Яркое весеннее солнце щедро наполняло теплом квартиру номер пятьдесят, прогоняя последние отклики февральских бурь и морозов. Солнечные зайчики резво скакали по полу, играя в чехарду. Белоснежный кот лежал на подоконнике, млея от удовольствия. Сквозь узкую щёлочку прищуренных глаз он поглядывал во двор, высматривая возвращающуюся из магазина хозяйку. А вот и Анна Алексеевна показалась из-за угла, неся нелёгкую для её лет поклажу. Кот сразу же спрыгнул на пол и, пройдя в переднюю, уселся напротив входной двери ожидая, хотя хозяйке понадобится ещё не мало времени, чтобы подняться на пятый этаж. Как не настаивали её сыночки, Глебушка и Андрюша, на продаже квартиры, как не звали к себе, но Анна Алексеевна не хотела расставаться со стенами родной трёхкомнатной жилплощади, а вариантом обмена на этаж пониже никто из соседей не заинтересовался. Совсем покидать отчий дом старушка не соглашалась. Здесь она родилась. Здесь прошло всё её детство. Здесь она и мама, две одинокие женщины, прожили всю свою жизнь. Папа погиб на фронте, а мама так и не решилась на повторный брак, отдав всю себя воспитанию единственного пережившего войну ребёнка. Самой Анне Алексеевне в любви посчастливилось, но брак тоже оказался недолгим. Едва муж увидел второго сыночка, Андрюшу, как чёрный воронок увёз благоверного в ночь навсегда. Через год пришла весточка откуда-то из глубин Сибири, что стройная корабельная сосна своим падением расторгла брак гражданки Анны Горячевой с осуждённым. С тех пор в её жизни были только сыновья, мама и кот. Сыновья выросли и покинули Анну Алексеевну. Вскорости после этого её покинула и мама. И только пушистый белый кот оставался верным компаньоном, скрашивая вечера одиночества. Вот и сейчас он терпеливо ждёт, когда за дверью заскребёт ключом дрожащая рука, в попытке попасть в замочную скважину.
Наконец дверь отворилась и Анна Алексеевна, тяжело дыша, опустила прямо на пол сумку с продуктами, прикрыла дверь и присела отдышаться на заранее принесённый к порогу табурет. Кот терпеливо сидел в трёх шагах от неё всё в той же позе.
– Сейчас, миленький, – произнесла Анна Алексеевна, глядя в его сторону, – Ох, устала что-то. Жарко сегодня. А я рыбки взяла и маслица без запаха, ихнего, оливкового. Сейчас отдохну, жарить будем. И тебе вкусненького взяла. А как же? Помню, родимый, помню.
Отдышавшись, Анна Алексеевна достала из сумки пакет молока и прошла на кухню. Подняла с пола блюдечко, ополоснула его под краном, даже протёрла тряпочкой насухо и, вскрыв пакет, наполнила до краёв молоком, поставив обратно на пол. Кот всё это время сидел всё в той же позе, только повернул голову от двери на кухню и внимательно наблюдал за действиями хозяйки. Как только старушка отошла от блюдца он вальяжно и не спеша пошел лакомиться. Пока кот лакал молоко, Анна Алексеевна принесла сумку и стала разбирать продукты, выкладывая что-то на стол, а что-то сразу в холодильник. Так на столе среди прочего оказалась бутылка с маслом в слегка помятой пластиковой упаковке. Из-за вмятины бутылка плохо стояла и всё норовила упасть. Анна Алексеевна открыла бутылку и понюхала. Запах действительно оказался приятным, без горечи, хотя масло к оливкам имело очень скромное отношение. Нужно перелить в другую бутылку, подумала Анна Алексеевна и, пристроив масло обратно на стол, потянулась за старой бутылкой на шкафчике. В этот момент бутылка слегка щёлкнула, немного отыграла вмятина, от лёгкого толчка бутылка соскользнула и полетела на пол. Анна Алексеевна заметила происходящее боковым зрением и резко повернулась, чтобы поймать бутылку. Ведь пробка на ней уже не держалась плотно, как ранее, чего доброго, ещё выскочит от удара об пол и всё разольётся. Она успела схватить подлую бутылку, но та, в обиду за то, что её слишком крепко сжали, вдруг откупорилась и плеснула маслом на пол.
– Ах! Ну что же ты?
То были последние слова Анны Алексеевны. Схватившись за сердце, она пошатнулась и упала на пол. Белый кот подошел к хозяйке, постоял с минуту непонимающе, пока его лап не коснулась расширяющаяся лужица вязкой липкой жидкости. Кот отскочил и брезгливо зло фыркнул, а на его белоснежных боках появились серые пятна. В полнейшей тишине только булькала бутылка, образовывая лужу масла около бездыханного тела.
* * *
– Так, покойная – гражданка Горячева Анна Алексеевна, сорокового года рождения…
– Горячева Анна?! – прервал речь участкового молоденький доктор, осматривающий тело, опустившись на одно колено на место, чистое от масла.
– Да, Горячева, – подтвердил участковый и ещё раз сверился с паспортом, словно бы ища какой-то подвох, который он упустил, но заметил доктор, и так и не найдя там ответа спросил напрямую:
– А что такого-то? Она что, знаменитость какая-то?
– Ну, в какой-то степени, наверное, да, – доктор слегка усмехнулся.
– Слышь, лекарь, не томи, – потерял терпение участковый.
– Ну, вы что? – Пятидесятая квартира, Анна Горячева, разлитое масло… Неужто не помните?
– Нет. Ничего такого не помню. В громких делах вроде бы масло нигде не фигурировало.
– Ох-хо-хо. Значит вы того дела об Аннушке, разлившей масло, просто не знаете. А дело было очень громкое и известное.
– Почему я этого дела не знаю? Третий десяток в органах и не слышал.
– Петрович, ты поменьше всяких интеллигентиков слушай, – вмешался второй милиционер, помоложе, вышедший из соседней комнаты, закончив в ней осмотр, – Эскулап тебя на старую байку разводит. Не было никакого такого дела. Из книжки эта Аннушка, просто совпадение.
– Ну, так бы и сказал, а то мозги мне мурыжит тут, – проворчал Петрович.
– А вы не находите? Слишком много совпадений. И имя, и фамилия, и квартира номер пятьдесят, и масло…
– Да хватит уже мистику разводить, – возразил молодой милиционер, – нехорошая квартира по другому адресу, в Москве, а не у нас, в Питере, и масло она, скорее всего, просто в руках держала, когда упала.
– Верно, Пинкертон, – доктор одобрительно кивнул и поднялся, – предварительный диагноз инфаркт, остальное покажет вскрытие. Эх, Аннушка, Аннушка, снова ты пролила масло, но в этот раз уже для себя. Кстати, вы кота не видели?
– Кота?! Какого кота? Не было кота вроде бы.
– Да, как же? Вон блюдечко с молоком стоит. Эх вы. Детективы.
– Не было кота, не замечал ни разу и соседки не видели, – снова недовольно заворчал участковый.
– И я нигде не видел. А ведь всю квартиру обшарил, – подтвердил молодой напарник.
– Ну, может быть, может…
Доктор задумчиво замолчал, а его мысль по-своему продолжил молодой милиционер.
– Кто их, старых маразматиков знает? Может, и выдумала себе кота. Вон, миска полная, почти до краёв, значит, не тронута. Одинокие старички, они такие. Благо соседки вовремя спохватились, а то нашли бы через недельку другую, когда уже без противогаза не зайти.
– Ладно, лясы точить, – оборвал его участковый, – Там перевозка, наверное, уже подъехала. Сходи, посмотри.
– А что за нехорошая квартира такая? – спросил он у доктора, когда напарник ушел.
– Это долгая история, в двух словах не расскажешь, там целый роман написан.
– Да, вот, тут такое дело, – замялся участковый, – многие жильцы подшучивали, бывало, мол, в нехорошей квартире живёт Аннушка. А я, стало быть, и не знал, с чего они. А оно вона чё. Я ж, старый дурень, думал они Аннушку нашу за ведьму держат. Говаривали, что видели у неё здоровенного кота, непонятного какого-то. То он есть, то его нет.
– Кот-Бегимот? – с улыбкой поддержал заговорщический тон участкового доктор, – Большой, чёрный, на задних лапах ходит.
– Да нет, нормальный кот, белый такой, только что большой, да, но не шибко.
– Ну, и где он?
– Ну, так, то есть он, то нет, – развёл руками Петрович.
– То же мне чеширско-шрёдингерский феномен. Родственники у покойной есть?
– А как же? Два сыночка-баламута.
– Ну, тогда это их проблема. Мы своё дело сделали.
* * *
Солнце снова наполняло теплом квартиру номер пятьдесят, тщетно разгоняя по углам холодок запустения и одиночества. Солнечные зайчики боязливо жались друг к другу, опасаясь потеряться в образовавшейся пустоте. Светло-серый кот лежал на подоконнике, сиротливо свернувшись в клубочек. Он не глядел во двор, не высматривал хозяйку, но его уши чутко ловили все доносящиеся оттуда звуки. Вот во двор вышли посудачить старушки, расселись по лавочкам и подставили под солнышко свои косточки, попутно перемывая чужие. Начали с незамужних гулён, плавно перешли на молодых соседок и их мужей-алкоголиков, потом добрались до мамочек и их подрастающих бандитов, перебрали все статьи, которые светят малолетним сорванцам, и даже распределили их по мере боевых заслуг юных Нахалят. И только когда все темы исчерпались, они робко заговорили о соседке Аннушке, о её непутёвых сыночках, что подрались на похоронах, о том, что даже поминки по-человечески не справили. Вот и сегодня уже девять дней, а никто и не вспомнил. Да и похоронили не по-людски, ни с домом, ни с соседями проститься не дали, прямо с морга на кладбище и свезли. Лежит теперь Аннушка сироткой в сырой землице на общественном бесплатном кладбище, и нет над ней даже креста захудалого. Конечно же, старушки сгущали краски, крест Аннушке поставили, какой бесплатно дали, а в остальном почти так и было.
Кот печально вздохнул и сильнее прижал к себе пушистый хвост, уткнувшись в него носом. Несмотря на припекающее солнышко ему было зябко в опустевшей квартире. Вдруг шерстки коснулись тёплые заботливые столько лет знакомые руки.
[justify] – Здравствуй, миленький. Жарко сегодня, а ты
