Дрема

Ирка сладко потянулась в полумраке, мурлыкая по-кошачьи. Хорошо, что сегодня выходной. В полусне она еще не соображала, что это за день и какие у нее планы. Точно чуяла одно - будильник не прозвонил, а значит - ничего срочного. Ее не беспокоило даже, встретятся ли они сегодня с Володей. В последнее время он настолько органично вошел в ее жизнь, что она уже ни о чем не волновалась, не нервничала, как на первом этапе влюбленности. Просто знала - они будут вместе всегда. Вы же не беспокоитесь, что солнце однажды не взойдет? 

Если уж на то пошло, то гораздо больше ее волновала ситуация с Леной. В последнее время подруга явно от нее отдалилась. На обед ходит с этой размазней, Светочкой Черепановой. Предлагала ей погулять вечером в парке - отказалась. Причем как бы из лучших побуждений: Володя, мол, соскучится. Но разве же это дело? Володю она знает полгода как, а с Ленкой они вместе сотню лет... Их еще в войну вместе вывезли малютками из блокадного Ленинграда. Хотя она этого и не помнит. Мама рассказывала.

Хотя... "Лена-Лена-Ленинград", - зазвучало в голове. Как же ее это занимало! Иришка перевернулась на другой бок, неловко устраиваясь на тюках. Спать в пальто, да еще и с намотанным сверху платком, было неудобно. "Лена-Лена-Ленинград", - стучали колеса. - Мам! - хрипло прошептала Иришка. - А эта девочка, Лена... Почему ее зовут так же, как город?Лицо матери, бледное и осунувшееся, демонически искажалось мелькающими через окно огнями. Она лишь неопределенно махнула рукой и что-то пробормотала - видно, велела спать.

Иришка вжалась в тюки и тихонько, без всхлипывания, заплакала. С тех пор, как маме сказали, что папа убит, она стала какая-то чужая и страшная. Особенно было обидно, когда она, вот как сейчас, обрывала робкие попытки ребячьего веселья. Иришка теперь так редко чувствовала себя настоящим ребенком - веселым, болтливым и беззаботным. А мама и эти редкие минуты умудрялась испортить.

Ирина Павловна вздохнула. Эта медсестра в больнице была чем-то похожа на ее мать. Не такую, какой она была потом, в последние годы жизни... Нет, мать лет через пять после войны оправилась. Но медсестра заставляла вспомнить, какой она была тогда, в поезде. А Ирина Павловна после операции чувствовала себя такой слабой... Как блокадный ребенок... И медсестра, механически осуществлявшая над нею манипуляции самого интимного свойства, глядела на нее так же, как мать. Точнее, не на нее, а мимо нее. Хотя для медика это, наверное, как раз нормально. А вот для матери - нет. 

Ирина Павловна повернулась туда, где, по ее разумению, должна была быть стена. На самом деле стены там не было, и с другой стороны тоже. Ее кровать стояла в среднем ряду, и это угнетало. Но ничего! Она еще баба молодая, выздоровеет. Дети у них с Володей уже есть, двое. Куда еще? Леночка, названная так в честь любимой подруги, уже и сама скоро народит внуков. А жизнь впереди еще длинная... Ирина Павловна откуда-то это знала.

Ирка зевнула. Ладно, выходной выходным, а пора все-таки вставать. Когда девушка натягивала платье, в комнату заглянула опрятная бодрая старушка лет шестидесяти. 

- Мама! Ну я же еще раздета! Неужели трудно постучаться? - недовольно воскликнула Ирка.

В последнее время она стала стесняться наготы. Мать над этим посмеивалась (а иногда и сердилась), но  девушка ничего не могла с собой поделать. "Пусть мы живем тесно, но мы ведь не животные!", - выговаривала она в откровенных беседах с Леной, когда они еще нормально дружили. 

Вот и сейчас (Ирка прислушалась) мать заявила кому-то на кухне: 

- Опять чудит... 

Ирка фыркнула. Конечно. Чтобы она ни делала - она чудит. Что бы ни чувствовала - все несерьезно. Только Володя ее понимает... А мать продолжала ворчать: 

- Снова мамой меня называет...
- Ничего. Вот у Черепановых баба Света вообще в последние годы того... Стены этим самым мазала, - отозвался незнакомый голос. 

Последовала пауза. Ирка с удивлением ждала продолжения разговора. О чем они? И разговор продолжился, но разгадки не принес.

- Яишницы накладывать? - спросила мать.
- А давай, - ответил незнакомец.