё таки он был.
Что за хрень тут случилась? Почему я здесь? Ничего не помню... Ничего.