Плохой хороший день

экс-чемпиона мира по стрельбе, который отказался от работы киллера, Пулю, как его все называли. Так у нее появился первый второй муж, как она говорила.
Теперь ее жизнь резко изменилась к лучшему: у нее появился защитник, никто не мог ее обидеть, потому что он всегда был с ней рядом. Верку в среде бомжей уважали за ее патриотизм, бескорыстие и бескомпромисность и дали ей прозвище «Родина-мать».
Сейчас они жили втроем и были совершенно счастливы, таких замечательных условий не было ни у кого из бомжей этого района.
Но сегодня день не задался...
Бывший писатель Вовик вернулся, вытащил газету из мусорного ведра, стоявшего возле скамейки, размял окурки и, высыпав табак на ладонь, сделал три самокрутки. В семье курили все. После трех-четырех затяжек натощак настроение ухудшилось окончательно.
- Ну, что, мне на панель идти? – мрачно сказала Верка-патриотка. – В таком «прикиде» никто и рубля не даст, да и воняет от всех нас по черному.
Она была права, и нужно было что-то делать.
- Сидите, я сейчас, - сказал бывший писатель Вовик и пошел к пивному киоску. Собирать милостыню было всегда невмоготу, но деваться некуда, Верка-патриотка – она баба отчаянная, могла пойти на что угодно, и Вовик пересилил себя.
Через полчаса он вернулся с бутылкой самого дешевого пива, а Пуля к этому времени выудил из мусорной корзины остаток хот-дога, половину чебурека без мяса и четверть сосиски.
Жизнь налаживалась, не так все плохо, как кажется на первый взгляд. Сначала приложилась к бутылке Верка-патриотка, она честно отпила одну треть и передала ее Вовику, как автору презента, но тот  протянул драгоценный напиток первому мужу, во втором, но уже гражданском браке. Потом он допил остаток.
К семье вернулось хорошее настроение.
А дальше произошло вообще невероятное: Вовика узнал случайно проходивший мимо него старый закадычный друг, тоже член Союза писателей. Они проговорили с ним полчаса, вспомнили былые денечки, как они начинали свою творческую карьеру с самодеятельного литературного объединения «Складчина», как к ним совершенно неожиданно пришло признание. И его бывший друг,  сжалившись, дал Вовику тысячу рублей.
- Ну, ты даешь, писатель, - ахнула Верка-патриотка по прозвищу Родина-мать, - приняв деньги и недоверчиво разглядывая купюру, - сегодня я тебе дам первому, ты это честно заработал.
Пуля одобрительно покивал головой, посчитав это справедливым решением, а Вовик от радости даже зарделся, на его долю редко выпадала такая удача.
- Сегодня мы гудим по полной программе, - продолжила Верка-патриотка возбужденно, - на всю мазуту, мужики! Сейчас берем ханки по пузырю на рыло, по банке пива и по три чебурека.
Они поднялись, подошли к палатке, купили еды и пива, а потом Вовик мигом слетал в магазин за водкой. Усевшись на скамейку напротив автобусной остановки, они принялись за выпивку и жратву, не обращая ни на кого внимания. Прохожие старались на них не глядеть и брезгливо морщились, а они были сейчас совершенно счастливы.
Каждый день хорош, просто надо перемочься, надо через не могу пересилить неудачи...
В это время к автобусной остановке прямо напротив пирующих бомжей подъехал шикарный «Мерседес», из него вышла длинноногая брюнетка, подошла к Вовику и пригласила его в машину, которая тут же уехала. Осиротевшая семья сидела раскрыв рот, ничего не понимая...


       Годом позже...
К величайшей радости и удовольствию Вероники с девицей-пловчихой произошел облом: она отказалась от участия в обеде и уехала вместе с группой.
Буля за обедом ехидно улыбался и подшучивал над Вовиком, а пресс-секретарь не скрывала своего злорадства. Сам домашний шут выглядел чернее ночи, он чертыхался на чем свет стоит, поносил русалку с гениальной попкой последними словами и произносил проклятия в адрес всех романтических идеалисток, в которых нет ни капли прагматизма.
- А помнишь старый-престарый анекдот? – сказал Буля. – Один мужик спрашивает другого: - Вань, она тебе дала? – Нет, а тебе? – И мне не дала. – Вот проститутка!
- Очень остроумно, - поморщился Вовик.
Буля и Вероника одновременно расхохотались, чем больше мрачнел Вовик, тем им было веселее.
- Оказывается, что не все можно купить, - сказала с большой долей злорадства Вероника, которая, как Вовик прекрасно понимал, сама была куплена с потрохами и держалась за Булю руками и ногами.
- Тем более за чужие деньги, - добавил Буля, который очень любил попрекнуть своего шута. Он считал себя великим благодетелем и не преминул напомнить ему об этом.
Вовик считал себя человеком, конечно же, душевно более тонким, чем его кормилец, и остро переживал  унижения, которые ему приходилось терпеть ежедневно, но деваться ему было некуда, ни кола, ни двора у него не осталось к великому сожалению после авантюр со своей недвижимостью. Все, что у него было раньше, проглотил такой же любитель недвижимости, как его нынешний патрон, который и полюбил его как жертву.
А Вероника презирала его и открыто это демонстрировала, хотя сама была не в лучшем положении.
Единственным человеком, который относился к нему с искренним сочувствием, была горничная Наталья Павловна. Вовик, любивший как следует выпить, ничего спиртного в рот не брал, кроме самогонки ее изготовления.
Вот и сейчас он проглатывал одну рюмку за другой и без всякого аппетита закусывал шашлыком. Он никак не мог взять в толк и совместить три понятия: нанайцы, почему-то обязательно пожилой аллигатор и шашлык. Все это как-то не вязалось в одно целое.
Нанайцы – они вон где! – на севере и наверняка понятия не имеют ни о каком шашлыке. А аллигатор, к примеру, вообще во Флориде или, может, в Калифорнии, то есть не другом конце света.
Скорее всего, выдумал все это черт французский, который по-русски ни бельмеса, общается через Веронику, а она, стерва отмороженная, может чего хочешь наплести, потому что проверить невозможно.
Вот и получается - ешь неизвестно что. Но к этой беде Вовик тоже приспособился, брал только то, что она отправляла себе в рот, да и то, выждав какое-то время.
Не задался у Вовика сегодня день, нет, не задался!
Одна у него была сегодня радость – свежайшая самогонка, которую выгнала Наталья Павловна, святая женщина. После кофе, Буля, пришедший в хорошее расположение духа, решил поразвлечься.
- Ну-ка загни нам чего-нибудь, Вовик, - сказал он вполне добродушно, - желательно с юмором о твоей жизни с бомжами, и, если возможно, поподробнее о совместном сексе двух мужей с одной единственной на двоих женой. Не опускался ли кто-то до ревности?
- Нет повести печальнее на свете, чем повесть о минете в туалете, - с чувством продекламировала Вероника. Буля заржал, а у Вовика лицо пошло красными пятнами.
- Он у нас почти девственник, - добавила она,- ибо любил эту женщину святой и высокой любовью.
- Нету у меня вдохновения, - с тоской изрек Вовик.
- И не надо, - хохотнул Буля, - валяй так.
- Не хочу, - сказал Вовик, выдержав паузу.
    - А тут никто не спрашивает вашего желания, - объяснила Вероника. – Вы, видимо, забыли, что это я вас вытащила из бомжатника, когда мы с Булей проезжали мимо. Это я ему сказала: посмотри какое одухотворенное лицо у бездомного. Давай возьмем его с собой. Теперь у вас все есть: кров и пища, которым позавидует каждый, вам даже женщину приставили только ради того, чтобы вы пили эту гнусную отраву. И при всем при том вы не хотите отплатить благодарностью человеку, который все это для вас сделал. Причем, вам это не стоит никаких усилий.
Вовик сидел и молчал. Все  правда, что сказала Вероника, теперь он живет прекрасно, если отбросить все унижения. Но за все нужно платить. Там, с Верой и Пулей он жил на свободе, никто не мог его попрекнуть куском нищенского хлеба, там он ощущал себя человеком. Он любил свою семью, но самое главное, что он любил Веру и теперь часто по ней тосковал. Ни одна женщина за всю его жизнь не относилась к нему с такой теплотой, несмотря на вечное подшучивание и нарочитую грубость.
Если Буля меня защитит, подумал он, то я не буду дергаться и останусь здесь до конца своих дней, все зависит от него, раньше он не давал меня в обиду. Впрочем, ему все это могло и надоесть, тем более, что я стал проявлять характер, а Буля слова «нет» еще здесь ни от кого не слышал. Максимум, что мне грозит, коли я уйду отсюда и вернусь в семью, – они меня отмудохают по полной программе за предательство. Но это не беда: синяки  и гнойники со временем исчезнут, и все будет по-старому. А, может быть, Буля скажет что-то в мою защиту, если ему еще не наскучило это развлечение.
Но Буля молчал...

        Днем позже...
Вовик лежал на одном из трех матрасов, которые и были семейной постелью, расположенной рядом с трубопроводами горячей воды. Все лицо у него раздулось от кровоподтеков, а левый глаз заплыл. На соседнем ложе сидела его гражданская жена Верка-патриотка, скрестив ноги и покуривая дорогую сигарету, из блока, который Вовик украл у пресс-секретаря перед уходом.
В изголовье постели стояла новенькая, только что подобранная на помойке, коробка из-под телевизора, на которой расположились изысканные закуски из запасов олигарха.
Первый гражданский муж Пуля, расположившись на корточках как зэк, наливал себе из бутылки в граненый стакан коньяк «Наполеон». Бутылку шотландского виски они с Веркой уже опорожнили.
Все эти и прочие презенты из съестных припасов олигарха Вовик конфисковал у бывшего первого секретаря обкома комсомола, а ныне нефтяного магната Були как плату за свои услуги и перенесенные унижения.
Втайне он надеялся, что эти деликатесы несколько смягчат его участь, и он не ошибся, ибо Пуля никакого участия в побоях не принимал, а сразу же увлекся закуской и выпивкой.
Била Вовика одна Верка-патриотка по прозвищу Родина-мать, но била тщательно и со знанием дела. Сначала она ударила его сапогом в пах, а когда он согнулся, то стала колошматить его по голове кулаками. Вовик твердо знал, что ему нужно удержаться на ногах и не падать, а то будет хуже.
Когда Родина-мать устала и села перекурить, он рухнул на матрас.
- Ну чего тебе не хватало, урод? – нежно и по-матерински ласково сказала ему жена. – Ни в чем не нуждался, жил в семье, в тепле, обутый и одетый, оттраханный по самое некуда, не жизнь, а малина. И вот на тебе: увидел телку в «Мерседесе», и все сразу позабыл. Прыгнул внутрь, и до свидания. Все вы мужики одинаковые... И что ты в ней нашел, спрашивается? Может, у нее клитор конопатый, а? Чего молчишь, ублюдок? Да или нет? Смотри в глаза, гад. Не знаешь? Хорошо, что не знаешь, а то бы я тебе еще добавила.
Верка вдруг ни с того ни с сего заревела, размазывая кулаками грязь по лицу. Видимо, пожалела своего вернувшегося второго гражданского мужа, с которым она из ревности так жестоко обош-лась. Или, может быть, вспомнила свою прошлую жизнь в комфорте и достатке...
Кто поймет этих женщин, что у них на уме?
Вовик слушал ее с радостью и улыбался распухшими губами. Слава богу, он теперь дома, жена немного капризничает - это все от ревности. Он глядел на нее одним глазом и понимал, что она его  била за дело и только потому, что любит. Если бьет, – значит любит.
Такова наша жизнь...
Не зря же ее уважали за патриотизм и справедливость, прозвали Родиной-матерью: она никогда бы не простила никому