Ложь.Записки кулака. Часть 2

полушубок и показал милиционеру приколотый к пиджаку орден Красного Знамени. У того отвисла челюсть, и изменилось  лицо. Потом, придя в себя, он вытянулся по стойке смирно и приложил ладонь к буденновке. Такой орден вблизи он видел впервые.
- Прошу прощения, не признал. Докладываю! Михаил Иванович в своем поезде, в
тупике, на вокзале!
Потом он шагнул в сторону, свистком подозвал проезжавшего лихача и что-то сказал ему, указывая на Никиту. Тот спрыгнул на землю, расправил полость и пригласил Никиту в коляску. Милиционер взял под козырек, возница дернул поводья, и справный жеребец сразу пошел крупной рысью.
На вокзале давка, негде поставить ногу. По тому, как бегали железнодорожники,
как  милиционеры охраняли двери, ведущие к поездам, и патрулировали перрон, Никита понял, что Калинин здесь, в своем вагоне. Как же миновать опричников, стоявших у дверей? Орден то, орденом, а если спросят документы, которых у него нет? В вокзале душно, от печей тянуло жаром, от людей парило и тянуло какой-то кислятиной, дышать было нечем. Люди сидели и лежали вповалку. Это были, в основном, деревенские люди, бегущие от коллективизации, раскулачивания и непосильных налогов. Видно было по тому, что все они расположились семьями, с маленькими детишками и стариками. Никита почувствовал, что потеет, и расстегнул полушубок, невольно взглянув на орден. Орден сразу придал ему смелости и уверенности. Он вспомнил, как в 1919 году, после изнурительного похода по заснеженной равнине, их часть добралась до какой-то станции. Замёрзшие и уставшие бойцы прикорнули на полу и тут же заснули. Утром их разбудили крики и ругань. Уже потом Никита узнал, что тогда на станцию прибыл в своем поезде сам Троцкий и комендант поезда приказал очистить вокзал для приема председателя Реввоенсовета. Всех вытолкали, а Никита не хотел расставаться с теплым помещением и упорно делал вид, что не может проснуться. Как ни билась охрана, но разбудить его так и не удавалось. В это время в помещение вошел сам Троцкий и спросил, что здесь происходит. Ему ответили, что не могут разбудить какого-то командира. Тот махнул рукой и распорядился его не трогать. Эпизод всплыл в памяти потому, что тогда только хамство помогло уберечься от мороза. А что если и сейчас использовать этот прием, ведь попытка не пытка. Он распахнул полушубок так, чтобы был виден орден и двинулся к дверям. Оба милиционера повернулись к нему, взглянули на орден и, переглянувшись, вопросительно посмотрели на его обладателя. Никита поздоровался с ними и тихо сказал:
- Мне к Михаилу Ивановичу!
Что они подумали о нём? За кого они его приняли? Однако расступились, открыли
ему двери и пустили на перрон. Здесь его никто не остановил, посчитав, что проверили прежде, чем он сюда прошел. У вагона стоял постовой с винтовкой и спросил:
- Что  нужно?
- Мне нужно к Михаилу Ивановичу!
Постовой открыл двери тамбура и кого-то позвал. Тут же появился молодой
человек в военной форме, окинул Никиту оценивающим взглядом и спросил:
- Что вам?
- Мне нужно повидать Михаила Ивановича!
- Он, что назначил вам приём?
- Да нет, я первый раз здесь!
Молодой человек немного задумался, а потом сказал, что Михаил Иванович сейчас
занят и принять его не может. Но потом, увидев орден, добавил, что можно прийти завтра, часов в двенадцать. Попросив подождать, он через несколько минут вернулся и протянул Никите бумажку.
- Вот вам пропуск, чтобы вы беспрепятственно прошли сюда. До свидания!
Выйдя из вокзала на площадь, Никита с хорошим настроением пошел к трамвайной
остановке, перебирая в уме всё, что произошло с ним за эти полчаса. Если на милицию его орден так подействовал, то Калинин тоже внимательно отнесется к нему. Перед ним вставали радужные картинки о предстоящей встрече - одна, краше другой. Он расскажет всесоюзному старосте о своей жизни, о жизни брата, о жизни своего отца и всей большой семьи. Он не сомневался, что Калинин немедленно вызовет и поставит на место сельских беспредельщиков. Вот тогда посмотрим, чья возьмет. Сойдя с трамвая возле памятника Никитину, он зашел в бывший магазин купца Рудакова, купил бутылку водки, свернул за угол и поднялся на второй этаж в квартиру сестры Веры. Сергея не было. Вера была одна и предложила ему перекусить. Он отказался и стал ждать брата, не став рассказывать о цели своего приезда. Затем прикорнул на диване и вскоре уснул.
Утром, на следующий день, братья вновь отправились по своим делам: Никита
пошел на приём к Калинину. Сергей - в Обком партии. Варейкиса вчера в Обкоме не оказалось, но оставалась надежда встретиться с ним сегодня.
Разговор с Калининым был недолгим, но принял Калинин его сразу же, как только Никита подошел к вагону. Потом он еще долго возмущался приёмом, оказанным ему всесоюзным старостой, который даже не поинтересовался, за что он получил орден и где  воевал? Не спросил о семье и что думают крестьяне о колхозах? Оборвал и не дал до конца рассказать о кооперативе, не попытался даже выслушать, что всех его членов раскулачили, и они теперь ищут защиты. Вообще ему не понравилось, что Калинин был рассеян, чем-то озабочен, плохо его слушал и, как ему показалось, вообще спешил избавиться от своего собеседника. Когда он пришел к сестре, то там его дожидался брат. Сергей рассказал, что у дверей Обкома встретил Нечаева из сельскохозяйственного института, который сказал, что Варейкис и вчера никуда не выезжал из города, а просто никого не принимает. Одним словом, Варейкис не захотел с ним раговаривать. Никита, в свою очередь, поведал брату о встрече с Калининым и оба сделали вывод, что ничего хорошего ждать от этого похода по верхам не надо. Оставалось уезжать, не солоно хлебавши. Поэтому тут же простились с сестрой и поспешили уехать. Перед самым семилукским мостом они встретили Полякова, который, лежа в санях, ехал им на встречу. Они хотели спросить, где тот взял дровни и лошадь, но он остановился сам, спрыгнул из саней и, подбежав к Пономарёвым, затараторил:
- Я знаю, что вы уехали еще вчера, - почти шёпотом говорил мельник, - и не знаете,
что вас тоже раскулачили. Твоя, Серёга, приютилась у Бендереши, а твоя, Никита, не знаю даже где!
Эта новость так оглушила братьев, словно над ними с треском раскололось небо. В
первый момент они даже не поняли трагизма всего произошедшего. И только когда мельник тронул свою лошадь и, опустив голову, проехал мимо них, посмотрели друг другу в глаза и глубоко вздохнули, погрузившись в свои невесёлые думы.
- Может быть, Серёга, забрать своих и податься в город? – подал голос Никита.
- Во-первых, нужно узнать, что там твориться, где они, что с ними? Во-вторых,
куда ты денешься с такой оравой, не имея справок?  Остановят на первом углу и отправят всех назад.
- Ну что ж, остается только взять ружье и перестрелять всю эту сволочь!
- Если бы, Никита, можно было, у меня бы рука не дрогнула, но плетью обуха не
перешибёшь. Перестрелять - это пустая затея. Ну, перебьёшь наших идиотов, пришлют других, а тебя  шлёпнут. Так что выкинь это из головы. А теперь поехали, своих надо искать!
Утром, когда они выехали из города, стояла ясная погода, без ветра, метели и
довольно с крепким морозом. Глубокий снег уже был тронут оттепелью, лежал на земле крепким настом. Дорога была чудесной. После обеда ветер усилился, прибивая к полям тяжелые сизые тучи, дыхание его становилось резким и пронизывающим. Никита чмокнул, и лошадь пошла вскачь. Возле дома Попова Егора Яковлевича, по-уличному Бендереша, единственного из членов кооператива, кого до сих пор не раскулачили из-за его бедности, Никита придержал лошадь и высадил Сергея. Именно на дом Бендереши указал мельник, говоря, где приютилась Дарья. Сергей вбежал на крыльцо, прошел темными сенями и распахнул двери в избу. Через маленькие оконца проникал скудный свет и в избе царил густой полумрак. В первый момент он ничего не разобрал, но потом глаза привыкли к темноте, и он увидел массу людей, занявших печку, лавки и скамейки. За столом сидела большая группа ребятишек, которые усердно облупливали кожуру с картошки и прикусывали большими желтыми огурцами. На печке сидел Никифор Дымков с матерью, женой. На лавках расположились его снохи и сыновья - Настя, Мария, Федор и Михаил. Возле печки стоял Григорий Чульнев, упираясь головой в потолок. Рядом, на суднице, сидела его жена и двое сыновей подростков. Здесь же был и хозяин дома Егор с женой. Когда Сергей зашел в избу, голоса умолкли и все взоры устремились на него. К нему, по - медвежьи косолапя, подошел хозяин дома и протянул руку:
- Ну, как там, в городе, Сергей Егорович?
- Пустой номер, Егор!
- И что же вам теперь делать? У вас же все отобрали: негде жить, нечего жрать,
полно детишек. Чего начальство добивалось, обрекая вас на голодную и холодную смерть?
- Я встретил в городе одного знакомого, разговорился с ним и он мне объяснил, что
все это делается по указке партии, которая потребовала от местных властей не только отобрать у нас все, что мы нажили своим трудом, но и выселить в далекие края!
- Для чего это делается? Кому это нужно?
- Нужно это Сталину, чтобы загнать всех крестьян в колхозы
и получать бесплатный хлеб. Вот Сталин и придумал напугать крестьян раскулачиванием, а на нашем горьком примере заставить их поголовно вступить в колхозы.
Сергей заскрипел зубами и его глаза засверкали недобрым огоньком.
- А где же моя Дашка? Что-то я не вижу ее?
- Да, ты же еще не знаешь! Сегодня утром из Нового Подклетного приехал ее брат
Семён и увез к себе!
- А где ребятишки?
- Сынишка твой уехал с матерью, а девки разбежались по подружкам!
- Ну и я пойду!
К нему подошла Маруся, жена Егора, и предложила Сергею пообедать. Он обедать
отказался. Встал, попрощался с мужиками и вышел из дома. На крыльце остановился, вздохнул и осмотрелся вокруг. Наискосок виднелся отцовский дом, забитый не хозяином, а чужими людьми, и на мгновение  поймал себя на желании зайти в эту знакомую до мелочи хату, где он родился, вырос, возмужал, нарожал детишек. Откуда ушел на войну и куда вернулся искалеченным. И вот опять стараются искалечить теперь уже его душу, смешать с грязью, превратить в пыль. Он сбежал с крыльца, завернул за угол и быстро зашагал по Ломам. Ему не хотелось ни встречаться, ни разговаривать с кем бы то ни было. Прошел улицу, не встретив никого, миновал мостки мельницы Полякова, обогнул крайние домики села и направился к мосту через Дон. Вскоре перед ним возникли силуэты домиков выселок Нового Подклетного. Он запахнул полушубок, надвинул шапку на лоб и ходко зашагал по пойме.
Шуряк Семён и его жена Груша встретили Сергея, помогли раздеться и пригласили за стол. Дарья понуро сидела в углу на скамейке, а сын спал на печке. Семен сбегал в лавку и принес бутылку водки. Груша из погреба принесла квашеной капусты и огурцов, достала из печки чугунок с тушеной картошкой. Из деликатности ни он, ни она не лезли с расспросами, считая, что если нужно, он и сам расскажет, что случилось. Сергей, не евший целый день, был голоден и с жадностью набросился на еду. Дарья есть отказалась, и даже не присела к столу. Брат и сноха, зная нрав Дарьи, не стали ее уговаривать. После второго стакана Сергей спросил:
- А у вас многих раскулачили?
-