окружающие меня, сзади и с правого фланга, занимали пути, по которым я имел бы возможность ретироваться. Те, которые стояли в Сморгонах и Новом Снержене, могли в три перехода придти в Борисов, а те, которые были в Свислоче - в два.
В то же время известия, получаемые мною от Кутузова и Витгенштейна, согласовались с теми, которые я получал от Кноринга. От Кутузова я получил повеление принять меры предосторожности, на случай, если Наполеон пойдет вниз по Березине к стороне Бобруйска, чтобы там переправясь, обратиться на Игумен и Минск и тем открыть себе сообщение с огромными магазинами находящимися в этом городе.
Граф Витгенштейн писал мне из местечка Черепья от 11 (23) ноября: «Я не могу положительно уверить Ваше Высокопревосходительство о намерениях большой неприятельской армии. Хотя и говорят, что она идет к Борисову, но все меня заставляет думать, что она взяла направление на Бобруйск, потому что в первом случае маршал Виктор старался бы держаться у Черепья, чтобы прикрыть движение большой армии».
Сходство известий Кутузова, Витгенштейна и Кноринга давало повод предполагать появление Австрийцев у Свислоча было движением заранее условленным у Наполеона со Шварценбергом, и что этот генерал явится на этом пункте с тем, чтобы соединившись с Наполеоном, помогать ему в переправе.
Все генералы мои были поражены неудобством моей позиции. Многие из них подавали даже мнение оставить ее и двинуться влево, к Лепелю, где предполагали найти армию графа Витгенштейна. Несмотря на все эти опасения, я устоял против всякого предложения, не согласного с важною целью, которая состояла в том, чтобы удерживать мостовое укрепление у Борисова. Я велел исправить некоторые повреждения, сделанные в брешах во время атаки. Продолжив оборону, я надеялся дать Кутузову средство придти к Березине в одно время с Наполеоном, за которым он (как писал в своих реляциях) следовал по пятам. Мог ли я тогда вообразить себе, что он останется на Днепре в 25 милях (175 верст) назади, в то время, когда Наполеон подойдет к Березине!
В ожидании прибытия наших войск, я весь день 11 числа занимался наблюдением неприятеля, расположенного на левом берегу. Бивачные огни у него горели на большом пространстве, и сквозь облако дыма, покрывшего горизонт, я мог заметит движение войск, которые этим средством и пожарами, произведенными на разных пунктах, может быт хотели скрыть от меня настоящую свою численность и намерения. Я спокойно смотрел на эти движения и ожидал более определенных.
Решившись поставить посты по берегу реки в надлежащих расстояниях один от другого и держать главные силы в центре у Борисова и Веселова, я готов был идти, смотря по надобности, на угрожаемые пункты. Огромное зарево над неприятельскими биваками, виденное нами ночью, достаточно убеждало нас, что там было много войск. Они были заметны в трех или четырех разных местах.
Хотя невероятно было, что Наполеон захочет переправляться через Березину у города Березина, потому что путь этот был дальнейший и подвергал его опасности столкнуться с нашею большою армией, которая должна была следовать на его фланге; но со всем тем я не мог себе позволить не обращать внимания на предписание главнокомандующего, тем более, что его предположения подтверждались известиями, доставленными Витгенштейном и Кнорингом. Кроме того, Наполеон мог желать взять направление немного к югу, для того, чтобы в неистощенных еще уезда покормить голодных солдат своих, которые шли от самой Москвы по дороге, опустошенной войсками. Вследствие сего я подумал, что Наполеону весьма удобно оставить два небольшие корпуса, один против Витгенштейна, а другой, чтобы удержать меня у Борисова: тогда бы он пошел на Бобруйск и князь Шварценберг мог бы поспеть вовремя, чтобы защищать переправу его и прикрывать отступление. Отсутствие Кутузова, казалось, оправдывало эти догадки. Реляции его извещали, что он почти уничтожил неприятельскую армию, а прежние бумаги уведомляли, что он следовал за нею по пятам. А между тем Французы четыре дня уже стояли передо мной, а Кутузов не показывался. Я не мог иначе истолковать его отсутствия, как предположением, что Наполеон изменил маршрут свой и что Кутузов преследует его по другому направлению.
Нужно было принять меры среди этой неизвестности. Прежде всего я должен был повиноваться. Я не хотел однако оставить вовсе первый мой план: наблюдать берег Березины на тех пунктах, по которым пролегают важные пути в Минск и Вильну, через Зембин. Чтобы все это согласовать, я приказал Ланжерону наблюдать, в центре, Борисовское мостовое укрепление, а Чаплицу - защищать с севера Веселово; сам же я с дивизией Войнова, взял бы направление к югу, на местечко Шебашевичи, находящееся на Березине в 6 с лишком милях ниже Борисова.
Ланжерон, находясь у Борисова, должен был с этого центрального пункта наблюдать за движениями неприятеля на Березине, выше и ниже Борисова, и оказывать сильное сопротивление, если Французы вздумали бы переправиться в Веселов или в другом месте. В случае нападения на Чаплица, он должен был всеми средствами помогать ему. Но если бы неприятель не предпринимал ничего важного, а стал бы делать только фальшивые движения, чтобы обмануть нас, если бы он оставил противоположный берег и двинулся на то место, куда пошел я, - тогда Ланжерон должен был отозвать к себе Чаплица и соединиться со мною.
По отправлении означенных предписаний, я выступил к Шебашевичам, стараясь скрыть мое движение от неприятеля, который узнав о нем, мог бы удобно атаковать отряды, ослабленные моим удалением. В продолжении шести часов, идя вниз по Березине, разделяющей меня от неприятеля, я старался скрыть от него мои войска, пользуясь гористой и лесистой местностью. Дороги были не мощеные, покрытые снегом, и кроме того по дальнейшему расстоянию, стук от прохода моей артиллерии не мог быть слышен неприятелям. Вечером 12-го числа мы прибыли в Шебашевичи.
Там, явился ко мне офицер, который до выхода моего из Борисова, был послан Чаплицем на другую сторону Березины, чтобы высмотреть расположение неприятеля и узнать о Витгенштейне. Переехав Березину в броде у Стахова, он встретил нескольких партизанов наших, которые передали ему, для доставления мне, письмо Витгенштейна. Витгенштейн уведомлял меня о намерении своем следовать по пятам за Французами, которые находились против него, если они будут отступать, и соединиться с армией Кутузова. С большим сожалением я увидел, что вопреки планам нашим, Витгенштейн вместо того, чтобы со своими 45 000 войсками присоединиться ко мне и совокупно удерживать переправу, намерен был следовать за Французами, а меня одного оставлял против Наполеона с весьма незначительными силами. Я немедленно отправил того же курьера к Витгенштейну, чтобы предложить ему соединиться со мною, по прежде принятому плану. Другого курьера я не отправлял, потому что офицер, который привез мне письмо от Витгенштейна, несмотря на свою усталость, просил меня дать ему и это поручение. Так как первое он исполнил разумно и смело, то я согласился, и он отправился обратно в 10 часов вечера. Но вместо того, чтобы ехать как можно скорее, согласно своему вызову, он, проехав несколько верст, остановился ночевать и приехал в Борисов только в 10 часов утра, гораздо позже тех курьеров, которые были отправлены после него. Таким образом, этот молодой человек, не понимая важности данного ему поручения, не оправдал моего доверия. Письмо мое не дошло до Витгенштейна, который остался при своем несчастном намерении.
На другой день 13 (25) числа казак привез мне известие, что неприятель готовится строить мост у Ухолода, в полуторе мили ниже Борисова, между Ланжероном и мною. Я тотчас же отправил генерала-майора Рудкевича с двумя полками пехоты и шестью орудиями, чтобы подкрепить отряд, который находился на том пункте. Только он выступил, как другой казак явился ко мне с известием, что неприятель оставил постройку моста. Несмотря на это Рудзевич продолжал идти к назначенному пункту, через который можно было удобно переправиться и вброд.
14 (26) числа рано утром Ланжерон дал мне знать, что неприятель намеревается переправиться против деревни Бриловой или Стакла, и что Чаплиц со своей дивизией защищает эту переправу, которая была на севере занимаемой нами линии; сам я лично находился на другом конце оной по направлению к югу. Хотя мы не могли убедиться действительно ли неприятель решился на это предприятие, или оно будет им оставлено, так же как и прежнее, все-таки я приказал Чаплицу защищать этот пункт до последней крайности, предупредив его, что ему в скором времени будет послано подкрепление, если неприятель будет упорствовать в нападении. В то же время я велел Ланжерону, ближе всех стоявшему к Чаплицу, чтобы он отправил к нему все войска, которыми он мог располагать, не оставляя однако без защиты мостовое укрепление Борисова. Рудзевич должен был идти к Борисову, чтобы заменит своими войсками те, которые будут посланы на подкрепление Чаплица.
Между тем курьер от Чаплица привез мне известие, что неприятель упорствует в своем намерении. Судя по этому, я полагал, что Французы действительно покушались переправиться на севере, и потому, оставив свою линию, которую занимал на юге, я тотчас же двинулся в Борисов. Я прибыл туда к 10 часам вечера, с дивизией Войнова и со всем штабом моим. На походе мы слышали пушечную пальбу со стороны переправы.
Теперь я должен подробно рассказать о действиях Чаплица, со времени выхода моего из Борисова, 12 числа утром, до возвращения моего туда 14-го вечером. Донесение этого генерала служит основанием моего рассказа.
Чаплиц стоял у Брилова, в 400 или 500 саженях от того места, где потом Французы устроили свой мост. Он велел двум отрядам занять Зембин, который был от него в 6 или 7 милях, на дороге в Вильну, и Веелово было влево от него, в 5 милях, на нижней Березине. Чтобы вернее утвердиться в движениях неприятеля, он скрылся в кустах на берегу реки, и сам видел, как офицеры осматривали удобные места для переправы. Офицеры эти старались скрыть свои действия, показывая вид, что приехали напоить лошадей своих; но Чаплиц заметил, что лошади были одни и те же, и возвращались только с другими седоками, которые в свою очередь также делали осмотр.
Среди этих беспокойств, внушаемых несомненными признаками переправы, Ланжерон совершенно некстати прислал Чаплицу приказание оставить все три поста: у Замбина, у Веселова, и у Брилова, соединиться с ним у Борисова и вместе идти ко мне. Чаплиц, основываясь на моем предписании, отказался исполнить это неуместное распоряжение.
Второе приказание, при котором Ланжерон угрожал ему ответственностью за ослушание, осталось также без исполнения. Оба они прислали ко мне курьеров в Шебашевичи; но Ланжерон, извещая меня о действиях Французов, ни словом не упомянул о тех двух несообразных предписаниях, которыми он отзывал к себе Чаплица.
13 (25) числа около вечера, Чаплиц увидел перед собой значительную неприятельскую силу, которая непрестанно увеличивалась вновь прибывающими войсками. Так как берег на его стороне был ниже и не позволял ему достаточно наблюдать противоположную
