Чистый хозяин Собственного Мира

искренних чувств способный лишь к презрению. Беспримесный галло, странно, что они не понравились ему, разве Сури... А кто из галло кому нравился?


В багряное пламя собравшиеся уселись вокруг пирамидки, Олив ответил на представление Демона своим представлением.
Он заменил камешек артефактом, механикой. Из яйца, стоящего на острие, пентаграммой расходились журавлиные головы на тонких шеях, отсылая к колодезным журавлям. Раскачивались вверх-вниз. Олив раскрутил их небыстро, не как Секундную Стрелку, и расположил препятствия: чашу со Впечатлением наверх, неваляшку в основание, пиалы вокруг. Пиалы на обруче вращения, он представлял собой две плоские цепи одна на другой, когда замыкались, верхняя скользила по нижней. Теперь произвольно некоторые из журавлиных голов раскручивали и тормозили пиалы, а иногда одна из них попадала по краю чаши, клюнув его, накренив. Впечатление проливалось в пиалу, и так наполнились все, те, что раньше проливались через край, в землю, в пламя, заставляя его трещать и разбрасывать искры, Оливу не было жаль влаги. Он снял и подал Шершню первую:
- Там смесь. Без рабов, ладно? Демон, пожалуйста, не разоряй меня, выпей так.
Шершень опустил алый, острый язык в пиалу, облизнулся.
- Дроиды, Олив, не допускают к таким Впечатлениям. Случалось, и отнимали их... Откуда?
- Это они Восходящих и чистых не допускают. А до таких, как мы, дроидам нет дела.
- И всё же?
- Говорю, смесь. Давнишняя. Сливал сюда, чем торговать нельзя, а выбросить жалко.
Шершень, мигая неприятно, резко щёлкая нижним веком об верхнее, смотрел фасеточными полусферами, чьё направление взгляда не уловить, на конструкцию неваляшки… Так смотрел, что ясно куда… С некоторым чувством. Срезанное сверху яйцо раскачивалось, сквозь прозрачный сосуд казались видны белок и от желтка растопленное сияние. «Аволь… - проникновенно жужжал демон моря под нос себе. – Лакричная Обо, Аволь…»
- У тебя, Олив, оказывается, - прогудел глухо, - чувство юмора есть… Водрузить одно на другое… Эдакую дрянь… Троп тебя сожри. И я б сожрал, да дела у нас с тобой…
Густава угощение не прельстило, но он выпил за компанию. Ни черта не понял. Помост. На нём несколько человек. Ворота в никуда. Человек завис в проёме. Ан, нет, в петле… Перед помостом толпа. Смотрит наверх и сверху на неё смотрят. Те и другие нифига не радуются... Это не воздушный помост с акробатом Мелоди, что-то совсем другое... Впечатление быстро кончилось.


Хан-Марик выпил залпом, не обратив внимания. Ему и снаружи было на что посмотреть. Ох, как он разозлил Густава за эту ночь!.. Причём, делал именно то, что от него требовалось: во все глаза следил за противоположной стороной! Сидя на корточках напротив скрестившего ноги, непроницаемого, Длинноклювого чудовища, Марик решил для начала проверить насколько остёр клюв... Он не нападал, он просто протянул руку... Клюв щёлкнул!.. С неуловимой для глаз скоростью! После чего изогнулся ухмылкой на морде. Марик почти успел, практически отдёрнул руку. Но искорка всё же скатилась с указательного пальца, тюкнутого щипком. Хан-Марик прижал палец к рукаву и набычился.
Они, два телохранителя умудрились не обменяться за ночь и словом. Но когда не видно глаз, не только разговаривать, так и молчать нескладно. Хан-Марик неспешно поставил пиалу обратно на цепь вращения, наклоняясь... Хлоп!.. Припал к земле, до плеч в прозрачное пламя, заглядывая в клювастую морду снизу. Морда не ответила, только приоткрыла клюв, изображая удивление. Под козырьками надбровных дуг воззрились на Марика два пылающих, жёлтых глаза, левый обведён ещё одной, кроваво-красной радужкой. Зрачки лежат на нижнем веке, выражая предельные изумление и ярость. Марик обалдел. Так и замер внизу, любуясь. Со всей серьёзностью, невзирая на свёрнутую шею, ещё и поклонился, словно они сейчас только познакомились. Чудовище ухмыльнулось шире, чинно кивнуло в ответ. И видимо, решив перезнакомиться тем же манером с остальными, запрокинуло клюв к небу. Окинув Олива этими пылающими, бешеными глазами. Задержав на Густаве взгляд. "О дроиды, о нерушимая рама Собственного Мира!.. Извращённая тварь морская! Худший знак изо всех! Кровавая радужка вокруг чёрного солнца!.." К чести его сказать, по Густаву ничего не было заметно. Приобретшее, тщательно скрываемый, но проступающий всё сильней, отпечаток брезгливой усталости, лицо его в минуты опасности и волнения, в эти редкие минуты становилось, разве что, спокойнее и светлей, более дроидским, отрешённым.


Шершень тем временем продолжал:
- Горькие Холмы - непостоянные. Это соляные, медлительные волны. Под ними нет земли. Отдельные пики. Нет и определённого места у тайника, Густав. Оно плавает, меняется. Хороший тайник...
Хан-Марик задумчиво грыз монету Буро. Нет, не научит его Бутон-биг-Надир, как в них играть... Длинноклювый принял это за вызов. Протянул руку, взял. Золота откусить не смог и вернул обратно. Хм, а так попробуй... Он раскинул в стороны горизонтальной линией, натянутым канатом свои мускулистые руки и как бы чуть-чуть повращал ими в кистях и в локтях. Человеческие на вид... Но лёгкое движение перешло в вибрацию. И вот уже они держат чудовище словно крылья, зависшим в воздухе со скрещенными ногами, как и сидел на земле! Марик весело рассмеялся. Тут оба заметили, что Густав и Шершень демонстративно давно наблюдают за ними. Густав - подперев щёку рукой... Олив засмеялся, показывая клычки:
- О-оба хороши!
- Хан-Марик, - сказал Густав холодно, веселья хозяина шатра не разделяя, - мы вам не мешаем? Вам не будет ли удобнее развлекаться в Великом Море, вон там, под обрыв и по прямой?..
Марик вздохнул, не ответил. Длинноклювый пожал плечами. Потом залез в карман жилетки и вытащил штуку...


С неменьшим интересом, чем гость его, и Олив узнал от Шершня начало, возникновение тайника. Про сами Горькие Холмы он знал конечно, в общих чертах... Что туда соваться не надо. А ночью - нельзя. И без необходимости, и с ней тоже. Разговор о Минте отошёл на второй план в связи с исключительным местоположением Впечатления Гарольда - последнего, громаднейшего в ряду чудовищ, пикового короля. В связи с тем, собственно, что нашёлся желающий его добывать... Добыть… Ха-ха... Готовый попытаться. Шершень имел в тайнике свой интерес. Посреди рассказа он вдруг осёкся:
- Ты, человек, практически что-ли интересуешься?! - и приблизив фасеточные глаза, схватил Густава за плечо худыми, железными пальцами.
Невольно тот задержал дыхание, боясь заразиться, чем? Тенями, туманом морским? Потянулся к цепочкам в воротнике... Но Шершень уже прибрал руки.
- Демон моря, практически. Вне сомнений. Стоило бы суетиться...
Шершень перебил его низким, гудящим голосом:
- ... стоило бы рисковать, встречаясь с такими, как мы? Да, чистый хозяин мира?
Разлитое по полу, красное пламя облизывало и обвивало сидящих, колени, пиалы возле колен.
- В чём ты заинтересован из тайника, Демон? - спросил Густав.
- Неважно. Ты не дойдёшь. Никто не доходил последнее тысячелетие. Из наших... Но у тебя есть дракон... У тебя имеется дроид... Создавшие этот тайник слишком глухо перессорились, так расплевались, что сами не могут его навестить. Столько набросали теней в окрестностях, ловушек земных и небесных. Небесных, Густав, то есть, морских, смотрящих на небо. Белый Дракон тут не поможет, а вот Чёрный... Не знаю. Тогда, мы, - да, я один из его закладчиков, - еще летали. Могли сверху спикировать и смыться. Потом не могли. А многие и не летали... Ещё кое-кого и нет давно… Вкусный был, водой забвения не баловался, на тени Впечатления не переводил, целый склад связных Впечатлений, по бережку гулял, осторожный такой!.. - Шершень дребезжащим гулом рассмеялся. - Это правильно, Густав, что ты не очень опасливый, очень опасливым быть опасно!.. В тайнике много хорошего осталось. До тебя ни одному из чистых хозяев с Чёрным Драконом не приходила в голову идея ограбить наш тайничок.
- Это не моя идея, - откликнулся Густав, - это идея Мадлен.
- Галло?! О, шикарно, я должен был угадать!
Шершень гудел, смеялся долго, они успели выпить ещё по пиалке.
- Все-то вы всех знаете... - пробормотал Густав.
- Не всех, - возразил Олив, - но уж Мадлен!.. Ты очень юн, Густав, а заметь, и ты её зна-аешь!
- Мадлен, - решил просветить юношу Демон, - близкая подруга Женщины в Красном. И, буде приведётся выбирать, советую тебе добровольно стать Морской Собакой, у такого, вроде меня, чем встретить её в океане. А что, Олив, Мадлен начала внушать людям доверие? Поменяла причёску? Переставила себе актинью щетинистую на место головы? Идею Мадлен кто-то принял как руководство к действию, бездна у Синих Скал! Чего только не услышишь, если прожить подольше! Да, кстати, у меня есть незаконченная собака, с рассудком. Это увеличивает в Горьких Холмах ничтожные шансы на успех.
- Тот самый? - спросил Олив.
Шершень кивнул.
- И как он тебе?
- Перелёт по всем статьям. Дважды сбегал. Научился кусаться. Сильно... Нафиг такую собаку. В твоих интересах, Олив устроить ему последнюю пробежку среди холмов. Я пообещаю свободу на финише, но это верная смерть. А вот если он сбежит ещё раз таким, как я его сделал, Олив, и разыщет тебя...
- Сейчас испугаюсь. Подожди.
- Объясните? - вклинился Густав.
И пока Олив раскрывал предстоящие ему опасности и пейзажи, перспективы, Шершень полоскал с видимым удовольствием и столь же очевидным неудобством в пиале острый алый язык. Одновременно он наблюдал, как Хан-Марик борется силой с Длинноклювым. Лежали на земле, утонув в багряных всполохах, уперев локти, а Длинноклювый ещё и клюв, нечестно. Он выигрывал, но Марик сжал его кисть, на долю секунды полностью расслабил, дёрнул к себе... Хлоп! - и уложил руку противника. Тоже не вполне честно.


В целом с Горькими Холмами ситуация обстояла так…
Они и правда горькие. Соляные. Маслянистые. Наросшие перемычкой между двумя лучами Морской Звезды. Вокруг нескольких пиков скальных, пятачка, по сути. Волны океанские всё ещё ходят под ними, вздымаются, образуют холмы, опускаются, перемещают. Что предопределило характер тайника, возникшего случайно. Благодаря порыву Чарито из бывших галло, - Мадлен не солгала, - уничтожить Впечатление Гарольда. Выплеснутая вода не впиталась и не стекла в Туманное Море дроидов. Она так и продолжает перетекать по углублениям в нижнюю точку соляной долины, которая непостоянна. За тысячелетия Впечатление утратило продолжительность, начало и конец, детали. Оно стало предельно простым. Превратилось в, так называемый, "корень" Впечатления.
Друзья Чарито, "грязные друзья", по выражению Мадлен, разозлились. То была общая их находка, общее Впечатление, тогда ещё без теней, наделённое неким внутренним пороком, как и всё Впечатления Гарольда, приносившие беду, компания имела планы на него. Хотели собрать с маслянистой, солёной земли... Не договорившись предварительно! Каждый хотел. Передрались уже на месте. Число их убыло, Гарольд-таки приносит несчастье, даже тем, кто и не пригубил! Выжившие разлетелись. Уже в другом месте, на облачном рынке собравшись, договорились с трудом. Никто не собирает. Напротив, пусть там будет тайник. Он прячут в шары перекати-поля, в клубки сухих, просоленных водорослей артефакты. Перекати-поле под тяжестью их перемещается вокруг,