Убийственное равнодушие

у кобеля не вскочет».
- Разве я виновата, что меня изнасиловали, а, тёть Марин? – никогда, наверное, мне не забыть взгляда этой несчастной затравленной девочки.
- Нет, конечно же, нет, - отвечала я ей. – Такое могло случиться с каждой.
- Хорошая Вы, тётя Марина, хоть и ссыльная.
Семёновна после этого стала ко мне значительно теплее. Аня вскоре закончила школу и уехала в Смоленск поступать в институт. Я же вернулась в родной город гораздо позднее…

***
Через много лет, когда я уже была депутатом Госдумы от партии оппозиционной президенту Васильеву (тому самому, которому я сочувствовала в его бытность политзэком), я ехала из Москвы в Смоленск. Машины я так и не купила, поэтому ехала поездом. Пусть не престижно, зато комфорта больше. Да и укачивает меньше. Соседи в купе: пожилая пара и молодая девушка, узнав, что я депутат, просто засыпали меня вопросами.
Когда я пошла за чаем, едва не столкнулась с пожилой женщиной. Судя по мимике, хмурилась она куда чаще, чем улыбалась. На лице её каждая чёрточка выдавала хроническое недовольство всем и всеми.
- Маринка! Ты ли это? – воскликнула она, увидев меня. Лицо её при этом изменилось до неузнаваемости. Уголки губ тут же приподнялись, складываясь в улыбку.
Тогда-то я и узнала бывшую соседку:
- Здравствуйте, Зоя.
- Слышала, ты теперь депутат Госдумы! Как же тебе повезло! Никак не ожидала! По делам едешь или так?
- Да вот думаю съездить на праздники родных навестить.
- А я вот тоже в Смоленск. К сестре в гости… Ну что, Мариночка, может, чайку попьём, поболтаем?
Мне было неудобно отказать ей в таком пустяке. Вскоре мы сидели в её купе вместе с двумя стариками и женщиной средних лет. Зоя представила меня как депутата Госдумы, не забыв упомянуть, что когда-то мы были соседками. Видно было, что она очень гордится знакомством со мной.
Всё то время, что мы пили чай, Зоя во всех подробностях рассказывала мне о своих несчастьях. Ученики дебилы полные, завуч стерва, директор самодур – работа не радует, и зарплата копеечная. Мужики – все козлы, особенно зять (и что Лерка в нём нашла, дурак дураком). Сваты – век бы их не видеть! И соседи все гады.
- Вот зимой был гололёд – упала, сломала ногу. Пока лежала в больнице – хоть бы одна сволочь зашла, спросила, как дела! Да нет же – никто даже не вспомнил. Всем на меня плевать. Что за люди! Злые, равнодушные, только о себе и думают! Как будто бы так и надо!
Я слушала её и вспоминала Семёновну. Ту самую Семёновну, которая, когда Зоя лежала с травмой головы, приходила к ней каждый день в больницу, интересовалась её состоянием, приносила передачи. И ту самую, которая вместо поддержки и сострадания в своей беде получила циничное: «Анька твоя проститутка!».
Уже лет шесть как Семёновна отошла в лучший мир – туда, где её дочь и зять. Но иногда я думаю: а как бы она поступила с Зоей, будь она жива? Пришла бы проведать её в гипсе? Или плюнула бы на неё, как и все? Но этого уже никто не узнает.