ФЕЯ

Осеняя ночь уходит поздно и долго. Словно нехотя, мрак тёмной колдовской ночи уступает место в вечной Вселенной серости промозглого утра. Видимая грань неизбежной смены времени земных суток поздно-осенней порой размывается низколетящими дымчато-серыми облаками, которые стаей коварных, но бессильных существ проносятся над головой и брызгают на засыпающую земную природу мелкие, отвратительные, студёные слёзы своей беспомощности и злобы.

Ещё не совсем проснувшийся люд в посеревшей вдруг после ярких летних нарядов одежде, прикрывая промокшие втянутые в плечи головы провисшими чёрными зонтами, тихо ступая по серо-жёлтой жиже луж, словно крадучись, но скоро, двигается к темнеющей громадине троллейбусной остановки.

Подползающие, шурша шинами по опавшей листве и разгоняя грязевую пену, сверкая длинными рогами, осыпая своё грязное тело затухающими гроздями искр, троллейбусы, словно ненасытные чудовища, заглатывают людскую серую толпу и, блеснув круглыми глазницами, растворяются в воздушно-капельном пространстве.

Одетый в брезенто-деревянный балахон дворник, словно заметая следы исчезающего монстра, пытается оторвать тяжеленной метлой втоптанные в грязевое месиво уже мёртвые бурые листья.

ОН, несомый угрюмой толпой, оказался в центре тесного чрева долгожданного транспорта, которое казалось хоть и кратковременным, но всё-таки спасением от мерзости погоды осеннего утра. Попутчиков оказалось так много, что уже никто не кричал: «Пройдите вперёд!» Локти, плечи, сумки, портфели, ноги упирались в соседей, те, в свою очередь, отвечали тем же невежеством. Возмущаться и роптать не было сил и желания: всё же какое ни какое спасение от кошмара, коим наказала всё живое матушка-природа. Возможно здесь и нет вины природы. Быть может злой колдун творит свои злодеяния, радуясь несчастьям и горестям ни в чём неповинных горемычных земных существ.

ОН, зажав в ладони пробитый синий талончик и одновременно держась за поручень, на котором едва нашлось свободное место для его посиневшей озябшей руки, отрешённо уставился в запотевшее окно. ЕГО толкали, на НЕГО наваливались, топтали ноги, пачкали грязью уже и так забрызганные брюки. И совсем рядом смешивались сивушный перегар и великолепные женские духи. Воцарившуюся  в салоне тишину нарушали лишь шум мотора и дробь дождевых капель, которые, чудилось, вот-вот пробьют крышу троллейбуса, и холодные потоки хлынут в тесное убежище. Тяжёлая машина, пронизывая серый безграничный сумерек, рассекала безбрежную лужу на три неравные части, обдавая липкими, вязкими брызгами придорожный бордюр.

ОНА появилась внезапно, рассеивая душевную отрешённость и грусть. ОН не сразу увидел ЕЁ. ОН почувствовал теплоту, добро и ещё что-то такое, что излучало, пронизывало сердце желанным жаром, нежной радостью, ожиданием счастья, жизненной силой. Угрюмая толпа сжала их до неприличия близко. ОН блаженно замер, отведя смущённые глаза в сторону запотевшего окна, ожидая, что вот-вот ОНА отшатнётся и... всё кончится. Когда ОН вновь перевёл взгляд, встретил её смеющиеся, с лёгким прищуром глаза. ОНА приняла его игру и вырастала в величественную Фею, способную спасти от безрадостной серой действительности.

ЕГО всегда раздражали запахи женских духов в общественном месте, а сейчас ОН вдыхал и вдыхал исходящий от НЕЁ аромат. И тонкие струйки запахов уносили их в цветущие банановые рощи. ОН не знал, как цветут банановые пальмы и даже не предполагал, что это такая красота! А рядом лёгкий прибой шуршал разноцветной галькой морского пляжа. Всё нарастающий поток плавно и легко нёс их дальше и дальше. Внизу, на водной глади неведомых прекрасных озёр цвели невиданной красоты лилии, лотосы, орхидеи. ЕЁ воздушное одеяние плавно развивалось, колыхалось, подчёркивая совершенство женской фигуры. Искрящиеся глаза звали за собой в столь желанную, неизвестную и тем манящую, бескрайнюю даль.

Проплывая, словно сказочные существа, в распахнутые ворота переливающейся радуги, они держались за руки, и ОН любовался своей Феей на фоне всех цветов, волшебно созданных природой лишь для них двоих. В красном цвете ОНА была строга и недоступна. В оранжевом — сосредоточена и серьёзна. В жёлтом спокойном цвете от НЕЁ веяло уверенностью и добродетелью. В зелени радуги Фея излучала силы жизни, жизни, которая столь прекрасна, столь драгоценна. Голубой оттенок был ЕЙ, как и все остальные, к лицу. Воздушные локоны нежно касались ЕГО лица, а игривые, горящие глаза шептали : «Я прекрасная юная Фея. Я хочу сделать весь Мир молодым и счастливым...» Проплывая в синем створе радужных ворот, ОН видел в НЕЙ Любовь, Надежду, Веру и, главное, Женщину... В фиолетовом цвете заканчивалась радужная часть их путешествия. Фея казалась целеустремлённой, умной, задумчивой и даже слегка озабоченной своими волшебными делами.

Дорога, ведомая струйками аромата, направляла их высоко в горы, где лужайки, украшенные голубыми незабудками, красными маками, жёлто-белыми ромашками, чередовались с белоствольными нежно-зелёными берёзами, голубыми елями, изумрудными вековыми грабами. Небесной голубизны ледники поднимали их чистые души выше загадочно-кучерявых облаков, дальше ласкового солнца, унося в беспредельную даль.

ОН, едва успевая отмечать про себя проносящиеся мимо созвездия, светила и мелкие небесные тела, устремился вперёд, пытаясь сравняться с ведомой его в неизвестность Феей, высоко поднял голову, вытянул неуклюже мешающиеся руки вдоль тела. Мокрая кепка сползла на затылок, угрожая упасть на грязный пол троллейбуса. ОНА, продолжая начатую игру, улыбнулась уголками рта, хитро, но ласково прищурив глаза. В глубине чистых зрачков светились долины цветов, зелень рощ, голубизна горных ледников, тепло солнечных лучей.

Сумки попутчиков били и царапали их ноги, локти неуклюжих пассажиров давили бока. Они оказались ещё плотнее прижаты грудью друг к другу, а их уста дышали вместе. И ОНА, уже увлекая ЕГО в его же игру, склонила голову...

ОН, привыкший быть мужественным и сильным, разом почувствовал себя маленьким и беззащитным. Ему неожиданно захотелось ласки, нежности и даже, что его раньше унижало, жалости к самому себе. ОН желал стать маленьким ребёнком, даже несмышлёным чадом, пусть вообще жалким существом, лишь бы не лишиться волшебных чар Феи.

Напирающая толпа, безрассудная в своём стадном инстинкте, оторвала их друг от друга, разлучив навечно... Поток выходящих пассажиров вынес ЕГО на тротуар. Весёлый, жизнерадостный голос водителя негромко прохрипел, объявляя следующую остановку. Весело скрипнули двери бело-красного троллейбуса, унося навсегда их мимолётное счастье...

Никогда не унывающий дворник пытался соорудить из разноцветных осенних листьев курган. Это у него плохо получалось: листья вновь разлетались по тротуару при малейшем дуновении ветерка. Но дворника мало беспокоило, что порхающая и кружащаяся в праздничном вальсе разнаряженная листва сводила на нет его старания. Мимо проносились слегка заляпанные автомобили, автобусы, трамваи, задорно сигналя и звеня, создавая атмосферу деловитости и деятельности. Работающие щётки на лобовых стёклах машин шептали: «Вжик... Вжик.. Будем жить... Жить счастливо... Жить радостно...» Прохожие, задевавшие ЕГО локтями, извинялись, улыбались и часто усмехались: «Чудак-человек!»

Тонкий солнечный лучик, пробившись сквозь рассеивающуюся облачность, нежно ласкал вершины тополей, пробежал по крутым скатам старых железных крыш, спустился на тротуар, отражаясь тысячами зайчиков и слепя торопящихся прохожих.

Солнечные зайчики сверкали и смеялись, радовались и разбегались в разные стороны, отскакивали от окон квартир, мокрых дорожек, витрин магазинов, стёкол машин. А самый озорной зайчонок, заглянул ЕМУ в глаза, разбежался и ярко ударил вдоль улицы, озаряя ярким золотистым светом отступающую стену утреннего тумана.

Порхающий, планирующий лист, сорвавшийся с вершины могучего векового дерева, совершив неожиданный кульбит, упал ЕМУ за шиворот. ОН очнулся от волшебных чар, вынул жёлто-зелёный лист и долго его рассматривал, словно читая послание от своей ненаглядной, желанной Феи.

Спасибо тебе, прекрасная Фея, за эти незабываемые секунды всеобъемлющего счастья.