1.
Человеку свойственно верить. Вы только подумайте, сколько на нашей древней планете было и осталось по сей день всевозможных культов и религий, скольким богам поклонялись люди, чтобы оправдать высшим промыслом свои, не всегда благовидные, дела и поступки. Везде, даже на каких-нибудь Богом забытых тропических островах разрисованные аборигены молятся под звуки тамтама обожествлённому страшному обгорелому пню. Поверяют ему самые сокровенные тайны, черпая из своих молитв надежду на будущее и уверенность в завтрашнем дне.
Люди верят. Даже самые закоренелые атеисты свято верят в то, что Бога нет. Но, несмотря на это, они устраивают демонстрации, до боли напоминающие крестный ход, помещают своих усопших вождей в мавзолеи, поют песни и гимны вместо молитв. И верят в светлое будущее, прилагая минимум усилий для его достижения.
Мои бабка с дедом родились в дореволюционной России. Они хорошо помнили те времена, когда в церковь ходили открыто, не опасаясь, что об этом узнают соседи и партийное руководство. Но, несмотря ни на что, бабушка всегда отмечала православные праздники - примерно так же, как Штирлиц праздновал день Советской Армии: чтобы никто не узнал и не догадался. И крашеное яичко на Христов день нам, пацанам, перепадало.
Я не помню, откуда в моей голове появились тексты молитв, но когда в девяностые годы взрослым сформировавшимся человеком я впервые открыто переступил ворота храма, то «Отче наш» я знал и был несказанно этому удивлён. Видимо, тайком ото всех моя дорогая бабушка крестила меня, а затем вместо песен напевала над колыбелью священные тексты, которые невольно запали в детскую душу - как некая тайна, откровение, о котором нельзя было говорить вслух. Мы вели себя так, будто находились на территории, временно оккупированной врагом, где было опасно не только свободно общаться, но даже думать о запретном. Странно, но иногда мне кажется, что глубоко законспирированный Штирлиц – это собирательный образ ушедшего в подполье нашего непобедимого народа.
Отец мой вступил в Партию на фронте, гордился этим и воспитывал нас с братом в духе атеизма. Но когда он однажды обнаружил на моей шее маленького смешного человечка, сплетённого из ниток и чем-то напоминавшего распятие, то его тревоге и возмущению не было предела. Как не было предела гневу гоголевского Тараса Бульбы, узнавшего, что сын Андрий предал свою Православную веру и переметнулся к католикам.
Я, десятилетний пацан, конечно, ни о чём таком не думал и вовсе не хотел огорчать самого близкого мне человека, который с омерзением сорвал с моей шеи и выбросил подобие креста. Я совершенно искренне уверял его, что не верю в Бога, что никто никогда не обращал меня в свою веру и что… безбожие – самая истинная вера на Земле. Конечно, до последнего утверждения я тогда ещё умом не дорос…
Дед, некогда отмотавший срок в лагерях и исключённый из Партии, не вмешиваясь, молча смотрел на наши разборки. Он прекрасно понимал, что за крест на моей шее отца по головке не погладят - объявят взыскание по партийной линии и сообщат в школу. А уж там постараются, чтобы я вырос правильным человеком – без перегибов и отклонений. Ведь говорилось с высоких трибун, что нынешнее поколение советских людей будет жить при Коммунизме. А верующим там, понятно, делать нечего.
2.
По завершении вышеописанных событий у меня вдруг прорезался повышенный интерес к вопросам религии, которые были окутаны ореолом таинственности и запрета в нашей сугубо неверующей стране. Но бабушка к тому времени умерла, и поговорить на эту тему было не с кем. На глаза мне попалась книга Емельяна Ярославского «Библия для верующих и неверующих», на обложке которой крупными буквами было написано крамольное слово БИБЛИЯ.
Именно из этой книги, случайно завалявшейся в отцовской библиотеке, мне довелось узнать о существовании ветхозаветных святых и пророков. Опуская ненужную довольно язвительную критику, я упивался описанием их жизни, деяний и пророчеств. Библейская картина сотворения мира затмила для меня, подростка, сомнительное учение Дарвина. А красота и образность описаний древних авторов поразила моё разыгравшееся воображение широтой и откровенной эротичностью, начиная с родословных библейских героев, в которых прямо говорилось, кто кого родил. Сейчас это кажется невероятным, но мы в то далёкое время были лишены всякого понятия не только о сексе, но и об эротике, как таковой…
3.
Прошло время. Я стал учащимся технического ВУЗа в небольшом южном городке. Месяцы воздержаний и зубрёжки сменялись для нас, студентов, вечерами пьянства и откровенного разгула. Однако мы выросли именно такими, какими нас хотели видеть наши вожди: патриотами, атеистами и верными ленинцами. Весенние воскресники, приуроченные ко дню рождения Ленина, довольно часто приходились на Пасху. Народ возмущался, и по «голосовой почте» расходились стихи:
Спасибо Партии родной
За всё добро и ласку,
Что отобрала выходной
И обкорнала Пасху.
Дело было субботним вечером в институтской общаге накануне вышеуказанного запретного праздника, который, так или иначе, отмечался всеми. Только вместо молитв и песнопений в тот вечер мы купили дешёвого плодово-ягодного (прозванного почему-то плодово-выгодным) вина, врубили музыку и наслаждались жизнью. Вдруг совершенно неожиданно на пороге набитой до отказа комнаты появился зам. декана факультета, от которого зависели самые главные блага студентов – общежитие и стипендия. Щелчок, запретная джазовая музыка выключилась, и мы, напуганные до смерти, тощими тараканами прыснули в дверь, стараясь не зацепить, не дотронуться до освободившего нам проход надсмотрщика, бывшего сотрудника МВД, занимавшего второе место на факультете и отвечавшего за дисциплину.
Выпитое вино, досада на то, что попался, что теперь придётся искать съёмную квартиру, - всё это вытолкало меня на тёмные улицы спящего города и погнало по ним - куда глаза глядят. Я долго шёл, не разбирая дороги, и вдруг увидел… настоящую сказку. На фоне начинавшего алеть утреннего неба где-то в глубине открытых ворот единственного на весь город православного храма горели свечи. Тихое стройное пение доносилось из помещения церкви, и довольно большая очередь спокойно-одушевлённых людей медленно двигалась туда, к средоточию красоты и гармонии.
Впечатление было убийственным. Контраст этого прекрасного сосредоточенно-созерцательного мира с моей неустроенной, зависящей от нелепых случайностей жизнью, был потрясающим. Чувство невольного благоговения овладело душой забитого презренного студента…
За ушами привычно заныло. Хотелось курить, но пачка в кармане была пуста. Я подошёл к каким-то ребятам, стоявшим в сторонке, намереваясь стрельнуть сигарету.
- А сколько тебе лет? – задал неуместный вопрос худощавый парень, глядя на меня с некоторым превосходством и даже презрением.
Мой ответ не убедил его, и он спросил документы. Пришлось отдать ему в руки студенческий билет. И вдруг я понял, до меня дошло, что это, похоже, рейд, проверка, новая западня. Вторая за ночь!
- Так… Студент, значит. И, наверняка, комсомолец, - подслеповато щурясь на мой документ, с видимым удовольствием констатировал парень.
- Попался! Вот дурак! Теперь, чего доброго, из института выгонят! – мелькнуло в моём почуявшем опасность воспалённом мозгу. – Ведь это, наверняка, проверяющие от ВЛКСМ, от горкома. Ловят несознательную молодёжь!
У страха глаза велики. Ловким движением я вырвал из рук комсомольского лидера свой студенческий и бросился к выходу, в темноту проходных дворов. Погоня была, но мне удалось скрыться. На этот раз повезло…
4.
Я рассказал о себе, о том, как нас воспитывали, отлучив от привычной для нашей страны христианской среды. Сменилось несколько поколений советских людей, но вера наших отцов, будто сорная трава сквозь асфальт, пробивалась к солнцу и давала новые и новые всходы в душах атеистов, безбожников во втором и в третьем поколениях. Потому что за многие столетия учение Христа, его мораль прочно вошли в наш быт и разговорную речь.
Мы не задумываясь говорим друг другу СПАСИБО, что означает - СПАСИ БОГ. Наш год разбит на даты христианского календаря – посты и праздники. И каждое ВОСКРЕСЕНЬЕ напоминает нам о том, что именно в этот день ВОСКРЕС наш Спаситель, пожелавший принести в мир всеобщую любовь и гармонию, к которой мы должны стремиться…
Вот уже двадцать с лишним лет прошло с тех пор, как пало первое в своём роде государство, запрещавшее людям верить во что бы то ни было кроме коммунистического светлого будущего. Сотни лет густо замешенный раствор Православия скреплял Россию, её славянскую часть, в единое целое. В СССР этот клей заменили другим, замешенным на крови, атеизме и интернационализме. Но он высох, не выдержав испытания временем. И построенное с его помощью государство благополучно рассыпалось на национальные составляющие, бывшие союзные республики.
Невозможно склеить разбитую чашу. Какой раствор сможет удержать от окончательного распада на мельчайшие осколки многочисленных народностей и краёв нашу многострадальную урезанную Россию? Попытки возврата к древней дохристианской вере обречены на провал: не так много осталось в нас языческого. Десятки всевозможных сект христианского и прочего толка пытаются обескровить Православие, увести к себе его исконную паству.
Государство освободило РПЦ от налогов в надежде на возрождение ВЕРЫ в народе. Но верхушка церкви вместо того, чтобы показать пример стойкости и аскетизма, теряет авторитет, наслаждаясь властью и богатством.
Нет единства, некому сварить клей, который мог бы на века скрепить рассохшееся от безверия тело России. Мы медленно плывём на нашем утлом судёнышке, вычерпывая бьющую из всех щелей воду. И совсем не думаем о том, что рано или поздно нынешний штиль сменится бурей. И тогда…
Люди! Пока не поздно, пока ещё есть такая возможность, мы должны найти идею, способную нас объединить! Или вернуть Православие, утраченное без малого сто лет назад. Иначе – окончательный распад и порабощение. Иначе – пойдём ко дну!
