Несостоявшаяся дуэль с Соллогубом

Ольга, сестра Александра Пушкина, сидела, опустив голову и предавалась размышлениям: «Хорошо бы, если Натали не рассказывала, с подкупающей простотой, все, что происходит с ней на балах. Но – нет! Докладывает Александру все: кто улыбнулся, кто сделал комплимент, кто не так слово сказал в её адрес… А потом брат  бросается, как тигр, защищать её честь...».  
     
Ольга всегда была в курсе происходящего в обществе, хотя сама никуда не выезжала. Ей уже рассказали историю о том, что на одном из вечеров Карамзиных, салон которых оставался центром литературной и общественной жизни Петербурга, Натали, сидя рядом с подругой, княжной Вяземской, дочерью Петра Андреевича, отпускала шуточки над Владимиром Соллогубом, начинающим писателем.

Тот задел её тем, что она - мать троих детей, и ей нельзя так легкомысленно вести себя, как делает это молоденькая княжна Мари. Натали замечание не понравилось, и она принялась, без устали, отпускать в его адрес колкости.

Владимир  Соллогуб, чтоб прекратить все это, перевел разговор на господина Ленского, поляка, с которым познакомился буквально на днях у Нессельроде. Тот сейчас танцевал мазурку и как раз очутился перед ними:

- Не правда ли, господин Ленский превосходно танцует?

Натали, как говорят, отвернулась, покосившись на Владимира зло. Как она поняла его, и в каком виде преподнесла их разговор Александру, никто не знает, но вскоре пошли толки, что брат вызвал на дуэль Соллогуба.

Но Владимир, который служит в Министерстве внутренних дел чиновником особых поручений, уехал по делам в Тверь, и пока дуэль откладывалась…

Ольга расстроенно вздохнула. Брат мучил её постоянными тревогами за него. «А вдруг его убьют?» - со страхом сжималась она, становясь маленькой, несчастной от всех проблем с ним и с родителями, которые доставляли ей немало огорчений своими болезнями и проблемами - из-за хронического  отсутствия денег...

Соллогуб Владимир, который на самом деле занимался делами своего Министерства в Твери, ни сном, ни духом не ведал о дуэли, пока через некоторое время после отъезда не получил от  приятеля, Андрея Карамзина, письмо, что он, мол, «поручился за него Пушкину, как за своего дерптского товарища, что  не будет уклоняться от поединка с ним, и - ошибся…»

Молодой человек вспыхнул. «Как? Разве я уклоняюсь? Я же не знал!?»

Не понимая, что происходит, быстро  отправил письмо Карамзину, прося срочно написать все: о каком вызове Пушкина идет речь?

И скоро ему написали, что в Петербурге гуляет сплетня, как будто он заговорил тогда про Ленского потому, что тот нравится Натали Пушкиной, о чем ей и намекал в разговоре с ней…

Владимир сел и настрочил срочное письмо Пушкину, что он готов к его услугам в любое время и где угодно - хотя за собой не чувствует никакой вины. И описал ему все, как было…

Владимир переживал. Как он, обожествляющий Пушкина, станет против него на барьер с пистолетом в руках? Из-за такой мелочи, как ничего не значащий светский разговор на балу, в чужой гостиной?

Соллогуба  возмущало, что  пустышка Пушкина не поняла его, а досужие люди перетолковали светскую сплетню, и  неизвестно, в каком виде она дошла до поэта.

Теперь вот - последовал вызов… И он должен будет принять его... Твердо сжал губы: «Впрочем, стрелять в Пушкина меня никто не заставляет, и этого делать я не буду ни за что!».

Вскоре мимо Твери по делам проезжал камер-юнкер Валуев, который служил  губернским  регистратором. Петр Александрович был женихом княжны Вяземской, и был в курсе происходящего в Петербурге. Он и рассказал ему новость:

- Знаешь, что около Пушкиной сильно увивается  француз Дантес - кавалергард?

Владимир сардонически засмеялся:

- И что же? В то самое время, когда её муж будет стреляться со мной, жена его будет кокетничать с французом?.. Что и требовалось доказать!.. - Владимир понял, что Натали Пушкина – обыкновенная пустая кокетка. - Позорит такого мужа! - возмутился в душе, но промолчал …

Александр Пушкин, подумав на досуге и остыв, тоже хотел было махнуть на все рукой и поручить все Соболевскому, чтобы тот уладил дело миром, но невежливость, как казалось ему, относительно его жены, по светским законам, требует сатисфакции. Жёнка без устали в ухо зудит, что слышит за спиной сплетни, где бы она ни появилась…

Пришлось ему написать Соллогубу. Письмо он попросил отвезти в Тверь Хлюстина Семена – того самого, с кем чуть не подрался на дуэли.

Одиннадцатое апреля тридцать шестого года, долгожданный день выхода первого номера журнала "Современник", не обрадовал его ничем - находился ещё в Михайловском и не знал об этом.

Приехал и - хоть одна радость за все последнее время: в Петербурге жужжали, что его «Современник» покорил всех содержательностью, и следующих номеров читающая публика ожидает с нетерпением.

Но сомнения его одолевали: значит ли это, что журнал будут покупать? Это был тот самый вопрос, который больше всего  беспокоил его, наряду с неоконченным делом по дуэли с Соллогубом. Уже не рад был, что вызвал того из-за глупой жёнки…

Теперь-то он знал, что Соллогуба в городе нет - поехал в Тверь по делам службы. Но, невозможно ведь  ждать, пока молодой человек приедет, надо, наконец, решить этот вопрос чести.

И вскоре уже трясся в экипаже по дороге в Тверь. Но - разминулся с ретивым служащим Министерства внутренних  дел – тот как раз уехал оттуда на два дня.

Пушкин вернулся не солоно хлебавши, в Москву - к Нащокину.
Хорошо, что Соллогуб, вернувшись и узнав, кто к нему приезжал, примчался за ним следом и постучался к нему на рассвете следующего дня.

Конечно,  встретили его сначала настороженно. Но, как два литератора, они сразу стали обсуждать выход «Современника» в свет и увлеклись разговором.

Заспанный Войныч, который вышел к ним с всклокоченными волосами, сделал так, что они втянулись в разговор о светских новостях, о глупостях, из-за которых разыгрываются трагедии с дуэлями... В общем, они примирились.

Пушкин всё же попросил молодого писателя написать какое-нибудь извинительное письмо Натали, чтобы  успокоить её и на этом все закончить.

Молодой писатель с готовностью сделал все так, как поэт захотел и, слава Богу, дело закончилось так - без дуэли.
У Пушкина как будто свалилась гора с плеч…