А Рустам тайно пробрался к Верховному жрецу и уговорил того обвенчать его с Юль-Юль. Той же ночью он вложил палец ей в ноздрю, а она укусила его за мочку уха, что означало соединение навеки. Утром измученные любовью и тревогой супруги расстались, Рустам укрылся от гнева Вождя в камышах у дальней заводи Карамана.
А родителям Юль-Юль и невдомек, что дочка их уже замужем, что враг семьи, присадивший синяк на лик их родственника, сам стал их зятем! И повелели родители Юль-Юль готовится ей к свадьбе.
Зарыдала Юль-Юль, окропила слезами шесть юбок из лучшей поскони, две подушки из рогозного пуха и одну любимую подушечку из сусличьих хвостиков. Но не внял грозный отец мольбам дочери и в знак предстоящего свадебного пира стал дудеть у входа в землянку в тростниковые дудки, начал бить в барабан, обтянутый щучьей кожей и велел разжечь костры, чтобы варить гороховую кашу для гостей.
А Рустам, что прятался в камышах у Дальней Заводи, услышал звуки тростниковых дудок и грохот барабанов, увидел дымы костров близ землянки, где жила Юль-Юль, и решил, что теперь она отдана другому навеки. Тогда наклонился Рустам низко-низко, погрузил голову в болотную воду и стоял так, покуда дыхание в нем ни кончилось.
К ночи отпросилась Юль-Юль у родителей набрать крупного паслена для свадебного пирога, а сама побежала к Рустаму. Недолго рыдала она над его телом и последовала вслед за ним, рассчитывая соединиться с любимым в садах Басык-Гурея.
Вскоре тела влюбленных нашли, а старый Верховный Жрец отпел их и приказал отнести в Прощальный овраг.
Кузен Юль-Юль залечил синяк и, плача, простил Рустаму все обиды, приняв на себя часть вины за его смерть.
Старый Вождь плакал оттого, что ослушались его приказа, и ослушников не удастся отвести в Прощальный овраг.
Сосватанный родителями Юль-Юль жених плакал просто от обиды и потому, что ему не досталось приданое.
Жители верхней улицы плакали, ибо им не довелось отведать свадебной гороховой каши.
Жители нижней улицы рыдали за компанию со всеми.
Бляхамуха и Студентымы решили, что впредь не будут пить бедоносную гороховую брагу, и выпили напоследок, а выпивши, пролили немало слез по своей прошлой пьяной и будущей беспутной жизни.
И только старый Верховный Жрец, который все и устроил, знал, что междуусобица кончилась и наступил мир.
Сказание о вкусной да здоровой пище
Над широким Караманом
Расстилается туман.
Вышел месяц из тумана,
Что-то вынул из кармана,
Стал рассказывать роман
Про сады Басык-Гурея,
Про красотку А-юю.
Подходи. Садись скорее.
Слушай. Я тебе спою.
Это зачин, присказка. А вот вам и сказка.
Раз пошли на охоту Бляхамуха и Студентымы. Были они великими искусниками и скоро добыли и жирных байбаков, и шустрых пестрых сусликов, и насобирали по полной шапке трясогузочьих яиц в ольховнике. Тогда спустились они к берегу Карамана и, размотав бредешок из поскони, наловили ленивых карасей да колючих раков, и затем развели костер, дабы приготовить обед и наполнить силой тела, истомленные промыслом.
И вот напекли они раков, на ивовых шампурах нажарили сусликов, карасей да щук и прочей снеди, и стали обедать. Бляхамуха сметелил жирного байбака – и Студентымы уговорил такого же и косточки обглодал. Бляхамуха одолел пяток карасей да сухую щуку – и Студентымы от него не отстал. Бляхамуха закусил полшапкой яиц – и Бляхамуха вдвое больше съел. А когда легли они в тень крутого берега и откупорили сухую тыкву с гороховой брагой, сладкой от черемухи, то спросил Студентымы у Бляхамухи:
- Скажи мне, Бляхамуха, отчего ты собою толст и гладок, как осенний сайгак, а я – тощ и костляв, как тот же сайгак после зимней бескормицы; почему твой живот кругл и не дает тебе увидеть срамного места, а мое чрево приросло к спине и пупок подобен тушканчику, смотрящему на дрофу?
И ответил Бляхамуха:
- Смотрю я на тебя, доблестный Студентымы, и удивляюсь: в битве застольной ты мне нисколько не уступаешь, аппетит твой подобен грозному волку, который ворвался в стаю цапель на осеннем льду, он столь же яростен, как и щука, что не давится костлявой плотвой, глотая ее с хвоста. Но куда девается вся эта снедь, не оставляя блеска своей славы на твоих боках? Почему седалище твое не трясется от сладкого жира и нет на нем тех же умилительных складочек и ямок, что обильны у сытого младенца? Почему я красив и справен, а ты сух и ломок, как очерствевший на горячем камне гороховый кисель?
Обиделся Студентымы на такие речи своего товарища и побратима и не разговаривал с ним, покуда шли они домой, отягощенные обильной добычей и сытным обедом.
С тех пор стала жизнь не мила для Студентымы: и жена-то у Бляхамухи краше, и землянка просторнее, и паслен в огороде слаще… А Бляхамухе все по сухому бревну: по-прежнему с другом приветлив, все так же ласков. И от того еще больше стал завидовать Студентымы, налился горькой желчью и черной кровью.
А жена у Студентымы была мудра и стала молиться Басык-Гурею:
- Отец наш в небесных садах, создатель Садама и А-юю! Муж мой стал скорбен телом и духом, не сладок ему кисель со спелой черемухой и кислым крыжовником, не согревает его мой теплый бок, не радует проказами наследник. Научи меня, как мужу помочь!
Ночью приснился жене Басык-Гурей, большой, как летняя грозовая туча. И сказал ей Басык-Гурей, потрясая погремушкой из сайгачьего черепа с горохом внутри:
- Ступай к Верховному жрецу, расскажи о своей беде, он поможет.
Обрадовалась женщина, зажала расщепленной веткой ноздрю, чтобы не оскорблять дыханием своим Верховного жреца и, отыскав его в храме, рассказала обо всем.
На следующий день призвал к себе Верховный Жрец Бляхамуху и Студентымы и стал их расспрашивать, и дознаваться, и светить в глаза солнечным зайчиком от белого кварца, и смотреть – не потеют ли у них ладони и не прерывается ли дыхание, и сличать слова и водить пером дрофы по столу. Убедился Верховный жрец, что оба правдивы, подумал и повел их обоих в землянку, где хранился Священный горох, по дороге рассказывая удивительную историю:
- Ведомо, что Басык-Гурей создал Степь и Караман из духовной субстанции, материализовав ее. И для каждой вещи бог создал идеальный образ, сиречь понятие. А чтобы понятия нельзя было сделать материальными, он запер их в особых отражениях, названных знаками. И все те знаки собрал Басык-Гурей в тайном предмете, похожем на кирпич, составленный из тончайших листов. Однажды в древние времена, когда случился недород на младенцев, прислал Басык-Гурей пришлого человека в Елдым-Бобо, и с ним был тот самый кирпич. И было это лучшим подтверждением прямой связи Басык-Гурея со своим народом и проявлением благорасположения. Те знаки нельзя назвать по именам, потому что древний язык Басык-Гурея и Садама забыт, но пришлый человек, которого трижды обрезали и немедля сделали первым Верховным жрецом, научил называть те понятия на языке Елдым-Бобо, глядя на листы священного кирпича - скрижали. С тех пор каждый храмовый служка учит наизусть те тайные слова, чтобы обращать их в молитвах к Басык-Гурею и черпать из них мудрость.
Тем временем пришли они к землянке со Священным горохом и спустились в нее. И в дальнем углу под охапкой сухой конопли лежала скрижаль удивительного вида. Открыл Верховный жрец скрижаль, и увидели они, пораженные, картину, на которой изображены были два высоких и узких вверху сосуда как бы из темного льда, а рядом – другой сосуд, прозрачный как замерзшая вода и наполненный пенистым напитком цвета отвара из зверобоя. А поблизости виделась низкая плошка, белая как снег, украшенная изящными узорами, с моченым горохом. И лежали рядом нож невиданно тонкой работы и трезубец с костяной рукояткой.
Долго дивились бы Бляхамуха и Студентымы на чудесную картину и на другие изображения, но Верховный жрец забрал скрижаль и сказал:
- Согласно обряду, трижды наугад переверну я листы, и расскажу, что означают тайные слова, и потом будет ясно, как лечить вашу беду.
И первый раз открыл он скрижаль, и начал водить по знакам пальцами, произнося грозные слова:
«Одним из важнейших факторов внешней среды является пища, которая переходит во внутреннюю среду организма и участвует во всех жизненных процессах. Пища оказывает влияние на состояние центральной и периферической нервной системы, а через нее и на весь организм.»
И спросил Верховный жрец:
- Принимаешь ли ты, Студентымы, сии слова на веру?
- Да, - ответил Студентымы, - и ими руководствуюсь каждодневно! Только за ради пользы организма и кормлюсь, и прочие дела учиняю!
- А ты, Бляхамуха, не впадаешь ли в ересь, не отвергаешь ли мудрости древней скрижали?
- Нет, - отвечал Бляхамуха, но пользу от питания держу на окраинах ума, а за первейшую цель полагаю удовольствие.
И снова Верховный жрец раскрыл скрижаль. Поднялась пыль по углам землянки, летучие мыши заметались в воздухе, страшно зазвучал голос в полутьме:
«Приблизительно в центре стола поместите блюдо с жарким, справа и слева от него — блюдо с рыбой и другими закусками. Между блюдами расположите тыквы с брагой и кувшины с пасленовым и черемуховым соками. Соусники с подливкой расставьте в нескольких местах, в зависимости от величины стола и числа ужинающих.».
- Свято соблюдаете ли вы правила сервировки? – спросил Жрец.
- Я всегда располагаю жаркое посредине стола, а рыбу – слева от него, - сказал Студентымы.
- А я не вижу иной возможности поставить жаркое, - отвечал Бляхамуха, - потому что раз оно занимает весь стол, то, значит, и середину. Ну, а уж брага между блюдами – это святое. Какая ж радость от еды без браги?
И в третий раз открылась страшная скрижаль и произнес Верховный жрец, водя наслюнявленным пальцам по бороздкам черных символов:
«Под руководством нашего славного Верховного жреца и могучего Вождя народы нашей необъятной и могучей Елдым-Бобо в радостном, героическом и творческом труде воздвигают величественное здание светлого будущего, претворяя в жизнь многовековую мечту человечества о построении нового общества, об изобильной, счастливой и радостной жизни.
… Нормальная и полезная еда есть еда с аппетитом, еда с испытываемым наслаждением».
От таких страшных слов упали побратимы на колени и стали каяться в грехах: Бляхамуха признался, что сроду не строил величественных зданий, а Студентымы повинился, что порой ел помногу только для того, чтобы не уступить в доблести Бляхамухе.
Тогда задумался старый жрец и, помолчав, рек:
- Хорошо. Прочитаю вам еще один кусочек из древней скрижали, а вы сами растолкуйте мне его тайное значение. И стал нараспев говорить:
«Облупя два фунта яблок, вынь из них семечки. Насыпь десятую часть фунта тертого горького миндалю и добавь четверть чашки простоквашной сыворотки. В двухведерный дубовый бочонок, облитый по стенкам воском, положи до верху лучших бананов, перекладывая их яблоками, миндалем и поливая соком. Не забудь пересыпать солью, которой потребно будет
(Елдым-бобойцы "забегали" в Хоришкино, и А-Ю-Ю (я пишу по-старому имя) все плакала: "Хым-хым-хым"... )
Из первородного хаоса...