...Всё имеет свою предысторию. ...на меня рассчитывали. ...Вроде бы ничто не мешало мне достойно выступить на соревнованиях. Но вот наступал сам турнир и тут-то начиналось вот это самое: волнение, мандраж и, главное, страх. Откуда он у меня брался? Выходил на поединок, на реальный бой, на реальную схватку с противником, а у самого поджилки так и трясутся, ноги как ватные. И всё. проигрывал заведомо слабому противнику, который был намного нахряпистее меня, у которого глаза так и горели огнём. Какой же шквал критики потом обрушивался на меня. "Ты проиграл, потому что струсил. Будь понаглее, будь позлее! Понимаешь! - так и надрывался тренер, обрушивая всю ярость на меня...
...Конечно, не всё было так уж плохо. Если попадался заведомо слабый соперник, то я его расщёлкивал как скорлупку под самый орех. И всё же в моей юной спортивной карьере возникли проблемы, весьма серьёзные проблемы, которые я никак не мог решить.
Однажды к нам приехал родственник матери. Для чего не знаю, но он заглянул ко мне в комнату, чего за ним никогда не наблюдалось. В общем-то я мало знал его. Родственник, да родственник, по материнской линии всего лишь. Заглянул, да заглянул. Но не только. Он стал при этом рассматривать всё подряд. Такой тщедушный, такой невзрачный. Как только таких земля носит. И ыбло мне, с чем сравнивать. На стене у меня висели цветные иллюстрации, откуда красовались статные атлеты и мастера единоборств на вроде великих Арнольда Шварцнегера, Жана-Клода ван Дама, Чака Норриса и, конечно же, моего кумира Брюса Ли. А он как раз рассматривал их иллюстрации.
- Это помогает? - вдруг ни с того ни сего спросил он.
- Что помогает? - спросил я вместо ответа недоуменно.
- А вот всё это. - кивком указал он на иллюстрации.
- В каком смысле?
- Да хотя бы в психологическом. Они своим видом должны укреплять дух. Я так понимаю. И я думаю, что надо постоянно смотреть на них и стараться быть похожим на них.
Я лишь пожал плечами. А он продолжал дальнейший осмотр моей комнаты. Остановился на этот раз на компьютере.
- В Интернет заходишь? - продолжал он расспрос.
- Захожу.
- А что там тебя интересует?
- Многое.
- А конкретно?
- Информацию ищу для рефератов.
- А-а. Это правильно. А как у тебя с учёбой.
- За четверть две четвёрки.
- Как я полагаю, остальные пятёрки.
- Правильно полагаете.
Мне его расспросы начинали порядком надоедать, и потому ответил я немного нагловато. Но он на это никакого внимания не обращал и продолжал рассматривать комнату, остановившись на этот раз на стеллаже с книгами.
- Книги читаешь?
- Читаю.
- Правильно. А то нынче всё компьютер да компьютер, кино всякое, музыка. Тоже всякая. А книги - это хорошо, это правильно.
Я промолчал. Я действительно читал, и к чтению имел явное пристрастие. Но и компьютер, и кино, и музыка для меня имели тоже такое же значение. А он тем временем остановил свой любопытный взор на гире, на двухпудовке. Её подарил мне друг отца, как говорится, на будущее.
- Однако, тебе это пока рановато. Вырастешь, поднимешь. - говорил он тихо-тихо.
- Конечно, подниму. - отвечал я немного с оттенком спесивости, желая как-то покончить с этими расспросами.
Он и на этот раз ничего не заметил. А меня уже начинало это раздражать: вот эти бесконечные, как мне казалось, расспросы, вот это рассматривание всего, и главное, его такой тихий голос, больше похожий на звук маленьких живых существ. То ли дело голос моего тренера и других тренеров тоже. Он же продолжал смотреть на двухпудовку как баран на новые ворота. "Кишка тонка поднять". - подумал я с таким злорадством. И какое-то чувство, может быть не брезгливости, но пренебрежения появилось у меня к этому родственнику по материнской линии. А он продолжал оставаться на этом же месте, будто прилип и продолжал разглядывать её словно музейный экспонат. И на что сдалась ему двухпудовка?
- Как понимаю я, тебе это пока рановато поднимать. - наконец-то пришёл он к этому выводу, который и так был очевиден.
- Ничего, скоро буду поднимать. - тут же я вставил слово с некоторым оттенком превосходства.
А он продолжал смотреть сей спортивный снаряд. "О-о, смотри, смотри. Не поднимешь, пуп надорвёшь". - по инерции продолжали свой хоровод усмешек, насмешек, такого ехидства мои мысли. Прошло некоторое время такого разглядывания и дальше произошло то, что заставило меня даже привскочить с места с невероятно расширенными глазами и с таким же разинутым ртом. И было отчего!
Что было это? и как оно случилось? В мгновение ока он держал на вытянутой вперёд руке двухпудовку. И, главное, рука при этом не дрожала. Не дрожала! Я знал в этом толк, разбирался, понимал это. Вот это да! Я был удивлён - не то слово. Я был шокирован. Шокирован! Вот это да! Это была неожиданность, полная неожиданность. Пренебрежение испарилось, унеслось как дым на ветру, как будто и не было никогда. Я смотрел на это неожиданное чудо безотрывно. А он продолжал вот так держать не дрожащей рукой. И всё же при таком эмоциональном состоянии удивления от внимание моего, от заострённого внимания на данный момент, не ускользнули так ярко выдвинувшиеся, толстые, словно литые из стали, сухожилия. И теперь я примечал, знал, что под рубашкой его притаилось тренированное, очень тренированное тело. Прошло время, и он бережно поставил её, двухпудовку на палас, будто была она из редкого горного хрусталя. О, это было удивление с моей стороны.
Он подошёл к столу, где его внимание привлекла почему-то монета с достоинством в пять рублей. И этот его интерес был так же вне моего понимания. А дальше произошло то, чего, возможно слышал, но никогда не видел. Он взял монету и подбросил вверх, высоко, да так, что она завертелась, замельтешила, будто заискрилась яркими рёбрами в таком неистовом вихре, и стала падать. Но на лету ловко он поймал её пальцами. Спросят, что в этом такого? Да ничего. Так может каждый. Но вот продолжение дальнейшего действия повергло меня в настоящий шок. И было отчего!
Пальцы его сжимали монету как мощный пресс. И она под силой, под такой невероятной силой, идущей из самых глубин духа в пальцы, сгибалась, как будто была сделана из пластилина. О, реальность как наваждение! Но это было совсем не так, не так. Это была действительность, и при том самая настоящая, как есть. Я только что стал свидетелем большого, огромного, преогромнейшего чуда! И шок сдавил меня! И онемел язык! А он тем временем бросил деформированную, сложенную пополам монету на стол, и эта монета в таком виде для меня превосходила теперь своё достоинство в пять рублей, намного превосходила, превращаясь в бесценный сувенир, который можно показывать гостям, друзьям, знакомым. Но поверит ли кто? Когда и кто увидит такое представление?! Я не стану пассатижами стараться вернуть её в прежнее положение. Да и смогу ли я? и зачем? Бесценный сувенир, превращённый из монеты с достоинством в пять рублей как неоспоримое свидетельство невероятной физической силы, исторгнувшуюся из самых глубин человеческого духа.
Теперь-то я готов был внимать каждому его слову, взглядом ловить каждое его движение. ...
...Я понимал, теперь понимал, что по просьбе моей матери он взялся за меня. ...
*****************************************************************************************
(На следующий день он поехал не на его роскошном авто марки рено, а на обычном трамвае в криминальный квартал родного города, в квартал, где его родственник по материнской линии, подростком приехав из деревни, вырос, вышел в люди. По дороге он рассказывает ему историю, связанную с психологией. Приехав, родственник на время отлучается куда-то, оставив его наедине с криминальным кварталом.)
********************************************************************************************
...Недолго пришлось любоваться мне красотами местного края. Сам воздух, само бытие данной местности живо напоминали мне, где я нахожусь. И это напоминание вылилось в скором времени в виде голоса грубого, вызывающе грубого, что раздался у меня за спиной: "Эй, добавь-ка сотню. Не хватает". Резкий скачок сердца было ответной реакцией на эти звуки явно угрожающего характера. Я так же резко обернулся. Передо мной стоял шкет, примерно моего возраста. Но действительность оказывалась в данный момент таковой, что был он не один. За его спиной ухмылялись рожи таких же отъявленных сорванцов как он.
У меня не просили, с меня требовали деньги с угрозой, при малейшем случае неповиновения, отобрать их. Такое происходило впервые в моей биографии. То, что я онемел, я испугался, я задрожал как лист осиновый на ветру, было очень близко к действительности. Но всё же мысль о том, почему я должен отдавать своё какому-то неизвестному шкету, которого видел впервые в жизни, взыграла, не утонула в пучине страха, а именно взыграла, подняв моё достоинство из мутной лужи робости, трусости, подчинения чужой воле, которое чуть было не разлилось по просторам моей души. И возникла между нами некоторая полемика, в которой я выразил соё явное нежелание расставаться с содержимым моего кошелька. И понимал я сейчас, прекрасно понимал, что не это в первую очередь заинтересовало их в постороннем, в чужаке их квартала.
Да, весь вид мой с головы до ног говорил, кричал, что я из респектабельных краёв, из благоприятной, благоденствующей семьи.
Со мной никогда такого не было. Во мне в данный миг нарастала та волна, которой добивался тренер, но не мог добиться, так и махнул рукой. Впервые передо мной стоял не противник, не соперник, а враг. И впервые у меня отнимали. И впервые у меня заклокотала жажда справедливости. И я знал, что тренировки, где закалялось моё тело и, в какой-то мере, оттачивались сами движения, не прошли даром. И на соревнованиях я выходил против ребят из этого квартала, где в большинстве случаев проигрывал, но ведь и выигрывал. Всё это взыграло во мне. Но и не только. И это я ощутил явственно, отчётливо. Недавний рассказ моего родственника, что слушал я очень внимательно, который пронзил меня насквозь, возымел таки действие.
Глаза в глаза. И увидел я в глазах этого шкета столько злости, кипящей злости, что немного опешил. Этот явно станет преступником, а не спортсменом, нормальным гражданином. Но что увидел он?
Было ли это загадкой? Но что-то переменилось в нём, на какие-то доли секунды. Как уловил я это? Загадка. Загадка моей души, которая раньше меня не особенно интересовала. Но я уловил эту перемену. В такой эмоционально накалённый миг восприятие моё было заострено как никогда, словно тонкое лезвие бритвы.
На меня не падал взгляд хищника на жертву. На меня смотрели так, как смотрит враг на врага. И это было многое, если не всё.
Значит, он увидел что-то в глазах моих. Но что?
В этот заострённый до предела миг, в доли секунды узнал я, что глаза мои передали то, что заклокотало, забурлило у меня где-то изнутри, из каких-то далёких глубин, о которых я не знал, не подозревал. Он увидел это и переменился. В доли секунды. И этого хватило. И это был шанс, шанс для меня.
- Один на один. Или тебе не катит. - и это говорил я, сын интеллигентных родителей.
К тому же добавил я несколько хороших слов, не входящих ни в какие популярные словари, ни в какие учебники. Откуда у меня это? Я сам себя не
