САТИСФАКЦИЯ

Удар…
    Звук размытый, неверный, нечёткий, будто удар по плохо натянутой или провисшей мембране барабана…
   Стоп!
   Барабан…
   Бана-бан…
   Бана-наб…
   … над…
   - Бананад?! – останавливаю его.
   - Бананы, дорогой! – сияет золотом инков рот продавца овощей. – Фурухт-мурухт!..
    Удар…
    Затылок разлетается вдребезги, как недавно хрустальная ваза, подарок маме на день рождения, её нечаянно столкнул со стола локтём. Мелкие осколки черепа, звеня, рассыпались по коридору. Иду впотьмах по коридору, остатком испаряющегося тумана зрения вижу ярко, до боли, освещённый колодец тоннеля, обвалившуюся штукатурку, кирпичную решётку стен, горы мусора, захламленный пол. Порывисто, беспорядочно двигая губами, втягиваю известково-сладкий запах строительной пыли.
    Надо мной склонились.
    Различаю лица.
    Они мне кажутся знакомыми.
    Мама.
    Папа.  
    Маленькая золотистая птичка вырывается из моей груди, расправляет прозрачные крылья, увеличивается в размерах, заполняя собою замкнутое пространство коридора. Мрачные и сырые стены мешают ей. Она хлопает крыльями, раздаётся звук – трат-та-та-та-та, - от него крошатся кирпичи, с потолка слетает пыль; слышен топот множества бегущих ног – трат-та-та-та-та, - по стенам проходит дрожь, затем их сотрясает сильная волна; пол соприкасается с потолком.
    Птичка трансформируется в серебряную стрелу и уходит через сводчатый потолок, вниз осыпаются обломки кирпича, они больно ранят моё безжизненное тело.
    Через щель в потолке, величиной с маковое зёрнышко просачивается робкий нежной синевы лучик света; через брешь в потолке, размером в ладонь взрослого мужчины льётся уверенно агрессивно-синий, с красным оттенком по краям луч света; через пролом в потолке, он увеличивается миг за мигом, ширится и растёт, врывается, разгоняя сонный полумрак ночи, мощный поток золотистого света.
   Пытаюсь защитить глаза руками, они неподвижны, что левая, что правая, словно мёртвые змеи безвольно лежат в пыли асфальта.
   - Мужчина, если вы нас слышите, шевельните головой, - просит обладательница хрипловатого голоса.
   Кивнуть не сложно. Не в этом проблема. Занемевшие мышцы шеи внезапно расслабились, и голова безвольно откинулась назад.
   Чьи-то крепкие руки хватают меня под мышки и поднимают; сразу же раздаётся предостерегающий окрик, резкий крик-мольба:
   - Не смейте этого делать!
   За спиной слышу тихие шаги, шорох шёлковой сутаны. Раздаётся вкрадчивый, мороз по коже, шёпот с нотками угрозы:
    - The devil takes it, kid, do not disappoint me (чёрт возьми, малыш, не разочаровывай меня).
    Не отрываясь от испещрённого формулами и письменами листа, не поворачивая головы, скривив вправо губы, отвечаю:
    - I will try (я постараюсь).
    Шаги удаляются. Концентрирую внимание на формулах. Не замечаю, как он снова незаметно приблизился и заговорил за спиной.
     - Take into account, I am a choosy examiner (учти, я привередливый экзаменатор).
     Порываюсь сказать, что не подведу, что очень готовился к этому испытанию, морил себя голодом, не спал, впадал принуждённо в транс, разговаривал с духами и, превратившись в миндалевидную ало-синюю капсулу, летал между звёзд, слушал их загадочное пение. Но этого не говорю, выдаю противоположное:
      - As a sponge, absorbed all your knowledge and discipline and did certain conclusions (как губка, впитал все ваши знания и наставления и сделал определённые выводы).
    Деликатное покашливание в кулак. Оглядываюсь. Капюшон  серой сутаны, отороченной по краям узкой багровой лентой, низко надвинут на лицо. Рассмотреть его невозможно, как и услышать дыхание.
    Высокое арочное окно, украшенное витражом, распахивается, створки сильно бьются о стены; стекло осыпается разноцветными брызгами, переливается в свете солнца, повисает в воздухе помещения. Следом за первым окном, распахиваются и бьются оставшиеся четыре.
    Пространство густо наполнено сверкающими осколками стекла. Они в постоянном движении: вверх, вниз, вправо, влево, то соединяются в подвижный шар посреди комнаты, то снова разлетевшись, наполняют её.
    Откуда-то издалека доносится низкий, уничтожающий слух гул. Он нарастает, становится нестерпимым. Я зажимаю уши, что бы только не слышать его; сквозь пальцы из ушей сочится кровь; кровь течёт по лицу, собирается в крупную каплю, которая, на мгновение, замерев, угрожающе срывается  на грудь, скользит по белоснежному шёлку сорочки вниз, оставляя алую блестящую дорожку. Кровь капает из носа, просачивается через брови, волосы на голове; тоненькие ручейки крови льются, бегут по моему лицу, соединяются на подбородке в мощный поток, и он срывается вниз. Сорочка полностью залита кровью, ткань ею пропиталась и стала алой. Вижу себя со стороны и не удивляюсь происходящим метаморфозам.
    - To you to the person scarlet of revenge, than white, color of cleanness and innocence (тебе к лицу алый цвет мести, нежели белый, цвет чистоты и невинности).
      Осколки расслоились и закружились против часовой стрелки: красный слой, зелёный, белый, синий, коричневый.
      - Herein doubted not at all (в этом ничуть не сомневался).
     Движение осколков замерло. Подрагивая и мерцая, они застыли.
     И снова слух режет, рвёт, кромсает на мелкие кусочки низкий, глухой рёв.
     - I am not extremely satisfied (я крайне не удовлетворён).
     Осколки пришли в движение, слои перемешались в плотный поток. Совершив пару витков по комнате, он, разделившись, на пять ручейков, стремительно вытекает из комнаты.
     Я наслаждаюсь тишиной. Обилие солнечного света раздражает глаза, привыкшие к полумраку. В помещении остро пахнет луговыми травами и теплом летнего полдня.
     Я поочерёдно закрываю окна, любуюсь искусно выполненными цветными витражами. Незатейливые сценки взяты из мирской жизни. Но я не забываю, кто я, мне нельзя отвлекаться на пустяки. Разжигаю дрова в камине; огонь жадно красно-лиловыми языками принялся за трапезу – объедать поленья.
    Я сажусь за стол. Раскладываю листы плотной, ослепительно белой бумаги, обмакиваю перо в чернильницу и замираю, смотря в направлении окон с витражами из мирской жизни.
     - I am extremely satisfied (я – крайне удовлетворён).
     - Вы не расслышали, что он произнёс? – раздаётся поблизости чей-то озабоченный голос.
    - Бредит, - уверенно утверждает кто-то.
    Ему возражают.
    - Да нет же! Он определённо, что-то сказал.
    Кто-то констатирует.
    - Вряд ли внятно.
    Оппонент не смиряется.
    - И всё-таки, он что-то проговорил.
    Удар…
    Нервозность… нервозность…
    Лечу…
   Борюсь с нервозностью… с нервозностью…
   Глухой. Как по ослабшей мембране барабана.
     Маленькой птичкой вверх, увеличиваясь в размере, через брешь в грудной клетке, надоевшей за долгие годы заточения.
    Удар…
    Нервозность нарастает, увеличивается.
    Перепонки ушей болят; низкий звук вызывает тупую боль; с ней трудно совладать; раскрываю широко рот в немом крике…
    Лечу…
    Нервозность величиной с огромный воздушный шар…
    … через щель, величиной с маковое зёрнышко; с трудом протискиваюсь через увеличивающуюся брешь; тесно, очень тесно, как жил всё это время в этом до крайности маленьком пространстве: прорываюсь через пролом и выскальзываю…
    Нервозность… нервозность… непонятная, гнетущая нервозность…
    Стеклянный поток разделяется на пять ручейков, по количеству окон, и через них вытекает наружу.
    - I am extremely disappointed (я крайне разочарован).
    Красно-лиловые языки огня  с жадностью набросились на сухие поленья.
    Непонятная, гнетущая нервозность с раннего утра с маниакально целеустремлённостью преследует меня.
    - Трат-та-та-та-та… - барабанят пальцы по кожаному чехлу руля.
    - Трат-та-та… та-та… - выбивают ритм ботинки кожаными подошвами.
    По задумке мастера, витражи со сценками из мирской жизни должны оказывать умиротворяющее воздействие; меня, наоборот, раздражают. Беру лист жемчужно-белой бумаги, обмакиваю перо в чернильницу…
    … и сплёвываю в раковину кровь: разодрал дёсны зубной щёткой. От  боли туман в глазах, хватаю флакон с ополаскивателем для зубов и делаю глоток, прогоняю ароматную жидкость через зубы… нервозность… нервозность… рот наполняет мыльная пена. Рассматриваю бутылочку – средство для мытья посуды.
     Я взбешён!
     Разъярённость вкупе с нервозностью…
     Сочный густой баритон перекрывает разрозненный гомон толпы: - … я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…
     Аромат ладана, свет горящих свечей.
    - … так, благость и милость Твоя да сопровождают меня…
    Умиротворяющий аромат ладана, успокаивающий свет горящих свечей.
    - Не смейте этого делать! – предостерегающий окрик взлетает над толпой.
   - Это ещё почему?
    - У пострадавшего возможны переломы костей и позвоночника. Двигая его, - указывают на меня, - рискуем оставить его инвалидом на всю жизнь.
    Снова кто-то встревает со старой историей.
    - Вот, в прошлом году на улице Ямщицкой… две машины… лоб в лоб… одна шушлайка в хлам, вторая… а кровищи-то было!.. Водитель и пассажир первой чисто антрекоты… у водилы второй голову лобовым срезало…
    Векторное направленное пожелание прекращает жуткий рассказ.
    - Заткнёшься сам или тебе поможем!..
    Удар…
    Затылок разбивается вдребезги, как недавно хрустальная ваза, подарок маме на день рождения, её нечаянно столкнул со стола локтём. Мелкие осколки черепа, звеня, рассыпаются…
    - Бред – последствия травмы, - заявляет всезнающий умник.
    - Определённо, - не унимается оппонент, - он что-то сказал…
    Умник многозначительно ставит, словом точку.
     - Пустое…
     Оппонент после минутной паузы произносит.
     - И всё же я расслышал…
     - … птеродактиль, - поправляю друга.
     Повисает тишина; в изумлении умолк магнитофон.
     - Почему?
     И снова тишина. Колючая, как ёжовые иголки и густая, как осенние сумерки.
     С любовью поглаживаю крышу своего авто.
     - Это моя первая машина. Как и птеродактиль, скудное однообразие нынешнего разнообразия семейства пернатых.
     Лечу…
      Такое ощущение испытывал только в  детстве, когда летал во сне, а проснувшись, приземлялся почему-то на полу возле кровати на ковре.
      Лёгкость необыкновенная. Вижу сразу всё вокруг. Слышу все разговоры одновременно. Понимаю каждого отдельно спорящего. Вижу фанатичный огонёк в воспалённых глазах.
    Соседка отпрянула, округлив в ужасе глаза: - Ой, что это с вами? И – вниз по лестнице, теряя босоножки.
     Нервозность…
     Она меня доконает, если … Если новая нервозность не перекроет кислород старой.
    - Ну, что, Митёк, с почином!
    Сосед объяснил, что любое число будь какого предмета должно быть исключительно нечётным.
     Средний палец вверх – не бином Ньютона, - всё и так понятно, визг колёс. Блондинка на красном «Шевроле», обдав облаком выхлопных газов, скрывается из виду.
     Нервозность…
     Подруга возвращается из отпуска. «Что, дружище, соскучился по комиссарскому телу?!»
    … по наковальне затылка – немеют плечи – лупит молотом не определившихся смутных предчувствий…
    Нервозность…
    «Истосковался по мягким сиськам и тёплому бабьему животу?»
    … последний перекрёсток – пересечение Портовского шоссе и проспекта Транзитного…
      Машины двигаются до нервозности медленно. Откуда их столько в воскресенье? Ладно, я; а людям, почему не спится?