Ложь.Записки кулака. Часть 2

сюда под винтовкой.
Старое Подклетное было обижено лесом, что не позволяло жителям строить с размахом. Плодородной заливной земли тоже было мало, а поэтому домики были в основном каменными и маленькими. Село, несмотря на близость к городу, не расстраивалось, а наоборот, кто был в силах, старались уехать в другое место. Наверное, поэтому в Воронежской области числилось пять Подклетных.
Колонна уставших людей втянулась в довольно широкую улицу, повернула направо и вошла в невысокую  церковную ограду из беленых кирпичей с металлическими пиками сверху. Белая церковь, без крестов и колоколов, была величава и молчалива. Со скрежетом распахнулись огромные, кованые ворота, и люди, перекрестившись на темный проем, с настороженностью и опаской переступили порог поруганного божьего храма. Бессонная ночь, волнения и усталость совершенно сморили народ и они, едва перешагнув порог церкви, стали укладываться спать. Кое у кого нашлись свечки, спички и в зыбком мерцании их огоньков матери спешили уложить сначала полусонных детей, сооружая им подобия постелей, состоявших из пиджаков и другого тряпья. Вскоре все угомонились, и наступила тишина. Кое-где еще слышались вздохи и шептание молитв. И все же многие не спали. Так много за эти сутки было пережито, что и сон не шел. Не спал и Хохол. Уложив Дарью с детишками спать, он опустился на пол, прислонившись спиной к стене. Закурил. Его мучила неизвестность о судьбе жены, о Федьке. Дошел ли он до своих? Вскоре, заметив огонек трубки, к нему подошел Никифор Дымков, присел рядом.
- Что ты, Иван Иванович, думаешь об всей этой катавасии? – наконец нарушил молчание Никифор.
- А что такое? – оторвался от своих дум Хохол и не сразу включился в разговор.
-Меня интересует, почему нас все время крутят вокруг да около, словно играют в кошки-мышки. Привезли сначала в Семилуки, потом переправили на станцию, а теперь пригнали сюда, в село. Ведь было бы скорее и ближе, если бы нас сразу повезли  через семилукский мост.
Хохол любил и уважал этого, на вид невзрачного человека, за его трезвость, жадность к работе, за то, что он сумел сохранить целостность семьи, никого не отделил и держал всю огромную родню в строгом подчинении.
- Не знаю, Никифор, что тебе ответить, - не сразу начал Хохол, словно собираясь с мыслями. – Я тоже думал об этом, и считаю, что этому беспределу есть несколько причин. Во-первых, этими издевательствами власть наглядно запугивает крестьян. Глядите, мол, жлобы косолапые, что будет с вами, если не пойдете в колхоз. И они добились своего. Ты, наверное, заметил, что никто из соседей даже не вышел проводить нас и на станции никто не подошел, не спросил, чем можно помочь. Во-вторых, боятся выступлений в защиту, иначе чем объяснить то, что нас гнали ночью и все время держат под усиленной охраной. В третьих, бояться за себя и за то, что делают со своим народом, а поэтому прячут нас от посторонних глаз. Одним словом, бояться показать истинное лицо советской власти. А мы с Сергеем Пономарёвым за нее, дураки, кровь проливали, а его братец Никита даже орден получил, а теперь тоже шагает со всей семьей под конвоем. Да в гробу я видел такую власть!

В церкви было тихо, темно и прохладно. Крестьяне, привыкшие вставать с первыми петухами, давно проснулись и теперь сидели возле стен или бродили, словно тени, по огромному залу. И только детишки, привалившись головками к материнскому телу, спали младенческим сном, сопя и причмокивая губами. Люди не разговаривали и  даже избегали смотреть друг другу в глаза, словно все были виновны в бедах, свалившихся на каждого из них. Да и кому можно было излить свою душу, если всех их объединяла одна и та же судьба. Даже родственники старались не общаться, избегая взаимных укоров и бесполезных обвинений. Заря разгоралась и через узкие оконца церковного купола, начал разливаться румяный свет, разгоняя по углам колеблющиеся тени. На огромном своде в отблеске разгоревшейся зари парил могучий седовласый вседержитель, сложив пальцы в крестном знамении, словно благословлял обездоленных людей на муки и унижения. Ниже, на стенах, были прикреплены красные полотнища, на одном из которых было написано: «Ликвидируем кулачество, как класс!», на другом, висящим на стене напротив, лозунг гласил: «Братьям по классу, узникам капитализма, в день 1 мая наш пролетарский привет!». Наверно эти транспаранты были недавно написаны и теперь сохли на стенах, ожидая международного праздника трудящихся, но оказались совершенно кстати и сейчас.
К Хохлу подошел добродушный Иван Рыбин, поздоровался и, указав пальцем на лозунг, заметил:
- Если там узники капитализма, то чьими узниками будем мы? Социализма?
В это время со скрипом открылись церковные ворота, и с улицы в церковь ворвался шум, людской гомон и ржание лошадей. Хохол вынул изо рта трубку, вскочил на ноги и поспешил к выходу. За ним пошел Рыбин, потянулись мужики, женщины и дети. Спустя некоторое время в церковь хлынула  толпа с котомками, узелками и без них. Мужчины, женщины, старики и детишки. Люди потеснились, освобождая на каменистом полу место для вновь прибывших братьев по классу.
Возвратился Хохол, заметно повеселевшим. Подойдя к Дарье, он сказал:
- Давай кормить детей, да и самим не мешало бы перекусить, ведь вчера поели только один раз. Так мы скоро ноги таскать не будем!
Дарья развязала корзинки и стала выкладывать припасы на расстеленное  полотенце. Хохол нарезал ножом сало, хлеб и выдал каждому по два яйца.
- Кушайте, наедайтесь, а если мы тут останемся, то к вечеру сварим горячего, - пообещал Хохол, и все, не ожидая второго приглашения, принялись за еду. А он продолжал:
- Привезли раскулаченных из Терновки, Гвоздевки, Ендовища, а из Богоявленки привезли только одну семью, Афони Ключникова.  Он сказал, что моя семья живет у свата и никого из них пока не трогают. Поговорил я и с другими мужиками. Семен Горлов из Гвоздевки сказал, что мельницу Полякова снесло полой водой. Никто не сообразил спустить воду, вот и остались теперь наши земляки без мельницы. Да и кому она теперь нужна - эта мельница, если нечего будет молоть. А вообще-то мельник молодец. Как начали нашего брата трясти, так он и смылся, а мы, как идиоты, сидели и ждали у моря погоды. Вот и дождались!
- А куда, кум, денешься, если нет документов, а без них первый милиционер задержит.
- Все это, Дарья, чушь. Документы можно было достать у Мишки Жогова, он бы для Сереги все сделал, ведь все-таки крестник. А вот Бендереша и без документов уехал в город, и ничего, не вернули.
- Нам, кум, с Бендерешой нечего равняться. Он не постесняется и придушит любого человека, лишь бы завладеть его документами.
- Конечно, Бендереша не хуже другого бандита и нам не к лицу брать с него пример, а надо бы. Как обидно, что обвели вокруг пальца. Я плохо разбираюсь в политике, но Серега знал, что нас дурят. Об этом он и сам говорил не раз, но все же надеялся на справедливость. Да кто мог себе представить, что нас, простых людей, подвергнут таким издевательским гонениям? Признаюсь, что я тоже не ожидал такого поворота.
Пронесся слух, что привезли воду. Еще утром было объявлено, что к церкви, утром и вечером, в бочке будут привозить воду из ключа, чтобы ссыльные могли запасаться ею. Хохол встал, взял ведро и пошел на улицу. За ним потянулось другие, у кого была посуда. Пока Хохол ходил за водой, дети подмели всю еду и обрадовались, когда он вернулся с полным ведром. Напоив детей, он распорядился, чтобы они сбегали к бочке умыться, и дал им полотенце. Пока дети ходили умываться, он рассказал Дарье, что сейчас встретил одного знакомого милиционера, он родом с Богоявленки, и тот объяснил, что всех отправят, как только будут готовы вагоны.
- А он не сказал куда?
- Вроде говорил, что в Котлас.
- А где это?
- Говорит, что у самого Белого моря, на севере. Да еще, я встретил Илюшу Шубякина, вашего свата. Он подошел к ограде, чтобы поглазеть на нас. Я ему рассказал о тебе и попросил принести продуктов и кое-какого барахла. Обещал к вечеру принести.
- Ну, зачем ты, кум, это сделал?
- А чем ты будешь кормить детей и сама чем собираешься питаться? Мы что с тобой, в гости едем? Ты сильно ошибаешься. Нас выгнали из домов, и думаешь, что теперь будут кормить? Забудь об этом. К тому же хорошо знаю наших, чтобы ждать, когда они сами додумаются сварить хотя бы картошки и принести сюда, покормить тебя и ребятишек. С одной стороны эта наша известная тупость, а с другой обычная жадность. Поэтому нужно не только просить, но и требовать, чтобы несли все, что смогут. Так что забудь про свою гордость и совесть.
В это время пришли дети, умытые и повеселевшие. Хохол и Дарья взяли ведро и тоже пошли во двор, чтобы привести себя в порядок. Там они встретили Ивана Рыбина со своим выводком, который сообщил, что этой ночью украли всю еду у матушки с батюшкой. Хотя у них и были только яйца, да черствые куличи, оставшиеся с пасхи. От такой новости Хохол даже бросил умываться, на его лицо легла тень и заходили скулы.
- А кто это сделал?
- Кто его знает, ведь он там руку не оставил.
Когда Иван отошел, Дарья шепнула Хохлу:
- Это сделал наш Никитка. Он и в селе всегда воровал.
- А ты откуда знаешь?
- Когда ты ходил за водой, к нам подходила Фёкла и хвалилась, что они наелись яиц до икоты.
- Вот гнида, вот гад! Нашел, кого обижать. Да я его раздавлю как слизняка!
- Не связывайся, кум, горбатого только могила исправит. Чёрт с ним!
- Нет, Дарья, я ему и горб исправлю, и если будет нужно, то и могилу вырою. Тут дело не только в нем, а в нас самих. Если сойдет с рук одному, появятся другие охотники до чужого добра. Нас и так всех уже обобрали, обрекли на голод и холод, но тут ничего не поделаешь, плетью обуха не перешибешь. Не хватало теперь, чтобы мы еще грабили друг друга. Так дело дойдет и до убийства, если не наведем порядок. Поэтому Никитку нужно так наказать, чтобы он почувствовал и узнал, что за воровство пощады не будет.
Хохол вытерся полотенцем, пригладил кудри и пошел в церковь. Как и о чем он говорил с Никитой, никто никогда не рассказывал, но Дарье Хохол сказал, что теперь тот на всю жизнь запомнит, что чужого брать нельзя и детям своим накажет, да и другим  будет хорошим уроком.
На следующий день из области приехало высокое начальство. Милиционеры зашевелились, забегали, созывая ссыльных в церковь. Освободили один угол, принесли откуда-то стол, две скамейки, на которых расселись городские гости. Начальник караула, казавшийся подростком среди дородных чинов, выложил на стол бумажки, прихлопнул их узенькой рукой и строго посмотрел на толпившихся перед ним мужиков и баб.
- Сейчас я буду называть ваши фамилии, а вы будете отвечать, здесь ли эти люди или нет. Предупреждаю, чтобы ничего не скрывали, не хитрили. Ясно?
Люди переступили с ноги на ногу и промолчали. Списки людей, подлежащих высылке, составлялись в сельсоветах малограмотными людьми, что внесло в ход переклички путаницу и неразбериху. Часто вместо фамилии в списке стояла кличка или прозвище. Кое-как, к вечеру, разобрались со списками и фамилиями, разбили всех по группам, примерно по 40 человек в каждой, назначили старост, и предупредили их, что за каждого человека они будут отвечать персонально.
Заминка вышла только с