ТАКСИДЕРМИСТ

девочкой я не беседовал, сказал Федя, но могу, если необходимо; Василий ответил, что оставляет решение вопроса на его усмотрение. И добавил, что так называемый Аркадий Ильич и есть разыскиваемый Таксидермист.
    - Брать будем в детдоме? – в каждом слове звучал азарт, спросил Федя.
   - Зачем детей пугать, - ответил спокойно Василий. – Возьмём здесь, после того, как вернёт девочку родственникам.
   Василий поинтересовался, об истинной цели визита поставил в известность Эсмеральду Викентьевну и Федя честно признался, да, не сдержался, рассказал о Таксидермисте, о том, что он преступник, что его давно и безуспешно разыскивают и не могут поймать. Что директрисса – директор, поправил Василий; директриса – линия, делящая угол пополам. Директор, поправился Федя, отреагировала бурно, что что-то такое подозревала и предчувствовала; что не может он, Аркадий Ильич, быть на деле таким нежным и кудрявым; предположила на полном серьёзе, тётка не без фантазий, вероятно, он торговец детьми на органы. И состоит в международной преступной группировке или является её главарём. Василий согласился, что Эсмеральде Викентьевне с такими творческими предпосылками нужно книги писать, спросил, что ответил Федя; а я ей в лоб, зачем тогда разыскивать девочку, бабушку и дедушку, сообщить об их существовании, наобещать кучу малу всяких … ну, ты понимаешь, сказал Федя, чтобы потом преспокойненько взять да и продать чёрным хирургам? Тоже верно, согласился Василий, но возможно и то и другое. Психологию преступника понять сложно; это в институте на лекции легко и гладко об этом с кафедры говорить преподавателю.
   На прощание Василий пожелал Феде поскорее покончить с делом. Записать показания директора детдома под протокол; наистрожайше предупредить о не разглашении цели визита (Федя предложил взять подписку, но Василий ответил – пустое) и возвращаться к родным пенатам, они соскучились.
     - Будем готовить операцию по захвату Таксидермиста, - сказал Василий. И похвалил: - Молодец!


                                                               24

    Призрак надежды, ни во что конкретно не облачённый, каждый день вёл себя по-разному. Бывали дни, когда он удалялся, прятался в густой листве событий, которыми полон маленький мир рано взрослеющих детей-сирот. И тогда на душе у Вали образовывалась такая пустота, что слёзы сами катились из глаз. Безысходность наваливалась тяжёлой волной сомнений, что все предыдущие светлые моменты казались девочке чем-то абстрактным, как сон, и во сне существующим. Её переполняло чувство одиночества и ночью, глядя в щель между штор, наблюдая за тёмным небом, густо усеянным блёстками звёзд, она остро ощущала тоску, невидимой рукой сдавливающей горло, не позволяя прорваться наружу всхлипываниям. Борясь с этим чувством, украдкой вытирая кулачками слёзы, Валя обращалась к звёздам, весело мигающим в бездонной высоте, с просьбой взять её к себе и … забывалась сном. Сном без сновидений. Сном – шагом с обрыва и долгим полётом в бездну. Таким же было и пробуждение. Без лёгкости, приносимой ночным отдыхом, и без сил, желания что-либо делать и говорить.
    Но были и дни, когда призрак обретал какие-то смутные, едва различимые контуры. Если сильно напрячься, можно было разглядеть в нём кого-то знакомого, до боли в сердце, вот только имя с трудом вспоминалось, если вообще удавалось это. Однако, эти короткие минуты доставляли нежной, восприимчивой детской душе безграничные минуты радости. Всплывал образ дяди аркадия; она вспоминала их последнюю встречу; яркие картины проносились перед внутренним взором: он читает любимые стихи для неё, вот она читает ему.  И слёзы, уже слёзы радости увлажняли глаза, омывали их, и чистым взором глядя вокруг, Валя чувствовала, куда-то далеко, за лес, дальний и глухой, простирающийся из окна комнаты далеко-далеко, уносится ветром счастья казавшееся непреодолимым одиночество. Внутри растекалась невысказанная простыми словами лёгкость. В эти минуты хотелось петь, танцевать, кричать от переполняющего чувства. Ночь, наступающая за днём, вовсе не казалась бесконечной; звёзды, весело сияющие в загадочной выси неба, не казались далёкими и безмолвными; она словно слышала их слова, слова наполненные состраданием и утешением. Слушая голос звёзд, представляла, какими могут быть дедушка и бабушка; говорила слова, которые сама же и вкладывала с любовью в их уста: - Внученька, любимая, спокойной ночи! Закрыв глаза, вытерев набежавшие внезапно слёзы от всколыхнувшего душу приятного чувства, отвечала им шёпотом: - Взаимно, бабуля и дедуля! И засыпала. Спокойным, тихим сном. И снилось ей…
    В один из дней, после обеда Валю, вышедшую на улицу погулять с ребятами, обступили друзья.
   - Всё ещё ждёшь? – спросили они хором, поодиночке, их разноголосье слилось в одну тревожно гудящую ноту.                
   Валя, не задумываясь, ответила – да!
   - Не боишься, что обманут? – всё тот же наполненный тревогой общий поток детских голосов.
   - Нет, не боюсь.
   - Валь, откуда такая уверенность? – нет в голосах друзей напора, прозвучал он мягче.
    - Просто хочу, чтобы так было, - прямо и бесхитростно сказала Валя. – За мной обязательно приедут и отвезут к бабушке и дедушке.
    Снова наполненное тревогой молчание нависло грозовой тучей над группой ребят, готовое разрядиться молнией-вопросом.
     - Валя, ты нас не забывай, ладно? – послышалась мольба в голосах, наполненных искренностью. – Там, куда тебя увезут. Пиши нам…

                                                             24
    Ох, как ликовала Эсмеральда Викентьевна, когда вернулась в кабинет. «Ну, наконец-то, - думала она, - есть повод проявить себя в этой жизни, застоявшейся, как старое болото!» И рисовало пылкое воображение, подогретое глоточком коньяку, прекрасные перспективы, расстилающиеся перед ней. Ведь это именно она – она! – а никто другой, куда уж другим-то, слепым и глухим, разглядела в человеке, кажущемся простачком, скрывающего под маской благотворителя и мецената подлую, коварную душонку.
    С каким озлоблением Эсмеральда Викентьевна мысленно произносила эти слова, подтверждая каждое ударом карандаша о стол, зажатым в руке. И слышались за каждым стуком её расфантазированному сознанию тяжёлые слова приговора, которые произнесёт прокурор, обличая этого… Тут Эсмеральда Викентьевна остановилась, не подобрала, не вспомнила  нужное слово. Посмотрела на бутылку и сделала ещё один глоток. Но более долгий. Приятная коричневая жидкость, обжигая горло, затем пищевод устремилась по организму горячей волной, опрокидывающей хлипкую лодчонку мечтаний с боку на бок, с кормы на нос. Последовавшее следом послевкусие напитка, слегка вскружило голову. Алкоголь, войдя в тесное сотрудничество с кровью, взлетел  к вершинам мозга, опьянил, отуманил его, вывел за руку на свет надёжно и долго скрывающиеся тайные думы и желания. Мысль-птица забилась, обеспокоенная теснотой объёма-клетки головы и, сочась тонкими криками, начала просачиваться наружу.
    Перспективы!.. Ох, как долго она, директор задрипанного детского дома ждала их. Долго. Очень. Искала случая отличиться, приподняться, но её опережали, и случай ускользал из пальцев, исчезал, скрывался, прятался от неё, с радостью прыгая к другим, как блоха на собаку, одаривая их разными благами.
    Ещё один глоток-глоточек… Вот ей представляется, что е вызывают в РОНО, где уже ждёт делегация из полиции, где из каждого кабинета выглядывают лица с взглядами, наполненными завистью. Вот она идёт по коридору, все они, эти лизоблюды-завистники, здороваются с ней первыми, торопятся. Спешат. Изменилась ситуация и вектор событий повернул в её сторону, обычной женщины, ставшей волею случая участником эпохальных событий.* Слышит она также заискивающие слова, что какая она умница, что какая она отважная, что смогла обнаружить и помочь поймать злоумышленника. Она свысока, немного надменно, кивает всем головой, едва поворачивая шею. «Получите! – думает она язвительно, в очередной раз, приложившись к горлышку. – Получите! Не всё вам и рыбку скушать и сказку послушать!»
     И развивались в её мозгу предстоящие картины грядущего торжества дальше и дальше. Вот она входит  в актовый зал. Он переполнен. Она замечает присутствующих коллег по воспитательной работе из школ, детсадов. В президиуме сидят первые лица города, области. Она поднимается по ступенькам на сцену. Ей уступают место во главе стола. Сегодня она поймала Судьбу за хвост сегодня все взоры обращены на неё. Сегодня ей уделено внимание тех, о ком она только читала в прессе и кого видела по телевизору. Крупные начальники из МВД пожимают ей руку, благодарят, говорят, что именно при помощи таких простых людей, как она, их внимательности и желанию помочь, раскрываются самые страшные преступления и негодяи, преступившие закон, оказываются именно там, где им и место.
   Вот начинается торжественная часть. Высокие гости один за другим берут слово, повторяют заезженные фразы и бдительности, о проявленном долге перед обществом, смотрят в её сторону, благодарят, благодарят, благодарят…
    Вереница ораторов проходит через трибуну. И раздаются одни хвалебные речи из их уст; они рассыпаются в любезностях, и сорят клише, отполированными до блеска.
    Её распирает самодовольство и упование собой. Вот её вызывает к трибуне начальник областного МВД. Что-то говорит, обращаясь к ней и в зал, от волнения она почти оглохла, раздаются дружные хлопки. Начальник берёт из рук референта папку с коробочкой. «Благодарственное письмо от РОНО, - читает он. – Почётная грамота от МВД, - чувство гордости распирает грудь и кипит мозг. – Медаль…» Она, вот-вот, расчувствовавшись, готова от волнения потерять сознание. Но она держится. До неё доносится шквал аплодисментов; она видит поднявшихся с кресел людей; до неё доносится «Молодец!», «Вот с кого надо брать пример!».
     Звуки туша – она сладко томится – для души елей.
     Как же она ждала этого звёздного часа!
     Ей предоставляется слово.
     Смущаясь, Эсмеральда Викентьевна становится за трибуну. Чувствует взгляд сотен глаз, устремивших в её стороны взоры. Прокашлялась, от волнения в горле першит, слова не прорываются наружу; нужно выпить всего один маленький глоточек воды. Она протягивает руку за стаканом…
     … последний глоток коньяку оказался самым сладким. Эсмеральда Викентьевна опустила расслаблено руку с пустой бутылкой; тихо звякнуло дно от удара о пол. Через прикрытые веки она видела зал. Счастливо улыбаясь, она откинулась на спинку кресла; тело расслабилось, голова наклонилась влево, обретя устойчивость на плече. Ею овладел сон. Несколько раз Эсмеральда Викентьевна коротко всхрапнула, почмокала во сне губами, проведя по ним языком. Раздались неопределённые звуки из рта. Из его уголка на костюм потекла тонкая струйка слюны…

                                                            25
     - Марго, как ты думаешь, - после ужина Валерий Никитич с супругой пили чай перед телевизором, - Валечка сильно изменилась?
     - Валера, - укоризненно произнесла супруга, - десять лет прошло! Конечно, изменилась.
    Валерий Никитич поднёс чашку ко рту, но не отпил, поставил на блюдце.
   - Волнуюсь я, что при встрече её не узнаю.
   - Мне