Свадьбы никто не готовил. Стол стоял под виноградником, над головами свешивались спелые грозди янтарно-зеленых ягод, люди поднимали руки, отщипывали их - закусывали вино. За столом находилось человек десять, а может, и больше, а может, и меньше. Соседи, знакомые, просто ротозеи заходили с улицы и выпивали по стаканчику за молодоженов и уходили. Постоянно глазело несколько мальчишек. Я, сестра жениха, думала, что же будет дальше? Не будь меня, брату Вите и его невесте Зое пришлось бы не сладко. Они всегда были постоянным объектом шуток для всего города.
У Вити лицо счастливого человека. Впрочем, оно у него всегда такое. Он ходил по городу с блаженной полуулыбкой и всем предлагал свои услуги. Бабули не отказывались, когда он помогал нести им тяжелые сумки, девушки шарахались от его комплиментов по поводу груди или зада. Убивала его искренняя готовность погладить с невозможным для дурочка выражением: «Отменно, сударыня, отменно!»
У его невесты, известной Зои-Давалки, было действительно все отменно. А лифчик и трусы ей сшила одна из сердобольных портних, когда девушке исполнилось восемнадцать лет, и она берегла это достояние уже много лет очень простым способом - ходила без них.
Витя, ее ровесник был, как сейчас говорят, сексуально озабоченным. Это и использовали некоторые городские вдовушки, которые хвастали в очередях, что юный дурачок просто неутомим в постели.
Как в голову Вите пробилась мысль о том, что надо жениться – непостижимо. Но однажды он привел Зою в дом и сказал, чтобы готовились к свадьбе.
Родители мои отказались принять в этом участие, лишь мама коротко сказала:
- Ленка, блох с нее сними.
Я завела Зою в летнюю баню, раздела, осмотрела. Придраться не к чему - дочь священника - батюшки Василия - была безукоризненно чиста с фигурой в классических пропорциях. Не случись трагедии в детстве, женщина была бы счастлива и в уме, и в браке. Но на глазах десятилетней девочки ее отца пытали раскаленным утюгом бандиты. Они требовали золота, сорвав с батюшки крест. Чтобы отец стал более податлив, на глазах изнасиловали жену, а когда приступили к дочери, то у родителей отказало сердце. Они умерли на глазах девочки и бандитов.
Скажу, что это было в большой советской стране, в шестидесятых годах. В той части страны, которая называлась Туркменией. Небольшой город Чарджоу, но большой железнодорожный узел, проснулся однажды совершенно бандитским. После очередной амнистии вся зековская шушера подалась из Сибири в теплые края.
Когда я осматривала Зою, ее посетил период просветления.
- Как вы с ним додумались о браке, - спросила я слишком резко для своего возраста.
Но Зоя не обиделась на мой тон:
- Он у меня попросил, и мне стало приятно.
- Что попросил, замуж выйти?
- Это потом…
- Ты ему дала?
Мне тогда было 15 лет. Я была еще девушкой, но знала уже многое. На всяком углу или скамейках бабы, не стесняясь ни мужчин, ни детей, судачили обо всем подряд.
- А как же без этого? – рассуждала Зоя. - Он мог бы обидеться.
- И ты многим давала вот так, из жалости?
- А что с меня убудет что ли, я вытерплю, это маманя не вытерпела, а я сильная… Сильная… Сильная…
Дальше явно пошел сдвиг.
Так я не узнала, как же они сговорились. Родители все-таки выделили денег на свадьбу и мазанку в глубине двора для жилья. Точнее, Витя в ней постоянно обитал...
- Горько! – крикнула молодая соседка Верка. Она недавно развелась, и ей было, действительно, горько.
Витя посмотрел на стакан с вином:
- Разве горько?
- Целоваться надо! – крикнула под общий смех Верка.
- Мы не можем здесь!
Витя подхватил Зою под руку, и они побежали в мазанку.
Все бросились за ними в надежде подглядеть в окно двери. Но я оказалась впереди с увесистой палкой в руках и, не разбирая, стала размахивать ею. Первой досталось Верке-разведенке. Она ушла, крикнув:
- И ты такая же дура, как они!
Я запустила в нее ком земли. Дура, так дура.
Остальные, увидев мою решимость, разошлись. Свадьба закончилась.
На удивление всем молодые стали жить дружно и почти как нормальные люди. Витя устроился работать грузчиком на склады, что были недалеко, а Зоя вела хозяйство. В мазанке у нее на фанерной бочке стоял примус. Мама нашла какой-то металлический круг и сделала из него подставку под этот огнеопасный прибор:
- А не то тут спалите все!
Мама, нет-нет, приносила овощи, макароны, банки с тушеным мясом. Да и я приходила не с пустыми руками.
Жили мы не плохо, отец работал машинистом тепловоза, а те получали всегда хорошо. Иногда Зоя заходила за какой-нибудь нужной ей вещью в дом и стояла у дверей с опущенной головой. Ждала, когда ее спросят, зачем пришла.
- У Вити порвался карман, ниток бы мне и иголку.
Все чаще и чаще мама оставляла Зою в доме до прихода сына.
Однажды я слышала из спальни родителей, как мама спросила то ли отца, то ли сама себя, то ли Бога:
- Неужели у них все сладится?
И уже к отцу напрямую:
- Костя, а у дураков дети могут быть нормальными?
- К чему ты это?
- Зоя сказала, что у нее нет крови.
- Ну, бабские дела! Тьфу, ты!
- Значит, дети могут быть хорошими.
- Так оба же нормальными родились, - рявкнул отец. – Спи!
В апреле за Зоей приехала скорая, и она через неделю вернулась с ребенком. Мы с Витей и мамой привезли ее. К тому времени бывшую детскую комнату Вити немного обновили и отдали Зое с ребенком. Брат, как я уже говорила, спал в мазанке. Он сам, в свое время, отказался от дома, потому что мог нагадить везде, не понимая, что делает. Это началось после менингита, в четыре годика. Мне рассказывали, как однажды мама застала его на столе в окружении своих оправлений, которые он пальцем засовывал себе в рот. Досталось и кошке, которую он тоже пытался накормить. От ее царапин руки у него были в крови. Его отмыли, отвели в мазанку, где он непрерывно часа два тараторил:
- Руби, руби капусту! Вари, вари капусту!
Потом уснул.
Витя в мазанке не делал ничего больше похожего, словно здесь до него доходил проблеск мысли о том, что это его жилье.
Зоя не спала с сыном. Она укладывала его, обильно накормив грудью, и уходила к мужу. Мама предупредила ее, чтобы они сразу после родов не занимались этим делом. Да куда там!
В середине мая, это был воскресный день, я поехала в Дом пионеров, что у колхозного рынка, на занятия танцевального кружка. Уходя из дома, встретила Зою, она стояла у дверей.
- Что ты? – спросила я, зная, что маме неможется и не стоит ее будить.
- Вовку хочу покормить, своего Ильича.
Полмесяца назад в загсе она заявила, чтобы записали сына Владимиром Ильичом.
Сотрудница опешила:
- Отец у вас Виктор.
- Ну и что, ребенок-то Ленин!
Так и считала, что родила вождя мирового пролетариата.
Я сказала, пусть забирает Вовку, кормит, и тут же несет назад.
Зоя обрадовалась, как будто ей никогда не давали в руки дитя. Она схватила его и понесла в мазанку.
Во время занятий на улице потемнело, и на город надвинулась огромная туча. Подобных ливней мы не видели никогда. Поток воды был такой, что пришлось бежать до автобуса по щиколотку в холодном потоке.
У дома я увидела скорую помощь и мотоцикл нашего участкового милиционера. В тревоге сорвалась и прибежала как раз тогда, когда сосед татарин открывал ворота. Но из-за опор виноградника машина все равно не въехала во двор. А из него показались санитары. Сначала они вынесли Зою без признаков жизни. Затем Витю. Я обезумела, стала обнимать, целовать его, но его рот был забит глиной. Причем здесь глина? Он же давно ничего подобного не ест!
- Обвалилась из-за дождя их мазанка, - сказала одна соседка другой. - Завалило их стеной и потолком.
Я оторвалась от Вити:
- А Вовка?
- Ленин-то? – спросил татарин, показывая, что все вокруг знали о причудах новой семьи. -Ему повезло - закатился под стол.
Я побежала в дом. Около мамы суетилась медсестра, которая делала укол. Пахло нашатырем, валидолом.
Наш участковый звонил в депо, узнавая, когда приедет отец.
В комнате Вити было тихо. Я на цыпочках прошла и увидела серые чистые глаза ребенка. Он агукал и смеялся чему-то своему, глубоко детскому.
Мне уже под восемьдесят. Моя квартира у метро «Спортивная» в Москве. Вчера навещал меня Владимир Викторович. Хотя сам он заместитель министра, но очень сильно ругал власти и воров. Что, наверное, одно и то же. И уехал расстроенный из-за моей небольшой пенсии. Он обещал добиться ее повышения.
Мой племянник профессор права, и еще очень честный и порядочный человек. Почти как Ленин, ведь в детстве мы его знали как самого лучшего человека на земле.
- Горько! – крикнула молодая соседка Верка. Она недавно развелась, и ей было, действительно, горько.
Витя посмотрел на стакан с вином:
- Разве горько?
- Целоваться надо! – крикнула под общий смех Верка.
- Мы не можем здесь!
