КРЕСТ ПОБЕДЫ

мышцы, подошел к кровати, рухнул навзничь и мгновенно заснул. Сон был короткий, вязкий, леденящий душу, как клинок, проникающий в самое сердце, подобный падению с большой высоты, без сновидений. Он проснулся от странного стука, доносившегося откуда-то снаружи. Встал с кровати, выпил воды из кувшина, жадно, большими глотками, протер глаза ладонями и вышел из дома.
  Уже светало, под окнами, во дворе за столярным столом стоял король и что-то мастерил при помощи инструментов. Он выстругал два черенка, один длинный, метра два в длину, второй значительно короче, не более метра, затем соединил их наподобие креста, сделал пазы и при помощи бечевки начал прикручивать друг к другу. Вокруг уже собирались люди, много людей, привлеченные стуками, удивленно переглядывались, но никто так до сих пор и не решился обратиться к своему королю. Себаллос  подошел к нему и тихо спросил:
  -  Что ты делаешь?
  Пелайо быстро взглянул на него, но ничего не сказал, наконец, крепко связав два черенка крепкими узлами, обрезал лишнюю бечевку, воткнул этот импровизированный крест в землю прямо перед собой и обратился к собравшимся:
  - Братья! Сегодня ночью я не сомкнул глаз! Перед самым рассветом, час назад, я вышел из дома и увидел в небе, посреди ярких звезд, Огненный  Крест, подобный этому, только огромный, с пылающими на нем буквами «Крест Победы»! Господь посылает нам знамение! Это Крест Победы, которую мы потеряли на Гвадалетте, не посрамим же Веру Христианскую и Святую Церковь! Лучше умрем, но не преклоним колени перед исмаилитами! Готовьтесь к битве!  
  Воздух вокруг буквально взорвался яростными криками, смесью небывалого восторга, радости и решимости идти на смерть ради высшей цели. Воодушевленные, люди одевали доспехи, брали в руки оружие, вставали плечом к плечу и клялись общей судьбой стоять до самого конца. И уже то там, то здесь, можно было услышать, как кто-то говорил, что тоже видел яркий свет, кто в окне, кто в отражении водной глади озера, а кто даже и во сне, но только тогда никто, кроме короля, не обратил на это внимания, ибо воистину, много званных, да мало избранных.
  - Пелайо, это правда? – не удержался Себаллос.
  - Если надо, чтобы это было правдой, это будет правдой! - отозвался король и в глазах его блеснул огонь, какого раньше Себаллос не видел, словно бы его друг на его глазах рождался заново и становился настоящим королем.

  Мавры появились через час. Горделиво гарцевали на своих великолепных скакунах, выкрикивали какие-то фразы на своем языке и презрительно плевали в сторону восставших. Наконец, несколько всадников подъехали ближе и кинули какие-то мешки в их сторону. Пелайо велел своим воинам посмотреть, что в них находится. Те вернулись мрачные, обозленные, в молчании вывернули мешки и на землю упали окровавленные головы, со спутавшимися от запекшейся крови волосами и обезображенными лицами.
  - Кто это? – спросил дрогнувшим голосом Себаллос.
  - Наши лазутчики. Они следили за передвижением сарацинов.
  Все с трепетом смотрели в застывшие от ужаса глаза своих недавних друзей и боролись с подступающим леденящим страхом, который медленно заползал в душу. Пелайо приказал убрать головы подальше от глаз:
  - Потом похороним. Вместе со всеми.
  Между тем от противника снова отделились несколько всадников и двинулись в сторону осажденных. Их было четверо, трое были маврами, последний явно не сарацин, в длинном черном одеянии, с бледной, почти прозрачной кожей и полуседой бородой. Это был прелат из Севильи Оппа, брат покойного короля Витицы.
  - Пелайо! – крикнул он неожиданно высоким и громким голосом, - Вели своим людям не стрелять, ибо я пришел с миром!
  Король жестом показал воинам сохранять выдержку, кивнул Себаллосу, и вышел из укрытия навстречу врагу. Оппа тоже спешился и приблизился к нему, улыбаясь кривой усмешкой и перебирая в руках четки из красного дерева.
  - Я пришел с миром, - повторил он, - Мы ведь с тобой, хоть и дальние, но родственники, и я не желаю твоей смерти.
  - Зачем же ты пришел сюда? – процедил Пелайо, сверля его взглядом, полным презрения. Оппа, продолжая ухмыляться, молитвенно сложил перед собой руки:
  - Смирись, сын мой, отдай кесарю кесарево!
  - Кесарю?! – воскликнул Пелайо, - Давно ли ты присягнул на верность маврам?
  Оппа рассыпался мелким смехом, кивнул на стоящих за его спиной всадников:
  - Ты имеешь в виду их? Глупец, они лишь пехота, настоящие цари земные носят совсем другие одежды.
  - Какие же? Рясу? Кипу? Или все вместе взятое? – издевательски спросил предводитель восставших.
  Прелат притворно вздохнул и развел руки в стороны:
  - Пелайо, тебе не победить в этой войне. Твоя гордость смешна и неуместна. Знаешь ли ты, что ждет тебя? Ты будешь сокрушен, рано или поздно, мы сотрем даже саму память о тебе, уже твои правнуки будут знать о тебе только то, что мы им позволим. Они будут уверенны, что живут в лучшем из миров и что так было всегда, а ты со своими «дикими ослами» были лишь гнусными ворами и разбойниками, грабившими беззащитных крестьян. Послушай меня еще раз, смирись и живи как все остальные, признай власть халифа и служи новой власти, поверь мне, тебя не обидят. Судя по всему, в этой пещере не более сотни воинов, и ты думаешь, что они выдержат натиск тысячи лучших воинов Алькамы?
  Пелайо задумался, словно бы прислушиваясь к чему-то, то ли к тому, что говорил Оппа, то ли к какому-то внутреннему голосу. Помолчав минуту, он спросил священника:
  - Знаешь, почему символом исмаилитов является Луна?
  Оппа удивленно посмотрел на него и пожал плечами.
  - Луна светит только тогда, когда Солнце скрывает лик свой, - продолжил Пелайо, - Тогда, когда мир охватывает тьма, и Луна царствует во мраке. Но я не служу мгле, Бог мой подобен Солнцу, и уверовавшие в Него с трепетом и надеждой ждут рассвета, не присягая из-за сиюминутного страха Князю мира сего, ибо Бог мой есть Бог живых, но не мертвых.
  Прелат с показным разочарованием вздохнул:
  - Тогда ты умрешь сегодня, - он повернулся, сел на коня и в окружении сарацинов отправился обратно. Пелайо вернулся в пещеру и приказал своим воинам готовиться к предстоящей битве.

  Мавры нехотя спешились, потому что из-за крутых склонов и узости горных троп передвигаться верхом не было никакой возможности, выстроились плотным строем и двинулись вверх к пещере, где засели готы. Было заметно, как неловко им ходить пешком, держать строй, ведь действия всадника и пешего воина различны между собой. Небольшие круглые щиты, кривые сабли были совершенно бесполезны в рукопашной схватке. Внезапно передние ряды сарацинов расступились и вперед выступили лучники. Стрелы полетели в сторону готов, укрывшихся в пещере за камнями, но восставшие выставили вперед большие, почти в человеческий рост, щиты и умело укрывались за ними.
  Сделав несколько залпов, неприятель пошел в атаку, но готы уже в свою очередь встретили их выстрелами из луков, смяв первые шеренги. Тем не менее, сарацины врезались в них на полном ходу, воины Пелайо, уперев копья в землю и крепко держа перед собой щиты, рубили неприятеля длинными мечами и топорами, оглушали тяжелыми палицами, через щиты доставая его кистенями на длинных цепях. Из-за узкого входа в пещеру сарацины не могли ни обойти готов с флангов, ни окружить их, в пешем же бою при прочих равных условиях превосходство было на стороне осажденных.
  Передние ряды мавров были остановлены, но сзади на них напирали другие воины, возникла давка и суматоха, строй нападавших распался, несмотря на отчаянные попытки их командиров образумить своих солдат. Пелайо дал сигнал ополченцам, засевшим в засаде по горным склонам, и те обрушили на сарацинов настоящий камнепад. Тяжелые камни неслись вниз на огромной скорости, увлекая за собой другие, врезались в нападавших, сокрушали их, внося в их ряды еще большую неразбериху и панику. Ополченцы с громкими криками яростно обрушились на неприятеля с флангов, повергая их своим внезапным появлением в ужас и сокрушая все на своем пути. И, хотя ополченцы Пелайо не были профессиональными воинами, владеть мечом у готов был обязан каждый, поэтому их удар, нанесенный по сарацинам а разных сторон, был воистину смертоносен.
  Мавры дрогнули. И тут случилось то, что не мог предвидеть даже Пелайо. Паника, которой было охвачено вражеское войско, передалась их коням, которых они вели в поводу позади нападавших. Лошади вырвались из рук охранявших их и помчались назад по долине, мавры же, оказавшиеся в западне, увидев, что их последняя надежда на спасение бегством рушится, побежали за ними, оголив, таким образом, свои тылы. Готы незамедлительно этим воспользовались и воины Пелайо, выйдя из пещеры, ударили им в спину. Войско захватчиков, и без того рассыпавшееся и деморализованное, было разбито наголову, готы гнали их по долине до самого моста через Деву, круша обезумевших от страха сарацин, и лишь немногие из них смогли добраться до Хихона.
  Прелат Оппа попал в плен к восставшим и впоследствии был предан суду, а самого Алькаму обнаружили убитым среди множества вражеских трупов. Когда же известие о гибели отряда Алькамы достигло Мунусы, он оставил Хихон и двинулся навстречу Пелайо, на помощь к которому уже устремилось множество христиан, прежде всего из Галисии и Бискайи. Столкновение произошло у деревни Олалла, где отряд Мунусы был полностью уничтожен, а сам Мунуса во время боя был убит.
  Так, с маленькой горстки смельчаков, не пожелавших отречься от своей веры, от своей земли, началась борьба за освобождение Пиренейского полуострова от владычества исмаилитов, борьба, которую мы теперь знаем под названием Реконкиста. Этот процесс растянулся почти на восемь веков, и только в 1492 году король Испании Фердинанд Второй Арагонский изгнал последнего мавританского властителя.
  После смерти Пелайо в 737 году от Рождества Христова, он был похоронен, согласно своему завещанию в церкви Святого Эулалия де Абамия, недалеко от Ковадонги. Позже там были погребены его жена Гаудиоса и сестра Адосинда, в царствование Альфонсо Десятого Мудрого их остатки были перенесены в  Святую Пещеру Ковадонги и захоронены рядом с Алтарем Святой Девы Марии. Богоматерь Ковадонская была объявлена покровительницей Астурии, а Крест Победы, покрытый впоследствии золотом и драгоценными камнями, ныне находится в соборе города Овьедо.