В движении.

дворами через запасный выход». У официантов договор с работниками мед. вытрезвителя. После расчёта с клиентами они бегут в подсобку звонить милиции и предупреждают: «У таких-то и таких денег не мерено, отгуляли вволю. Наши комиссионные можно перечислить и по безналу».
  В торговом комплексе, в недрах которого находится ресторан «Купец», подозрительно безлюдно. Ресторан закрыт.
  Вламываемся в первые попавшиеся двери.
  «Вы – кто?»
  «У нас здесь заказано!»
  Ведут к столику уже накрытому. Слева терзают инструменты и топчут уютную тишину музыканты.
  Выпиваем по первой и догадываемся, что располагаемся на местах почётных гостей.
  «Мечтал побывать на концерте «Любэ»? Вот они, слева, просят у нетрезвой публики, зовут: «Батяня, комбат!»
  «Неужели – они?»
   Они,  можно потрогать, а можно угостить – всё равно откажутся в силу защитной реакции. Когда сознание музыкантов вырастает до понимания того, что они – не более, чем публичные шуты, тогда сразу обрастают иголками и начинают фыркать на всех, кто их кормит с рук.
  А популярный шут отличается от неизвестного тем, что не хочет больше быть популярным, но хочет кушать в несколько раз больше. Это обстоятельство не исключает его из общего правила  и стремления человечества  жить праздно, сытно и купаться во благе и во благо себя. Просто, все разные, и по-разному сосём из одного источника. Шутовство не страшно, пока не наделено властью.
  Подсаживается за столик молодая пара.
  «Вы – тоже почётные гости?»
  Продолжительная пауза.
  Приходится повторить вопрос.
  « А как правильно надо ответить, чтобы не выгнали из зала?»
  Ага, не местные.   Он – приезжий, здесь – в командировке. В каждый приезд обещает ей развестись с женой, но быстро забывает об обещаниях, мучает её, заставляет ждать, и эта тягомотина длится пять лет. Решений никаких не будет. Он тоже мучается и ждёт, когда подруга окончательно увянет или больно ранит его, найдя себе другого, более достойного партнёра.
  « В ней есть что-то аристократическое. С генами пристало, видимо: изящный жест, поворот головы, искусно, вдумчиво скинутое слово».
  Такой овладевают осторожно и постепенно, раскланиваясь, теряя честь и гордость, позорно скуля, чтобы растопить её ледяное сердце, а потом бросить замерзать – в отместку за свои унижения и холопскую родословную. Дальше из аристократки получится замечательная террористка-смертница.
  «И во мне течёт ханская кровь, - говорит парень, - утягивает меня в высоту, к небесным отношениям. А жена у меня – крестьянка. К земле придавлена. И интересы у неё земные, скучные – чтобы семья была сытой, здоровой и про запас имела. Полёта нет! Не говорить же мне с ней о тонкой, ранимой ханской душе?»
  После 0,7 - на двоих песни «Любэ» стекают однообразным звучанием в шаровары солиста. Душе хочется петь, а не подпевать. Мы тоже кое-что умеем.
  Оказывается, что поём проникновенно, громко, заглушая «Любэ», но поём песни давно забытых советских композиторов. С ожидаемой болью в затылках и почках покидаем музыкальный ринг непобеждёнными, и уверовавшими в свой музыкальный талант.
  «А не пойти ли нам в ресторан мексиканской кухни?»
  «Нет! Вы клеите мою подругу!»
  «Хорошо! Тебя вычёркиваем!»
  В принципе, в таком состоянии клеть кого-либо не только бесполезно, но и убыточно.
  «Вот у зоофитов не убыточно, потому что у них всё – по умолчанию.
  « А где наше стоило? Мы заблудились!»
  «Сейчас сориентируемся. Нам помогут. Алло, алло, Рамиль?! Друг мой, Рамиль, забери нас отсюда! Мы заблудились! Находимся возле ресторана! Какого?  Марсианская кухня! Хорошо, ждём. Через десять минут?...  Понял? Через десять минут приедет».
  «Кто такой Рамиль?»
  «Ты чё, совсем уж того? Это друг!»
  «А где он живёт?»
  «В Питере!»
  «Нет. За десять минут он не доедет».
  «Доедет. Можем поспорить».
  « Две с половиной тысячи километров – за десять минут? Это надо сильно постараться!»
   « А мы где? Ух, ты! Тс-с-с, не звони! Ничего Рамилю не объясняй. Пусть поищет нас в Питере!»
  « Я никакого Рамиля не знаю!»
  « А кому я звонил?»
  « Рамилю!»
  «Вот, а говоришь, что не знаешь! Это же – Рамиль! Он всегда придёт на помощь, как Чип и Дейл».
  « В прошлый раз Чипом и Дейлом был у нас Рафкат, и жил он в Казани».
  « А какая разница? Главное – это душевность! Это – откликнуться и приехать на помощь!»
  « От Казани всё-таки ближе, и ждать меньше».
  « До гостиницы ещё ближе. Вот же оно, наше стоило, прямо перед вашим задом!»
  Бодрым пионерским шагом упираемся прямо в администратора гостиницы. Она привычно открывает сейф. Мы смиренно складываем туда бумажники, водительские удостоверения, паспорта и сверху посыпаем мелочью из карманов. Были случаи воровства и разбойных нападений на постояльцев, включая нас.
  « Вам что, наших девчонок не хватает?»
  Оглядываемся.
  Одиноко, поодаль, качается стройная фигура аристократки.
  «А где твой ревнивый   похотливец?»
  « Вычеркнули. Не помните?»
  У администратора, сколько хватает сил, просим, точно требуем:
  «Она с нами!»
  «Вижу».
  «Без насилия и актов вандализма! Серьёзно! Она – друг! Поговорим немного и отпустим!»
  «На шалости нас не хватает!»
  «Да, на шалости нас, увы…»
  «Вижу, - повторяет администратор, - а девчонок-то посылать?»
  «Всенепременно!»
  Совести и сил хватает самим откупорить бутылку. Мясо нарезает и раскладывает по тарелкам, открывает пластиковые коробки с салатами уже аристократка.
  Мы можем ей рассказать и показать много умных и занятных вещей, если  последняя бутылка водки  предательски не лишит нас желания вообще о чем-то говорить. Алкоголь смывает со стенок сосудов тоску и вгоняет её в самое сердце. Голова свободна от раздумий, но душа переполнена печалью. Домой хочется, к жене и детям, они ведь там совершенно беззащитные.
  Стоит подумать, как звонит жена:
  «Пьёте?»
  «Нет».
  « Не ври, по голосу слышу!»
  «По бутылке пива. С устатку. Больше не положено, завтра дел много».
  «Спать ложись!»
  «Уже лёг».
  « Кто там у тебя в кровати хихикает?»
  « В кровати? Телевизор».
  И это – правда! Потому что на шалости нас, увы…
  Вселенная гаснет, точно кинескоп старого телевизора: вспыхивает звёздочка, отстреливая длинные, насыщенные электричеством, лучи и тут же утягивает их за собой, пожираемая чёрным карликом.
  Просыпаюсь разбитым, но  с трезвым рассудком. Выпиваю три стакана воды и снова засыпаю разбитым и пьяным насквозь. Живой! Как тот раненый лось: «Всё пью и пью, а мне всё хуже и хуже».
  В час по полудни нелепо строить планы на прошедшее утро и отказываться от вечернего, законно заработанного отдыха.
  Ситуация контролируется плохо, поскольку тело не контролируется совсем. По ситуации: то его качнёт, то бросит, то придавит к унитазу. Холодный душ помогает понять, что травились вчера много и самозабвенно. Такое похмелье – результат неудачной попытки суицида.
  Жизнь и здоровье возвращаются малыми дозами, но кое-что из здоровья зацепилось за край консервной банки и умерло на дне, среди окурков  в томатном соусе. Болезненно избавляемся от здоровья, как пресмыкающиеся – от шкуры. Добровольно ужаленные Зелёным Змием, отпиваемся холодной газировкой, добиваем  сигаретами ржавого цвета просмолённые лёгкие, и постепенно возвращаемся в привычную среду обитания.
  Жизнь – это неосознанное сопротивление жизни, вернее - сопротивление привычному образу жизни.
  Ещё вечер и ночь мучений, и можно отправляться домой.
  « С какой целью катались в такую даль?»
  « С оправданной! Средств столько потрачено, что прослезиться хватит целому проектному институту».
  «Договор не подписали, сметную стоимость не согласовали, график работ не утвердили, с взятками не определились».
  « Не всё сразу. Курочка по зёрнышку клюёт».
  « Пока жареный петух не клюнет».
   « То место, куда жареный петух целится, у нас так отсижено, что уже восстановлению не подлежит. Срочными командировками нас не запугаешь. Дороги – наша судьба».
  Помолившись по сокращённой программе, долго и акцентировано тянем: «Мя-а-а!» Успокаивает.