ЧУЖАЯ СВАДЬБА

под шубой. Колбаска украинская, балычок и карбонатик. Бочковые помидорчики и огурчики на закуску. Позднее подадут жаркое...
— Где же ваша супруга? — поинтересовался у него Вадим.
— Где? Где? — передразнил его тесть и с металлом в голосе продолжил: — Выгнал я ее, еще пять или шесть лет назад. Не сошлись характерами. Хе-хе… Требовала от меня слишком многого. Хе-хе…
Он достал платок. Смачно высморкался и выразительно посмотрел на Вадима:
— Конечно, жить одному не с руки — хозяйство у меня большое. Пришлось взять помощницу, вон ту, рыжую — племянницу моего сводного брата из Мерефы. Ленивая…, на ходу засыпает, вся в прыщах, а туда же: как вечер, так на танцульки рвется, к парням ручонки тянет… Ну, я ей покажу и пляски и кавалеров! Хе-хе…
«Суровый мужик, — подумал Вадим, — надо бы подальше от него держаться, а то, глядишь, подопьет и по морде въедет, если что не по его будет».
V
Первый тост «за молодых» провозгласил хозяин дома. Он долго нес какую-то околесицу, а когда утомленные гости начали шушукаться, неожиданно заорал:
— Го-о-рько!
Все подняли бокалы и уставились на молодоженов. Ася поднялась со стула и вопросительно посмотрела на свежеиспеченного мужа. Вадим, до этого целовавший только маму, тетушку из деревни, да одну одноклассницу, как будто приклеился к табуретке. Затем медленно, словно пытаясь оттянуть сексуальный, по его убеждению, момент, встал, смущенно прижался к асиной щечке и, закрыв глаза, чмокнул ее в ухо. Гости неодобрительно зашумели, но вскоре утихли, занятые выпивкой и закуской. Кузьма несколько раз пытался вернуться к поцелуям, но в это время принесли магнитофон, и он переключился на выбор музыкального репертуара. Вскоре нужная музыка была найдена, и траектория свадебного процесса развернулась в сторону танцев.
Как известно, танец — вид искусства, в котором средством создания художественного образа являются движения, жесты и положения тела. Кузьма и Паша восприняли это определение буквально. Они пригласили асиных подружек и стали с помощью ног, рук и туловища выражать свою озабоченность отсутствием в казарменной системе обучения особей женского пола.
Папа позвал невесту и, нежно прижав ее к своему огромному животу, закружил в медленном танце. Кацман с Крячко продолжали закусывать, а Вадиму ничего не оставалось делать, как подать руку рыжеволосой — просто так, из сострадания. Он искренне сочувствовал этой худощавой несимпатичной девушке, предполагая, что ее дальнейшая жизнь наверняка будет связана с большими проблемами, и, чтобы как-то завязать разговор, спросил:
— Как вас зовут, мадемуазель?
— Не нравятся мне военные курсанты — грубые они... и кирзовыми сапогами от них пахнет…
Вадим, оставив без внимания справедливое замечание насчет сапог, удивился:
— Но, позвольте, я же вам ничего плохого не сделал. И даже не знаком с вами.
— Так наверняка сделаете, как познакомитесь.
Танец был безнадежно испорчен и прошел в молчании. Рыжеволосая уставилась куда-то в сторону, а у Вадима в голове звучала вычитанная где-то фраза: «Сострадание — не самый лучший повод для знакомства».
VI
После танцев разгоряченные гости вновь уселись за стол.
— Горько! — закричал Паша и, не дожидаясь действа, выпил бокал вина.
Ася посмотрела на него макиавеллевскими глазами и нежным голосом спросила:
— А бутылку вина ты можешь выпить из горла без перерыва?
Паша, весивший без малого сто двадцать килограммов и имевший рост под два метра, снисходительно ухмыльнулся, нахмурил белобрысые брови и с достоинством ответил:
— Как делать нечего, но только не просто так, а на спор.
— На что пари держим? — подключился к разговору Кузьма, отрываясь от подружки в кримпленовом платье.
— Как на что? Мы на свадьбе или где? — удивилась Ася. — Конечно, на поцелуй невесты!
Остальные гости заинтересовались разговором.
— Покажи-ка, Паша, фокус на бис, — голосом циркового конферансье произнес Кузьма, протягивая ему бутылку «Белого крепкого», — а то их студенты со стакана газировки балдеют, а с двух — забывают, чему равно число «пи».
Паша оглядел каждого из присутствующих сосредоточенным взглядом, откупорил бутылку, раскрутил содержащуюся в ней жидкость, широко открыл рот и буквально ввинтил в себя ноль семь литра вина, именуемого в простонародье «Биомицином».
Публика замерла. Самозваный конферансье воскликнул:
— Оп ля-ля!
Рыжеволосая захлопала в ладоши, но осеклась под неодобрительными взглядами Крячко и Кацмана, а Ася, выждав минуту, спросила:
— Так чему равняется число «пи»?
Паша посмотрел на нее помутневшими глазами. Его физиономия побагровела. Он громко икнул. Затем неожиданно вскочил со стула и, срывая с себя одежду, выскочил во двор. Пометавшись во дворе, открыл калитку и, в чем мать родила, помчался по улице.
Поймали его через три квартала, где он пытался выпросить сигарету у изумленного прохожего. С трудом донесли до дому и, привязав полотенцами к кровати, оставили отдыхать.
Рыжеволосая заплакала, а Ася, смеясь, обратилась к своему «мужу».
— Он, что? Всегда такой дикий?
— Да нет, — смущенно ответил Вадим, — это он от переизбытка чувств. Перед твоими подружками решил покрасоваться. Все будет нормально.
Действительно, через полчаса Паша как ни в чем ни бывало появился в гостиной в полной военной выправке и с удовольствием продолжил застолье. Правда, больше он не выпивал и новых «фокусов» не показывал, а в основном наседал на закуску и рассказывал асиной подружке какие-то истории из суровой армейской жизни.
VII
Вновь зазвучала музыка, и из магнитофона донесся очаровывающий голос Ободзинского:

Вадим наконец-то осмелился пригласить Асю на танец. Неловким движением обнял девушку за талию, слегка прижался к ней и попытался попасть в такт мелодии, но ноги словно окаменели. Вадиму показалось, что он не только танцевать, но и ходить разучился. Язык прилип к небу, слова застряли где-то на полпути, а на лбу выступила предательская испарина. Ободзинский, словно понимая то, чего Вадим боялся, но точно выразить не мог, пропел:

С трудом дождавшись, когда закончится музыка, Вадим кинулся к столу, налил стакан горилки и под осуждающие взоры Кацмана и Крячко, осушил его. Нервное напряжение спало. Комната покрылась липким белесым туманом. Стоящие на столе разномастные бутылки расфокусировались, вилки слились с ложками и ножами, а люди оконтурились, приобретя формы таитянок на картинах Гогена. Из тумана выплыл образ тестя с двумя бокалами шампанского в руках.
— Горько!
Вадим попробовал отказаться, но, увидев перед своим носом увесистый кулак, решил не перечить: выпил шампанское, натужно улыбнулся и поцеловал Асю в щечку.
— Неправильно ты, курсант, молодую жену целуешь! — раздался от куда-то издалека громовой голос тестя.
— Правильно я целуюсь или неправильно — мне теперь все равно, — пробормотал Вадим, окутываясь сгущающимся туманом.
Бутылки, тарелки, гости смешались у него в голове в одну разноцветную кучу. Он с трудом различил в этом размытом калейдоскопе Асю, виновато улыбнулся и медленно сполз со стула на пол.
Посокрушавшись, тесть отнес его в соседнюю комнату, где жила его помощница по хозяйству, и уложил на кровать. Следом за ним туда же заглянула рыжеволосая. Она сняла с Вадима гимнастерку, стянула галифе и сапоги. Аккуратно повесила форму на спинку стула. Укрыла его одеялом и нежно поцеловала в губы. Затем принесла из ванной стакан воды и поставила его на тумбочку рядом с храпящим Вадимом. Принюхиваясь, оглядела комнату, подхватила вадимовы сапоги и вынесла их на крыльцо — пускай проветриваются.

VIII
«Отряд не заметил потерю бойца», и гуляние продолжалось. В перерыве между танцами Кузьму потянуло в туалет. Не то чтобы ему стало плохо, а так, в плановом порядке.
Туалет, как и полагается для частного дома, находился во дворе и представлял собой кособокую хибарку с прорубленной в деревянном полу дыркой размером с человеческую голову. Слегка покачиваясь от выпитого, Кузьма приспустил галифе и присел над дыркой.
Сделав дело, он заправился, аккуратно расправил складки на гимнастерке и улыбнулся, предвкушая продолжение праздника.
Парень он был любознательный. Выходя на свежий воздух, оглянулся, с любопытством заглянул в дырку: «Что там?» И обомлел. В зловонной коричнево-зеленой жиже на глубине около метра плавал его новенький бумажник со всеми документами: военным билетом, пропуском, водительскими правами, сберкнижкой, читательским билетом и фотографией любимой девушки, что жила в Сумах.
Не веря своим глазам, Кузьма судорожно нащупал задний карман брюк, запустил в него дрожащую руку и ничего там не обнаружил. В голове зазвучали слова начальника курса: «За утерю военного билета — отчисление из училища, а за его порчу — арест на пятнадцать суток».
Кузьма быстренько выскочил из туалета, нашел во дворе палку и стал выуживать драгоценную потерю. Операция оказалась непростой. Кошель вертелся вокруг клюки и никак не хотел извлекаться из ямы. Борьба продолжалась минуты три-четыре, после чего бумажник подмигнул хозяину глянцевой кожей «под крокодила» и стал медленно погружаться в фекальную жижицу. Отбросив палку, Кузьма вырвал половую доску с дыркой и, свесившись в яму по пояс, зацепил портмоне кончиками пальцев.
Отмывшись в ванной комнате и убедившись, что все документы в целости и сохранности, он вернулся в злополучный туалет, наскоро пристроил оторванную доску-унитаз на место и как ни в чем не бывало присоединился к застолью.
В это время хозяин дома, извинившись перед гостями, двинул туда, где Кузьма только что провел не лучшие минуты своей жизни. Прикрыв туалетную дверь, он прикурил сигарету, принял соответствующую позу и, блаженно затянувшись, потянулся к газете. Неожиданно сбоку раздался скрип, доска-унитаз съехала в сторону, и в следующее мгновение тесть рухнул в яму, в которую только что пытался нырнуть бумажник.
Гости, услышав душераздирающие крики, высыпали во двор. Кузьма с Пашей, мигом оценив обстановку, кинулись к туалету, откуда неслись вопли, перемежаемые отборным матом. Но оказалось, что дверь заперта на защелку. Не долго думая, Паша ударом ноги завалил туалет на бок, и перед изумленными гостями открылась редкая по сюжету картина: в яме почти по грудь в дерьме стоял мужчина в белой рубашке и, бешено вращая глазами, проклинал всех и вся. Руки у него были подняты вверх, в одной дымилась сигарета, а другой он крепко сжимал газету «Гудок».
Под непрекращающуюся ругань Паша с Кузьмой вытащили тестя наверх, и он, продолжая костерить всех святых, понесся в ванную комнату.
— Ну и вонища, — брезгливо отреагировала Ася на случившееся, а рыжеволосая озабочено протянула:
— Вот беда-то какая. Куда же мы теперь по нужде ходить будем?
Мылся тесть долго и тщательно. Терся всеми мочалками, извел два куска хозяйственного мыла и флакон хвойного шампуня, но полностью истребить запах не смог. Немного успокоившись и облачившись во все свежее, он, источая тончайший, почти неуловимый запах фекалий, присоединился к