Сначала нужно было подкинуть читателям журнала вопросик... Что называл великий итальянский скульптор, архитектор, художник, поэт и мыслитель Микеланджело ди Лодовико ди Леонардо ди Буонарроти Симоне «вратами рая»? Аудитория у журнала самая широкая – студентки, домохозяйки, бизнес-леди – на вопрос отвечать не захотят, а будут, подхихикивая, читать дальше. От любопытства не умрут, но страничку перелистнут, заглянут в ответ. И здесь, ещё немного походив вокруг да около и «покривив душой», она выдаст: «Дорогие мои читательницы! Не удивляйтесь. Это – брови!»
И – вперёд, залётныяяяя... соболиные, как у русских красавиц с картин Константина Васильева (а тут и картинку можно разместить)
и густые широкие, как у герцогини Альба (о, боже, какое на самом деле у неё сложносочинённое имя – Мария дель Пилар Тереса Кайетана де Сильва и Альварес де Толедо!), покровительницы и музы испанского художника Франсиско Гойя. Интересно, она такие неприличные брови тоже соком усьмы рисовала, как Шахразада из «1001 ночи», пока Шахрияр спал?
Тут, пожалуй, и совет по выращиванию этой самой сурь... ой, усьмы пригодится... Что там открытые источники инета говорят? «Только свежий сок усьмы и только из верхних листочков – там больше красящих веществ...» Теперь перейти к безбровой Моне Лизе... или перерыв?
Пирог к приезду Брюта она решила испечь ещё с пятницы. Просто так. Сидела-сидела, и решила: испеку-ко я пирожок. Сидела-сидела и припомнила детский стишок, капельку самую подредактировала, прочитала нараспев, будто рождественскую колядку:
Из духовки старенькой пахнет очень вкусно!
Для тебя, мой добрый Брют, – пирожок с капустой.
Пышный и румяный, просто загляденье,
Получился у Маруси всем на удивленье!
А он, Брют, обещал приехать к ней на дачу, «несмотря на метель и твоё плохое поведение». Конец цитаты. Она настолько привыкла быть для него bad girl, что не возразила, а всего лишь показала язык собственному отражению в зеркале, продолжая разговор по телефону:
– И чем мы завершим сей гештальт?
– … – Брют выдержал театральную паузу, хотя зрителей в театре не было – был один телефонный слушатель, – ты прекращай на такие непотребности меня склонять! А если быть до конца честным, то одевайся для поехать в «Букинист». Я, так и быть, позволю тебе создать психически нездоровый ажиотаж вокруг презентации моего «Несусветного острова»...
Подделываясь под майклоджексоновскую лунную походку и повторяя Because I'm bad, I'm bad, чтобы окончательно закрепить статус-кво, она проскользила на кухоньку. Взяла коробок спичек, как обычно, перепутав верх и низ – на этот раз мелкий, но бравый дядька с каким-то лозунгом-нимбом вокруг лысой головы, оказался закрывающим спичечнокоробковое дно, и вся дружная деревянная компания чуть не вылетела, раскрываясь радостным веером по полу...
Так. А вот и он – наш подошедший на дрожжах пирожок-ну-ка-съешь-меня-дружок! Она повернула ручку старенькой газовой духовки, присела, заглянув в чёрное нутро, чиркнула одной спичкой, сломала её, вспомнила не ко времени тест: нужно подбросить спичечный коробок, поймать его, открыть, достать спичку, зажечь и потом погасить. Человек с преобладанием мужского начала ловит и открывает коробок одной рукой (какой рукой джентльмен должен открыть коробок, если в правой у него котлета?), зажигает спичку от себя, гасит... Погасить спичку она не успела – из духовки вырвался огненный шар и опалил ей лицо. Запахло жареным поросёнком. Она сделала одновременно несколько важных дел: выронила спичку из одной руки, а коробок – из другой, ладонями убрала огонь с лица, вывернула на выкл. ручку духовки и заплакала от остановки бега времени и ощущения полного жизненного краха...
К покрасневшему, будто от стыда, лицу она добавила мини-улыбку и поняла, что из зеркала на неё мрачно уставилась безресничная и безбровая Мона Лиза.
Теперь можно было не уподобляться Марлен Дитрих и Грете Гарбо, не выщипывать брови в тоненькую ниточку, получая по-детски удивлённое выражение лица и не хмурить их, потому что хмурить было нечего...
Шум подъехавшего к дому автомобиля, стук в дверь, равнодушно-громкое «заходи, открыто», возня в маленькой прихожей и появление Брюта нисколько не поменяли выражение её лица...
– Что это с тобой, о, краснокожий воин племени Биг-Мак? – Брют иногда отличался от толпы на стадионе, демонстрируя неподдельное внимание.
– Я лишилась своих «врат рая»! – она поняла, что расписалась в собственном бессилии и, чтобы избежать дальнейших расспросов, решила действовать последовательно: направилась в дальнюю комнатку пореветь по-настоящему. Её остановил вопрос Брюта:
– А где у вас здесь ванная комната или то, что её заменяет?
– Ты решил найти ушат и обдать меня из него холодной водой?
– Для потерпевшей кораблекрушение ты мыслишь на удивление здраво!
Диалог закончился со счётом 2:1 в его пользу, она осталась стоять перед зеркалом, привыкая к новому своему беззлобному имиджу... потом взяла с полочки тюбик с детским кремом, выдавила маленькую бежевую колбаску на спонжик и протёрла лицо... Вспомнила, что забыла прийти в себя и медленно досчитала до десяти, сразу отыскав потерю и тут же отвлеклась от глобальности произошедшего, подумав, что ещё ни разу не ходила с пушистыми наклеенными ресницами, а ведь всегда этого хотела. Но «врата рая»... Как быть с ними? Остаться рахитичной дамой Ренессанса, нарисовать ниточки на новом месте или наклеить кусочки мышиных шкурок, чтобы, в конце концов, покорить сердце Казано...
Её размышления прервал Брют. Он появился «из маминой из спальни» торжествующий, сияющий улыбкой, по обыкновению, безупречный, но... без бровей. Приняв картинную позу, он сделал заявление:
– Я решил, что «врата рая» – это анахронизм, от которого следует избавляться при любом удобном случае!
Начало брютальной истории
А ответ на поставленный вопрос у меня свой: художник, всё-таки, рисовал Мону "не в бровь, а в глаз"... И смотрел, далеко вперёд, коли уж наш современник от оригинала не может глаз отвести.
Вот и твой Брют оказался "не лыком шит" - бровью не повел, и не повелся на провокацию женщины. Гм... тоже мне, "врата рая"...
Вот ресницы - я понимаю!