Произведение «Философские беседы 1942» автора Валерий Рыбалкин - Литературный сайт Fabulae (страница 1 из 3)

[b] А на левой груди - профиль Сталина,
А на правой...

...Застучали мне мысли по темечку.
Оказалось - я зря им клеймён.
И хлещу я берёзовым веничком
По наследию мрачных времён...
Владимир Высоцкий.

1.
Немецкие бомбардировщики прогудели над головами и скрылись за горизонтом, который не был виден из свежевырытого окопа. Лето 1942-го года было не самым удачным для наших войск.
- Мост бомбить полетели, - ни к кому не обращаясь, сказал Саблин.
- Дадут им жару. Зенитчики туда ещё с вечера проехали, - отозвался Кравцов, поудобнее устраиваясь рядом.
- Может быть дадут, а может - нет.
- Ты опять за своё! - оборвал его Кравцов. - Не уймёшься никак! Язык твой поганый довёл тебя до штрафбата. Смотри, пустят в расход - и вся недолга!
- Ой, чья бы корова мычала, комиссар недорезанный, - совсем без злости в голосе отозвался Саблин.

Бывший майор Павел Саблин попал в штрафбат вовсе не из-за своего языка, а даже совсем наоборот - из-за того, что промолчал не вовремя. Сержанта, который рассказал тот злополучный анекдот про Сталина, трибунал приговорил к расстрелу. Вот у кого язык был длинный! Надо же, прямо в лицо особисту обложил матом Великого Вождя всех времён и народов! НКВДшник готов был четвертовать паскудника, но перевёл свой гнев на майора, слышавшего, но не доложившего об "измене" сержанта.

- Как вы могли! Почему сразу не пришли ко мне с рапортом? - надрывался на допросе особист. - Или вы согласны с клеветой на товарища Сталина?!!
- Никак нет! - стоя навытяжку, будто солдат на плацу, слабо возражал майор. - Я и не прислушивался, о чём они там болтали.
- А должны были поинтересоваться! Вы ведь у них командир. Вот, простой солдат, ваш подчинённый услышал и пришёл ко мне! А вы? Измену у себя допустили! Одним словом - под трибунал!
По ходу дела выяснилось, что Саблин был из казаков. Пусть и не раскулачивали его отца, но весь Дон в гражданскую воевал с Советами. Поэтому вопрос был решён окончательно и бесповоротно: разжаловать, и в штрафбат! Кровью должен искупить свою вину!

Старший политрук Пётр Кравцов, Комиссар, как его звали исподтишка, угодил сюда совсем другим путём. Неисповедимы пути Господни! Зимой сорок первого, попав в окружение, он сумел собрать вокруг себя остатки разбитых частей и с боями вывести их за линию фронта - к своим. После проверки НКВД-шниками рядовой состав отправили на переформирование, а к командирам, как обычно, у особистов появились дополнительные вопросы: почему так долго выходил из окружения, не был ли в плену, не имел ли контактов с врагом? Не удалось Петру обойти расставленные следователем ловушки, не сумел он доказать, что чист перед Родиной, а потому, как и многие другие, наш герой был разжалован и отправлен в это чистилище, выйти живыми из которого суждено было не многим.

2.
Коротка жизнь человеческая, и в штрафбате это особенно заметно. Если после атаки остаётся хотя бы половина личного состава, то это значит, что сильно повезло батальону. И радость переполняет сердца штрафников: поживём ещё немного, пока не кончилось затишье. Пусть бесправными до ужаса зеками, пусть патроны выдают только перед боем, пусть за спиной рота НКВД и обратного пути нет, пусть даже "ура" кричать запрещено. Пусть! Зато живы бойцы, и есть надежда, что не убьют, а только ранят. А уж после ранения, если воевал геройски, могут направить тебя в обычную часть, а там, глядишь, и до конца войны дотянешь, доживёшь.

Саблин посмотрел на Кравцова и улыбнулся этим своим мыслям.
- Что весёлый такой? - хмуро спросил Петр.
- Да вот, размечтался. Надеюсь выжить и покинуть эту "гостеприимную обитель».
- Ууу, это только вперёд ногами, - улыбнулся в ответ Комиссар. - А я рад, что мне дали возможность защищать Родину! Лучше умереть от вражеской пули, чем от тифозной вши в лагерном бараке.
- Да, небольшой у тебя выбор! - проворчал Саблин, подставляя второй бок своего ладно скроенного казацкого тела утреннему солнышку. - Как же так? Вот ты им служил. Верой и правдой служил, а заработал такой небогатый выбор?

- Вот кАк ты можешь уколоть! В самое больное место! Да ведь я не для тех старался, кто меня сюда упёк, а боролся, сражался всю свою жизнь за нашу Партию, за Великого Сталина, за идею, чтобы тебе ясно было! Я и сейчас всему этому служу. И ради светлого будущего, ради Коммунизма последнее готов отдать, жизни не пожалею! Пойми ты это, дурья твоя башка!
- Какой коммунизм, какие идеи? - не унимался Саблин, - Ты посмотри, что твои друзья натворили! Лагеря переполнены! Бесплатная рабочая сила, РАБЫ строят ваш долбаный Коммунизм! Неужели для того, чтобы построить самый передовой коммунистический строй, так нужны элементы самого отсталого - рабовладельческого? Маркс, помнится, говорил, что рабский труд - непроизводителен!
- Ты бы потише орал, - начал заводиться Кравцов. - Вон, командир прислушивается. Поставят к стенке, и не дождёшься ты своего лёгкого ранения, не доживёшь до него. И как это ты с такими мыслями дослужился до майора, да ещё при генеральном штабе был? Или ты шпион какой-нибудь английский? Кто тебя ТАКОМУ научил? Признавайся!

Английский, немецкий шпион – эти беспочвенные обвинения достали Саблина ещё во время допросов в НКВД. И он, не помня себя от ярости, схватив собеседника за грудки, начал трясти его, будто мешок с дерьмом, ругаясь зло и матерно. А так как оба стояли на коленях, то и упали разом на дно окопа, продолжая мутузить друг друга и поливая, будто из брандспойта, отборной армейской бранью. Грозный окрик командира положил конец безобразию. Друзья снова заняли свои места в общем окопе, тяжело дыша и отдуваясь.
- Как думаешь, не сдаст? - снова первым заговорил Саблин.
- Не боись, - отозвался Кравцов. - Завтра ему вместе с нами на немца идти. Если бы сдавал, давно бы его пристрелили. СтОящий мужик, многих от верной смерти спас! А ты бы потише разглагольствовал. Любой НКВД-шник услышит - вместе к стенке станем. Понятно? Такие у нас здесь порядки!

- Куда уж понятнее, - вздохнул Саблин. - Только и ты свои кулаки попридержи. Какой я тебе, к чёрту, шпион? Я сам, своими мозгами понял положение вещей. В Москве, в генштабе, кругозор пошире будет, фактов побольше, а голова у меня ещё светлая. Потому и направили в столицу. Только не любят у нас шибко умных – поругался с начальством и загремел на фронт. Да я и не жалею ни о чём.
Беседа продолжалась, но уже в мирном русле. Кравцов заинтересовался, что же такого особенного узнал Павел, находясь при генеральном штабе? Саблин помолчал немного, но ответил:
- Ты Жукова знаешь, Георгия Константиновича? Вот он и был моим начальником. Умнейший человек! Да и другие не хуже. Но дело в том, что все мы пришли туда накануне войны. А старая гвардия, штабисты, далеко не глупые люди, вдруг оказались предателями, врагами народа. Взять маршала Тухачевского. Ты знаешь, какая у него была голова? Какой это был военспец! Забрали и расстреляли. Разгромили весь генштаб. Остался один Будённый со своей конницей. Бронекопытные войска! С шашкой наголо - на танки! Каково это видеть? А я видел. Смотрел и плакал. Теперь тебе понятно, почему немцы дошли до Москвы? У Красной Армии голову отрубили, а новая не успела вырасти!

- Нет, головы отрубили у предателей, вроде твоего Тухачевского, а остались люди, верные идее и Сталину! - парировал Комиссар.
- Ой, - поморщился Саблин, - все они одним миррам мазаны. Знаешь, как Тухачевский после гражданской, заметь, в мирное время наводил порядок в Тамбовской губернии? Приезжал в деревню, собирал сход, брал заложников и, угрожая расстрелом, требовал выдать ему зачинщиков мятежа. Если не выдавали, то расстреливал первую партию ни в чём не повинных людей, брал вторую и опять требовал выдачи. И так до тех пор, пока селяне сами не приводили главарей. Это метод, скажи мне? Казнить землепашцев, тружеников, своих?! С тех пор и появилась у нас поговорка: "Тамбовский волк тебе товарищ!"

- Правильно делал! Гражданскую-то мы выиграли только благодаря карательным отрядам. Всех несогласных – к стенке, чтобы другие боялись. Поверь, с бандитами, с тёмными мужиками, с крестьянами иначе нельзя.
- Станешь бандитом, когда у тебя последнее зерно отберут. Сеять нечего, а дети пухнут с голоду! Ладно, пусть будет врагом народа Михаил Тухачевский. Хотя, справедливости ради, замечу, что именно он, в отличие от верного сталинца, легендарного Первого маршала, начал оснащать Красную Армию современным оружием. А теперь скажи мне, зачем Семён Михайлович Будённый в сорок первом, взрывая Днепрогэс, погубил заодно с немцами и свои войска? Утонули мирные жители, затопило всю нижнюю часть города Запорожье вместе с людьми, всю днепровскую пойму. К чему были такие жертвы?

- Война, Павел, война...
- Нет, Пётр! И в войну надо помнить о людях, о рядовых. Суворов – тот, в своё время, помнил. И берёг, и у него каждый солдат стоил десятка вражеских. Не числом воевал, а умением! А маршал Будённый думал, как бы уберечь свою дурную башку от гнева Верховного. И додумался погубить десятки тысяч солдат, женщин, детей. Умерли, утонули люди - просто так, ни за что...

Кравцов молчал. Слова Павла совпали с теми смутными сомнениями, которые иногда мучили его, которые он гнал прочь, забывая о них в сутолоке повседневных забот. Но сейчас, когда не другие какие-то абстрактные люди, а он сам превратился в пушечное мясо, в скотину, гонимую на убой честолюбивыми командирами, от приказов которых зависит его единственная и неповторимая жизнь, Пётр осознал, почувствовал, понял: не то что-то творится в их Датском Королевстве.

3.
Затишье подошло к концу, и немцы снова зашевелились, пошли в атаку. Знаменитый сталинский приказ "Ни шагу назад", действительно, взбодрил войска. Все знали о существовании загранотрядов, которые незримо стояли за спиной, решительно пресекая любые попытки дезертирства, самовольного отхода с переднего края. Болтали, что бегущих с поля боя будут расстреливать из пулемётов. Правда, никто не верил, что такое возможно. Хотя, если прикажут...

Нашим героям повезло в том смысле, что штрафбат состоял исключительно из бывших офицеров, для которых война была смыслом их жизни, профессией. Эти люди оказались здесь во исполнение приказа по армии, согласно которому все, вышедшие из окружения, подлежали разжалованию и отправке в штрафные батальоны. Пусть, мол, кровью докажут свою преданность Родине и великому Сталину. Поэтому страшна была атака штрафбатовцев: будто не люди вовсе, а заводные манекены, обученные всем тонкостям рукопашного боя, молча, без ободряющих окриков своих командиров, бежали на врага, убивая пулей, штыком, прикладом. Немцы панически боялись штрафников и, по возможности, улепётывали от них – только пятки сверкали.

В тот день артиллеристы оказались на высоте: вражеская атака захлебнулась. Оставив несколько машин дымиться на поле боя, немецкие танкисты развернулись и отступили в сторону балки – зализывать раны. Сминая растерявшихся фашистских автоматчиков, штрафбатовцы бросились в контратаку, ворвались в пустые вражеские окопы и заняли новую линию обороны. Отступать они не привыкли, потому что раненых, оставленных на нейтральной полосе, обычно не