Он много знал

Ничего интересного о своей личности я сказать не могу, поэтому расскажу о своей сестре. Она любила своего младшего брата. Она была ему матерью, в то время как настоящая мать напивалась с настоящим отцом до сущего безумия. Она хорошо училась и читала мне книжки на ночь. Потом она поступила в колледж и смоталась из дома так быстро, что даже вещей не собирала. Она решила начать жизнь заново. Она работала официанткой в местом баре. Денег ей хватило на самое дешевое жилье в большом городе. Я же остался один против двух пьяных, но любимых мною, людей. Она обещала навещать меня при любой возможности, но этого не потребовалось. Моих родителей лишили родительских прав, и меня отправили в детский дом. Я вовсе этого не хотел. Я привык засыпать под эти крики. Я привык к этому запаху. Это была привычная для меня атмосфера, в ней я не чувствовал страха.
 Детский дом оказался вовсе не детским местом. Там надо было ложиться во столько-то, просыпаться во столько-то, делать то-то и се-то. Все как у взрослых людей. Каждый день нам читали последние новости нашего района. Никаких сказок и никаких улыбок. Нас растили для серьезных дел. Нас учили многим вещам. Нас-то учили, но я предпочитал ничего такого не делать. Я был очень замкнутый и, что странно, очень непослушный. Когда все выходили из моей комнаты, я заставлял дверь кроватями и шкафами, а сам садился на пол и читал книжки, которые брал в нашей библиотеке. Из детских книжек там был только Том Сойер. Его я читал со слезами на глазах и завистью в сердце. Были, конечно, и всякие другие книжки для детей, но я их считал неинтересными из-за названий.  Поэтому в основном я прочитывал страниц 10, а затем просто рисовал между строк. Однажды меня посетила гениальная идея, писать между строк еще одну строчку. Таким образом увеличивать объем книги вдвое. Мне приходилось много стараться, чтобы мои строчки не шли в разрез с остальными. Это был мой первый и последний писательский опыт, потому что меня усыновили, и я стал жить как нормальные дети.
 Хотя нормального было мало. В школе у меня был только один друг, даже не друг, а так. При всем притом это была девочка. Надо мной издевались, как хотели. Но издевки прекратились через год. К тому времени мальчики повзрослели и поняли, что я все делал правильно.
 Я общался с ней в перерывах между книгами. Мы просто однажды встретились в библиотеке, когда я брал Марк Твена. Она сказала, что ей нравится Том и Гек. Эти слова меня обрадовали. Впоследствии мы стали иногда разговаривать, но все наши разговоры ходили вокруг, да около Тома и Гека. Наверно она просто жалела меня. Но я этого не замечал. Она меня даже на день рождения позвала. Мы играли в бутылочку. Там было много ребят, и все они презирали меня кроме нее. С первой же попытки выпала честь мне, и мы поцеловались. Я так засмущался, что раскрасневшись и, почти, в слезах убежал под смех одноклассников. Мне было всего 11, а казалось что уже.
 Мы перестали общаться на какое-то время. Точнее, я просто не ходил в школу из-за стеснения, притворяясь больным. А когда пришел, она спросила:
- Где ты был? Я боялась, что ты сбежал в другой город от меня.
- Я не хотел убегать, просто мне страшно.
- Дурачок! - и она обняла меня.
 Я так и не понял, что это было. Первая любовь или просто ''детский сад'', но одно я знал точно, у меня появился первый настоящий друг. Но в сентябре следующего года она переехала туда же, где училась моя сестра. Я тоже загорелся мечтой, всеми правдами и не правдами переехать к ним. Сестра знала мой новый адрес и телефон. Она звонила и писала. Она говорила, что у нее все хорошо. Она говорила, что она нашла хорошую работу и хорошего парня.
 Впоследствии я узнаю, что ничего этого не было, что она гнила там как и раньше в нашем доме. Она ринулась из пекла в пекло.
 К концу школы я выбрал, кем хочу стать. Врачом. Но моей приемной семье это не очень нравилось. ''Отец'' работал в какой-то фирме по производству автомобилей. Он проводил мне экскурсии по своей фабрике. Там было одно помещение, которое оставило огромный отпечаток в моем сознании. В этом помещении проводились различные краш-тесты. Машины разбивали, поджигали, обливали, словом, издевались, как хотели. И все это было лишь для того, что бы создать идеальную машину, которая будет как можно меньше подвержена повреждениям.
 Каждый день моего детства мой отец проводил надо мной или моей сестрой краш-тест. Кидал бутылки, стегал ремнем и так далее. А у других людей, происходит что-то еще. Борьба с болезнями, со стрессом и т.д.  
 Может смысл нашей жизни как раз в краш-тесте. Кто-то просто хочет создать идеального человека. По этой причине все пробные экземпляры заселены на землю, на которой тестируется устойчивость к ударам ножа, дубины, выстрела пули, удара в лицо; предательство, разбивание сердец. И все подобное.
 Все эти мысли я подчеркнул из книги Курта Воннегута, которую прочитал летом между пятым и шестым классом.
 И все же я строго был нацелен, стать врачом и уехать к сестре. Я осуществил эту задумку.
 Это оказалось настолько просто, что я не понимал, почему другие люди не учатся там, где хотят и работают на ненавистной работе. Наверно потому, что у них есть друзья и дела, которые им важнее. Я же мог спокойно просидеть за столом, перечитывая учебник второй раз за день.
 И вот первый курс. Все новое, неизведанное. Мне дали общежитие, повышенную стипендию, халат, шапочку. Я был очень рад этим вещам. Точнее, этим символам. В деньгах нужды не было никакой. У меня были хорошие ''спонсоры''.
 Первый курс я вообще не запомнил. Все слишком быстро прошло. Наверно я не запомнил еще и потому, что кроме текста и картинок, да лиц преподавателей, я не видел ничего и никого. Я был так увлечен, что даже вечеринки, громкая музыка, наркотики, алкоголь, секс обходили меня стороной, происходя прямо в моей комнате. Однажды на моей кровати двое трахались, не заметив на ней читающего меня. В принципе я и сам не сразу их заметил, только когда книжку загородила голова симпатичной девчонки.
 Зато преподаватели меня боготворили. И со второго курса меня уже направили стажироваться и перевели на заочное отделение.
 Я совсем забыл рассказать о сестре. Я ее встретил лишь однажды. Это была очень короткая встреча.
- Откуда у тебя синяки под глазами? - спросил я.
- Все совсем не так, как я тебе говорила и писала. Но я не буду тебе говорить правды, не спрашивай. Верь в меня, это единственная просьба...
- Я тебе подарок принес, - я протянул ей новенький  мобильный телефон, о котором все говорили, что он самый лучший.
- Что? Как... Откуда... Нет, Саша, я не могу это принять. Он слишком дорогой.
- Да? А мне казалось не очень. Мне его подарили, когда я сюда поехал учиться, но он мне вовсе не нужен, так что забирай. Не отказывайся, Ира, ты же сестра моя.
 И она согласилась, мы еще немного посидели, и не успели принести кофе, как подъехала какая-то белая машина, и Ира убежала в нее. Я остался один против двух чашек кофе. В этот миг произошло невероятное, зашла та самая девчонка со школы. Я уже забыл, как ее зовут, но это точно была она. Я сверлил ее взглядом, а потом заметил, что она зашла не одна, а с парнем. Я взгрустнул и, под чтение гистологии, допил вторую чашку. Расплатился, вышел, приехал, уснул, проснулся, стажировался, уснул, проснулся...
 Монотонности я не замечал вовсе, как вы уже заметили, я мало чего замечал кроме медицины. Это заметил мой сосед, он был деловитый парень, но ничего не понимал в медицине. В итоге он создал частную клинику, в которой всем, по части медицины заправлял я, а он всем остальным. Мы стали хорошо известной клиникой, и не слабо процветали. Оказалось, что вместе мы можем почти все. Но кроме работы нас ничего не связывало. До того момента, как он пришел на работу пьяным.
- ...И смысл теперь всего этого? Я сто лет трудился, пахал ради нее, а тут бах и все. - он заплакал. - Ты же врач, Сань, ты почти Бог, неужели она умрет?
 Она была его женой, и звали ее Рита. Она любила ездить на велосипеде, и ходить в походы. Как-то раз я даже ездил с ними. Больше всего мне понравился их сын. Он был очень веселый мальчик, я чувствовал, что он олицетворяет мое антидетство. От этого становилось и тоскливо, и печально, но в тоже время я радовался за него и его семью. А теперь я скорбел.
- А как же сын? - спросил я. - Ты же и ради него старался, вложи остатки сил в него. Антон, успокойся... - я не представлял, что сказать.
 Случай был безнадежен. И после него рухнула еще одна жизнь. Антона. Затем круто изменилась жизнь его сына. Я его усыновил.
 Я не хотел оставаться работать в этой клинике, и уволился. Я мало чего понимаю во всякой юриспруденции, но в итоге у ''нас'' выкупили клинику и я стал очень богат. Всем этим занимался какой-то юрист, которого об этом попросил в завещании Антон. Я же просто получал по заслугам.
 К 50 годам, то есть через пятнадцать лет, как открылась наша клиника, я женился. Я потерял девственность в первую брачную ночь. Она была моложе меня почти на 30 лет. Как в юриспруденции так и в любви я мало чего понимал. Через год мы развелись, и я остался даже без ''сына''. Жил на съемной квартире, до сегодняшнего момента. До сегодняшнего дня.
 Я проснулся, сбрил налет щетины с лица и потопал на работу. Как только пришел, меня сразу же вызвали в операционную. Я ведь выучился на хирурга, кстати говоря. Шок. Я просто встал в ступор. Это была моя сестра. Причем оказалось, что выстрелила в нее, та самая девчонка со школы, которая сидела в наручниках уже больше дня. Хотя девчонкой ее уже не назовешь, но все-таки я ее помню такой. Пуля засела прямо в печени, а другая прошла насквозь, слегка задев аорту. Сестра наверно и выжила бы, если ее доставили сюда сразу после выстрела, но сейчас это была просто трата времени, больше похожая на утреннюю разминку, нежели на спасение человека.
  Спустя пару месяцев, я наведался в тюрьму. Мы поболтали, и я застрелил ее прямо там же. Я не смог выдержать такого удара по моему рухнувшему сознанию. Всю жизнь я прожил огорождая свой чистый разум от внешнего мира и зачем? Что бы жить вот так? Без друзей, любви, родных, цели. Я просто тащил свое умное тело по страницам, исписанным латинскими словами. И вот куда я притащил себя. Стоило бы быть нахальным, пьяным, глупым. Мир бы был прекрасней и он был бы настоящим. А не таким, каким вижу его я. Ведь мой мир состоит из аппендицитов. В основном. И монотонности. Понял я это в 52, и решил покончить с собой чужими руками. Но не вышло, меня признали невменяемым и вместо тюрьмы отправили в психушку.
 Там я продолжал ставить диагнозы этому миру и оперировать его своим острым умом. Но толку от всей этой истины я так и не получил.