О том, как ортодоксы Пушкина к себе приобщают

космополитизмом» (Ф.М.Достоевский и Антоний Митрополит), то и нам, грешным, это же пристало?!

А может быть всё-таки осмелимся не поверить тем, кому «поручено наблюдение» ( епископео по-гречески) за нами, перестанем «говорить об этом вздоре» и прислушаемся к Самому Пушкину и попытаемся прочитать его выразительно и исполниться свободы и жизни?

….В 1938 году почти одновременно в Таллинне и Риге появилась статья В.А.Никифорова-Волгина «Пушкин и митрополит Филарет». В ней утверждается, между прочим, что славянофил Иван Васильевич Киреевский познакомил Митрополита Филарета с пушкинским «Борисом Годуновым», чем тронул до слёз чуткую православную пастырскую душу. Там же, без каких-либо оговорок говорится, что:

«И.В.Киреевский послал митрополиту на прочтение новое стихотворение Пушкина:

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?..

Перед духовными очами митрополита предстала душа великого поэта. До содрогания стало жалко его, потерявшего самое драгоценное в жизни, - веру в жизнь и в своё на земле призвание. В митрополите заговорил вдруг пастырь, призванный спасать человека… По нескольку раз повторял он слова Пушкина:

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?..



Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

- Нельзя же так, Александр Сергеевич! – подумал он тепло и нежно. – Такая сила тебе дадена и вдруг взываешь ты в тоске: «Дар напрасный, дар случайный…». Всем нам тяжело, Александр Сергеевич…

…Он не мог больше молиться. Не закончив «вечернего правила», он поднялся с колен, зажёг свечу, взял перо и быстро стал писать:

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога нам дана;

Не без правды ею тайно

На тоску осуждена.



Сам я своенравной властью

Зло из тёмных бездн воззвал,

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал.



Вспомнись мне, забвенный мною,

Просияй сквозь сумрак дум,

И созиждется Тобою

Сердце чисто, светел ум».

В заключение статьи В.А. Никифоров-Волгин несмотря на то, что

«наука не располагает сведениями о том, что поэт переслал архипастырю автограф своего стихотворения» (см. комментарии пушкиноведа М.Д. Филина) и о том, что митрополит Филарет что-либо и когда-нибудь Пушкину пересылал, нарисовал нам умилительную до слёз картину:

«И вот, однажды, получает он строки, написанные рукою самого Александра Сергеевича Пушкина:

В часы забав иль праздной скуки,

Бывало лире я моей

Вверял изнеженные звуки

Безумства, лени и страстей.



Но и тогда струны лукавой

Невольно звон я прерывал,

Когда твой голос величавый

Меня внезапно поражал.



Я лил потоки слёз нежданных,

И ранам совести моей

Твоих речей благоуханных

Отраден чистый был елей.



И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.



Твоим огнём душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

- Слава Тебе, Христе Свете Истинный, - перекрестился митрополит, - что пробудил малым, неискусным моим словом душу великого поэта!

И поцеловал пушкинские строки».

Какая великолепная мизансцена. Окончание статьи сначала и до конца лживой,заканчивается идиллическим приторно сладким целованием православным пастырем стихов « известного повесы и греховных дел искусника, а наипаче вольнодумца и престола монаршего чревоточца», по словам того же автора…?!

Что же, теперь и нам, грешным, остаётся только поверить вместе с «православным» автором, что

«…приобщение к творениям великого человека производит бурю в душе»? И в то, что «величавые, елейные, благоуханные» проповеди Филарета вызывали в Пушкине «потоки слёз нежданных», и Филарет, «простирая руку» ему «с высоты силой кроткой и любовной смирял» его «буйные мечты»; «огнём опаляя душу» поэта, яко Небесный Серафим своею поэтической арфою вызывал в нём «Священный Ужас»?

И не смущает благонамеренного автора, что Пушкин в его лживом изложении оказывается примитивным язычником, почитая Филарета выше Ангела, и льстит ему яко Господу. Филарет со своей духовной высоты заменяет Александру Сергеевичу «шестикрылого Серафима»?

Какое же здесь низменное холуйское представление о вере Пушкина! Да и трудно, ох как трудно, поверить в «бурю в душе» ловкого интригана – «старого лукавца», считавшего «галок на крестах» в пушкинском «Онегине»!

Но вывод статьи хотя и тенденциозен, однако последователен и имеет исторические корни. Что ж, придётся обратиться к сей годами развивавшейся «истории» и для начала вспомнить, что, хотя и славянофил И.В. Киреевский и не имел к ней никакого отношения, но и якобы имевшая к ней отношение Елизавета Михайловна Хитрово – «Лиза голенькая» ( она носила такие глубокие декольте, что даже в пушкинскую эпоху обращала на себя этим внимание), к которой Пушкин писал в таком духе:

«…Хотите я буду совершенно откровенен? Может я изящен и благовоспитан в моих писаниях, но сердце моё совершенно вульгарно, и наклонности у меня вполне мещанские. Я по горло сыт интригами, чувствами, перепиской и т.д. и т.п… я больше всего на свете боюсь порядочных женщин и возвышенных чувств… Я не прихожу к вам потому, что очень занят, могу выходить из дома лишь поздно вечером и мне надо повидать тысячу людей, которых я всё же не вижу» (август 1828 г.) - скончалась за год перед появлением первой публикации пародии на «Стансы» Пушкина митрополита Филарета.

«Традиционное чтение текста ведёт начало от второй его публикации – в журнале «Звёздочка» (1848, №10). Иной вариант, на наш взгляд, гораздо менее убедительный, сообщён в кн.: Сушков Н.В. Записки о жизни и времени святителя Филарета, Митрополита Московского. М., 1868. С.126 -127…» - эту информацию можно почерпнуть из комментариев к выше упомянутой статье добросовестного пушкиноведа М.Д.Филина, однако и он не ставит вопрос о первоисточнике пародии Филарета.

Отметим, что Филарет жил в эти годы и мог совершенствовать своё непритязательное произведение и этим и объясняются все разночтения текста его незамысловатой пародии. Приведём ещё один вариант из современной книги Александра Яковлева «Век Филарета», Москва, Армада, 1998 г., стр. 272:

«… Он согласился на просьбу…приехавшей из Петербурга, Елизаветы Михайловны Хитрово…

- Не напрасно, не случайно жизнь от Бога нам дана! – взволнованно произнёс митрополит. – В этом отрицании слышится вопль души, утерявшей верный путь…

- Но согласитесь, стихи восхитительные! – воскликнула Хитрово.

- Да, - кратко ответил Филарет, вдруг погрузившийся в раздумье.

…И невольно рука потянулась к перу. Владыка написал свой ответ поэту:

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана;

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью

Зло из тёмных бездн воззвал;

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, забвенный мною!

Просияй сквозь сумрак дум,

И созиждется Тобою

Сердце чисто, светел ум.

Далее в книге А. Яковлева утверждается, что Пушкин в ответ Филарету написал вместо двух последних четверостиший:

« Твоим огнём душа согрета

Отвергла блеск земных сует,

И внемлет арфе Филарета

В священном ужасе поэт».

Таким образом получилось, что от « простёртой с высоты духовной руки» и от «силы кроткой и любовной» и от «арфы Серафима», «опалявшей душу» Пушкина пропал и след, остался токмо «священный ужас» и «согретая огнём Филаретовой арфы» поэтическая душа.

«Арфа Серафима» - и благозвучно и серьёзно, и конечно же «мрак земных сует», но не обманчивый «блеск», ещё к тому же и «согревающий» теплохладную душу. Либо блеск и нищета куртизанок, которыми согревается прохладная мелкая душа обывателя, но и тогда при чём тут «священный ужас», либо палимая огнём серафима, отвергнувшая мрак , внемлющая его арфе в священном ужасе душа великого поэта.

Здесь у Пушкина речь о Слове Небесном, реченном в жизнь – Ангеле или «языческом» Боге, что впрочем, тоже самое, – о Величавом Гласе Глагола Небесного, «поражающего внезапно». Только Святая Сила с высоты Небесной «простирая руку», «речью благоуханной» могла «смирить буйные мечты» гордого поэта, «чистым елеем» врачевать раны его «совести», только пред Нею мог он «лить потоки слёз нежданных».

Здесь немного ни мало описывается действие Духа Святаго на праведного верующего человека. Душа не согрета, но палима священным огнём и этому соответствует всё философское и богословское мировоззрение поэта.

Для того, чтобы это в полноте осознать, вспомним его «Пророка», где в мрачной пустыне, является удалившемуся от толпы ничтожной и глухой, от «толпы хладной», от « малодушных рабов, послушных предрассудкам», от «ярёма, секиры и венца» Шестикрылый Серафим.

Внутренняя рифма «ар-фе Сера-фима» это подчёркивает. Когда душа палима Духом Святым, понятен «священный ужас» пред неведомою Духовною Силою, палящую слабую душу человеческую очистительным огнём. Небесному Слову призван отдать себя до конца человек, опалить душу священным жертвенным огнём.

Только понимая боль, палимой Истиной Божественной Гармонии – Святой Софии, отвергнувшей мрак земных сует, ужаснувшейся пред убожеством общеупотребительной нравственности и морали, чистой, несмешиваемой со злом души великого поэта, можно попытаться вместе с Ним ответить на поставленный Им « Великий Вопрос о жизни, вопрос всех стран и народов» (Н.Ф.Фёдоров, «Наброски статьи о Пушкине»).

Вернёмся же к вопросам, заданным Пушкиным в день своего рождения 26 мая 1828 года. Дар напрасный? Дар случайный жизнь? – вопрошает Бога поэт. Зачем дана жизнь? Зачем жизнь дана мне? Жизнь – это дар человеку, или же человек призван кем-то осуществлять полноту богоданной жизни?

«Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал?» - спрашивает Пушкин. Неужли враг рода человеческого «душу мне наполнил страстью, ум сомненьем взволновал?» Но ведь из ничтожества воззвать душу (чувства) и ум сомненьем взволновать может только Высшее Начало?!

Какою тайной личной судьбы можно оправдать ежедневную казнь природного ума и искреннего чувства? Неужели есть в человеке кроме ума и чувства, что-либо другое, постоянное и праведное, на что можно было бы опереться?

Как понять библейскую «враждебную власть» первородного греха, его произвол, как и чем осознать необходимость осуждения на казнь, да ещё и тайную? Как и чем принять отсутствие цели пред человеческим существованием, пустоту сердца и праздность ума? Какой верой можно оправдать однозвучный, бесцельный и бессмысленный шум жизни? Такой «шум» может только «томить тоскою» правдивую и искреннюю душу…

Как пишет Н.Ф.Фёдоров:

« немногими стихами Пушкин отнял у человека решительно всё: случай поставил его началом, жизнь и душу, сердце и ум подчинил враждебной силе и человека оставил с пустым сердцем, праздным умом и ненужной жизнью…

Филарет, производя жизнь от Бога, конечно Благого, зла не создавшего, допуская внемирный источник блага, признаёт, однако, человека существом казнимым, мучимым (распинаемым так сказать), правда, не по воле благого