…Приходит время – с юга птицы прилетают,
Снеговые горы тают и не до сна,
Приходит время – люди головы теряют,
И это время называется весна.
...превращались в:
Приходит время – ммммммммммы-эх!
Снеговые лё-ли тают и тим-ту-даб!
Приходит время – люди что-то там теряют,
А это значит, что приходит страшный краб!
Для того, чтобы отвлечься, годились все приёмы. Она долго себе не признавалась, что скучает. Без него. Без страшного, без жестокого, без безжа... без безжало... без безжалостного... здесь её руки прекратили декоративную раскладку ореха пекан и сыра, она полюбовалась своей работой, сравнив полученный результат с образцом
и, проходя мимо зеркала и мельком взглянув в него, чуть не вскрикнула – мрачное выражение её лица ничуть не напоминало милую улыбочную ведущую. Да, сегодня она ела дома с Юлей Высоцкой, готовила дома с Юлей Высоцкой, бегала и суетилась на кухне с Юлей Высоцкой, а страдала совсем-совсем одна, в полном и неустранимом одиночестве. И скучала без безжалостного Брюта.
Бесконечные влюблённости, которые её преследовали с постоянством ближайшего к дому сорок третьего трамвайного маршрута, случались в любое время года. Она влюбилась до обмороков в одну из суровых зим, когда пар изо рта мешал рассмотреть число нулей на ценнике шубки из длинного белого меха и витринное выражение лица голоногой женщины-манекена. Одной тихой и безветреной осенью, когда жухлые листья устилали ковром все дорожки парка, и две недоукомплектованные футбольные команды пацанов подолгу искали мяч в импровизированной сетке ворот, она влюбилась до температуры тридцать девять и пять, державшейся три дня. Каждое лето, приезжая в деревню к бабушке, она влюблялась до нарёванных красных глаз и отпаивания себя козьим молоком... И только однажды она влюбилась весной. С тех пор болезненное состояние не проходило, какие бы средства и способы она ни применяла, чтобы шарик влюблённости лопнул. Выход из пата ей виделся в одном простом действии. «Бух!» – именно с таким громким стуком следовало расколоть крепкий орешек по прозвищу Брют.
С орехами она обычно справлялась влёгкую. Получая посылки из Сибири с маленькими тёмно-коричневыми пульками, вся семья превращалась в бе́лок и дружно грызла кедровые орешки. Даже соревнования устраивали, кто быстрее сгрызёт стакан орехов. Побеждала всегда она.
Фундук они с братом кололи в чесночнице, а грецкие орехи зажимали дверью со стороны петель. Если надавить с нужной силой, а потом аккуратненько убрать осколки скорлупы и перегородки, то в руке оказывался неповреждённый ореховый «мозг» с извилинами.
Они обычно делили «мозг» поровну: брат забирал левое полушарие, а она – правое. Иногда одна половинка оказывалась высушенной, и она скармливала «мелкому» сладковатую бесформенную корочку.
Вид настоящих лесных орехов, однажды появившихся в доме благодаря приезду маминой сестры с огромными баулами, набитыми всяческой снедью, её разочаровал. Она ожидала горы орешков с золотыми скорлупками и ядрами из чистого изумруда, как на картинке из книжки, зачитанной до разорванных страниц:
Ещё большее разочарование её ожидало позднее, когда во Всемирной паутине кто-то с высоты полной осведомлённости и всеобщей информированности заметил: существует только один вид орехов с изумрудными ядрами, и это фисташки!
То, что белочка пела в лесу под елью, на которой растут шишки, умный «кто-то» не обратил внимания. И правильно сделал! Еловые орехи... Почему-то она никогда не видела и не пробовала еловых орехов. Даже не знала, есть ли такие на свете. Зато была убеждена: белочке такие орешки нравиться не могли!
Арахис в сахаре, насыпанный в маленькую хрустальную вазочку, по вечерам перекочёвывал на столик перед диваном... Любимый сериал про доктора Хауса уходил по одной арахисенке в минуту и оттого становился ещё любимее.
Однажды в маленьком городке, под Питером, она вышла по пешеходной улочке к рынку. Было около четырёх часов пополудни, продавцы убирали нераскупленный товар, двери лавочек и ларьков закрывались одна за другой, её никто не воспринимал как покупателя... да она и не собиралась ничего покупать, радуясь прогулке как неожиданному продолжению экскурсии. Внезапно она остановилась, привлечённая стеклянной витриной. Разделённая на квадраты-коробочки, витрина демонстрировала всякого рода приправы, зёрна, семена, орехи...
Глаза разбежались, она не могла определиться, чего же ей хочется больше: невиданных раньше орешков пеко, сладковатых кешью, горьковатого миндаля, крупного бразильского или... «ма-ка-да-мия» – прочла она по слогам и купила, чтобы не было обидно, «всякой твари» по сто грамм.
– Госпожа Вечновфартуке, здравствуйте Вам! – неожиданное появление Брюта уменьшило её до размеров гнома. Из-за своего укрытия гном неожиданно для самого себя пропищал многовопросительное «Как ты долетел?.. Почему не позвонил заранее?.. Сколько я могу ждать?.. Ты не голодный?.. Вас там чем кормили?.. Ты вовсю флиртовал со стюардессами?.. А сейчас разрешают провозить жидкости?.. А спиртное?.. А мой салатик с орехом пекан будешь?..»
– ...орех – буду! – Брют приволок на кухню объёмный пакет, разрисованный невообразимо яркими волнообразными рыбами и уплывающими за ними вслед водорослями. – Но сначала ты оценишь коко де мер!
– Ко-ко – чего? – она застыла в нетерпении.
– Смотри, какая красота! – Брют, точно фокусник, освободил из упаковочного плена огромный, состоящий как будто из двух кокосов, орех, похожий...
– О! – больше ей на ум почему-то ничего не пришло.
– Ты не хочешь его расколоть? Прямо сейчас...
