Лета любит Роя

поддерживаемый двумя здоровенными лбами охраны, появился запыхавшийся повелитель и, расталкивая подданных главным атрибутом власти, с трудом протиснулся к чудо-рыбе. Взволнованная Лета тут же подбежала к Рою, схватила за руку и потащила по воде в центр. Там она, не отпуская руки мужа, стала что-то горячо объяснять отцу, и тот, с усилием оторвав взгляд от изобилия редкостной пищи, нехотя повернулся к удачливому белокожему зятю, опять хлопнул по плечу, осклабился и, выдернув из короны пару крупных оранжевых перьев, всадил в волосы моряка, больно оцарапав кожу. Рой понял, что на этом ожидаемые почести закончились, и, пробравшись сквозь толпу взволнованных предстоящим пиршеством соплеменников, встал поодаль, справедливо полагая, что он своё дело сделал, остальное – их забота. Огорчённая скудным вниманием к мужу Лета погладила его по плечу и встала рядом.
Отделавшись от назойливого охотника, вождь решал трудную задачу извлечения, разделки и транспортировки рыбины, предусмотрительно отскакивая каждый раз, когда волна подталкивала её к берегу. Продумав операцию, он что-то громко приказал, и десятка два мужчин боязливо вступили в воду, осторожно окружили морского зверя и, погрузив в воду руки до плеч, приподняли из каменной расселины и, используя накат волны, вытолкнули на берег под дружный победный рёв зрителей. Тут же у туши появились трое с двумя матросскими ножами и топором, вспороли брюхо, вывалили на камни внутренности под не менее дружные крики заждавшихся птиц и лай собак, стали отсекать большие куски и взваливать их на плечи поочерёдно подходящих сограждан, а последние, облитые рыбьей кровью и слизью, редкой цепочкой, словно муравьи, потянулись в стойбище мимо надзирающего владыки.
Рой не раз пробовал акулье мясо. Жёсткое и горьковатое, оно ему не нравилось, и он, решив добыть своей семье чего-либо повкуснее, пошёл на камни, далеко забежавшие в залив вдоль шельфового барьера, подобрал по пути несколько кузнечиков и длинную сухую палку. Там он на скорую руку, для пробы, соорудил подобие удочки, использовав один из крючков и короткий кусок лесы, запрятанные в шляпе, опустил снасть в воду и не успел сосредоточиться, как характерный рывок дал понять, что наживка заглочена. Он умело подсёк и вытащил большую макрель, поднеся её на крючке прямо к рукам отшатнувшейся от неожиданности Леты. Так же быстро попались ещё две рыбины. Тогда он приостановился, свято веря, что при удачном начале дела нельзя торопиться, показал Лете, какая нужна наживка и, отослав её на берег, снова забросил в воду снасть, закрепив крепким узлом небольшой камешек в качестве грузила. Он напрасно боялся: здешняя рыба не знала обмана и брала предательскую наживку сразу, не раздумывая. Увлёкшись, и не заметил, как за спиной, на ближних камнях, как обычно бывает на рыбалке, собрались зеваки и только что не подсказывали. То, что делал Рой, было для них настоящим чудом, священнодействием: морской человек, белый как рыба, не только убил большую рыбу, но и мог доставать невидимую малую прямо из моря столько, сколько хотел.
Первым, как полагается, опомнился вождь. Он переступил на камень Роя, взял в руки крючок, укололся и, слизывая грязь и выступившую капелькой кровь, засунул толстенный палец в рот. Потом, подумав, похлопал себя по роевым штанам и показал на крючок, предлагая обмен. Он волен был просто отобрать понравившуюся вещь, но то ли в нём стала просыпаться совесть, задавленная толстым брюхом, то ли штаны ему уже надоели, а скорее всего, стал побаиваться всемогущего зятя и потому на реквизицию не решился. Рою тоже свои штаны были не нужны, поскольку, не выдержав распирающего давления жирных бёдер и задницы, они начали расползаться по швам, поэтому он согласен был только на равноценный размен: железо на железо – крючок на нож – и показал на нож в руках телохранителя. Мудрый вождь тут же согласился, он-то понимал, что нож без добычи – ничто, а добытое крючком можно съесть и так, не разрезая. Довольный Рой – с ножом он чувствовал себя значительно увереннее среди местного населения – протянул ладонь, и они рукопожатием скрепили первую в этой стране взаимовыгодную сделку, в результате которой один получил то, что хотел, а второй – то, что у него украли.
Выдерживая престиж фирмы, Рой не всучил свою временную снасть неопытному партнёру по сделке, а пошёл в лес, сопровождаемый всем королевским синклитом, там нашёл и вырезал подходящее бамбуковое удилище, протёр новую леску эвкалиптовой смолой, надёжно прикрепил крючок, каменное грузило и даже лёгкий поплавок из упругой пористой коры какого-то дерева, собрал удочку, вернулся всё в том же немом сопровождении соглядатаев на старое место, поставил вместо себя новоиспечённого рыбака, дважды показал весь процесс, убедился на третьем, что он усвоен, и, собрав свою пойманную рыбу на кукан, отправился вместе с Летой восвояси, оставив тестя за лучшим мужским занятием в мире, а племя – без власти.
Дома Рой ещё больше ошарашил, даже напугал молодую жену, когда быстро разжёг костёр с помощью увеличительного стекла. Они запекли рыбу в золе, наелись до отвала и завалились спать, но вскоре были разбужены гонцом, принёсшим приглашение на пир. Положение обязывало идти, кроме того, Рою интересно было посмотреть, как готовят рыбу местные мясоеды, и с чем вернулся с рыбалки тесть.
В стойбище вовсю шла подготовка. Как обычно, ею была занята меньшая часть народа, а большая – мешала, снуя в возбуждении туда-сюда. Догадливые соплеменники разрубили акулу на мелкие куски и обмазали глиной, подготовив таким образом к запеканке. Рою стало приятно за свой народ, а ещё больше, когда он увидел штук двадцать рыбин, добытых сметливым учеником. Два туземца, роняя разноцветные от краски крупные капли пота, пытались добыть огонь для огромного костра с помощью остроугольных деревянных веретён и опорных деревянных ступ с пушистыми кусочками сухого мха в них. Глядя на бесплодные усилия местных прометеев, Рой решил внести и свою лепту в подготовку праздника Рыбы, подошёл к костру и зажёг его увеличительным стеклом сразу с четырёх сторон, чем, не ожидая, чуть было не вызвал свою четвёртую смерть.
Когда огонь побежал по сухой траве и веткам в первый раз, все вокруг замерли, даже собаки, глядя в недоумении и испуге на белого найдёныша, который, оказывается, может не только вытаскивать сколько хочет рыбы из глубокой воды, но и зажигать огонь, выпуская его прямо из кулака. Не двигаясь, они наблюдали за второй и третьей вспышками костра, а после четвёртой разом надвинулись на Роя, и он,  увидев их напряжённые угрожающие морды, раздражённые развенчанием священного рождения огня, отступил к вождю и, подняв руку, показал стёклышко, убеждая в отсутствии магии. Лета встала рядом, готовая защищать мужа от глухой ярости взбешённых соплеменников.
Все снова остановились и молча разглядывали маленький и непонятный источник огня, разбрасывающий яркие лучики под солнцем. Потом из толпы вышел и повелительно протянул руку один из наиболее раскрашенных и распетушённых перьями её представитель, очевидно, из знати, требуя огненоситель себе. Нельзя было не дать и отдать тоже. Выручила природная находчивость, которая не раз помогала выйти целым из самой жестокой драки: он опустил руки и вложил злополучное увеличительное стекло в ладонь дочери вождя. Вымогатель опешил, а потом в бешенстве поднял копьё, целясь в грудь Роя, но его опередило встречное, брошенное телохранителем вождя. Мгновенно поражённый ядом, несостоявшийся убийца рухнул на живот перед не успевшим даже испугаться матросом, а толпа в едином порыве ужаса отступила и опять замерла в ожидании заключительного слова верховного судьи. Но где было видано и слыхано, чтобы рыбаки не договорились? Вождю нужнее был могущественный и умный белый, чем чересчур самоуверенный, дерзкий и безрассудный, пусть и свой по крови, подданный. Конечно, нельзя сбрасывать со счёта и родственные чувства, и гнев против своеволия поверженного, поднявшего копьё на царскую семью. Вождь повернулся и поощрил телохранителя за верную службу двумя головными перьями, подошёл к убитому, с трудом наклонившись, сорвал с его головы пышный перьевой знак знати и водрузил на голову зятя. Удовлетворённые приговором, а главное, тем, что инцидент, задержавший праздник, исчерпан, граждане разбежались по своим делам, прихватив труп развенчанного вымогателя, а Рой забеспокоился, как бы не пришлось попробовать его мяса на пиру.
Разумно разрешив конфликт, судья и повелитель уселся на своём тронном пне в пиршественном кругу и жестом приказал занять место рядом возвеличенному зятю и любимой дочери. Налицо в государстве начала зреть семейственность, свойственная абсолютным монархиям. Взяв сжатый до белизны пальцев кулак дочери, он разжал его, вытащил запотевшее стёклышко раздора, близко поднёс к одному глазу, пытаясь разглядеть огонь в нём, ничего не увидел, кроме тумана, равнодушно вернул хозяйке и величественно застыл в ожидании рыбной обжираловки, кокосовой выпивки и праздничных танцев, выставив перед собой вместо копья удочку со свисающей снастью. Рой по-свойски наклонился к нему, взял удочку, намотал леску на удилище, закрепил крючок на древке и вернул новый знак власти симпатичному, несмотря на живот, и всё-таки справедливому владыке.
Пир ничем, кроме изобилия рыбы, не отличался от прежнего. Рой ел мало, решительно отвергал любое мясо, зато часто в соревновании с тестем прикладывался к кокосовой бражке и, наклюкавшись, с готовностью принял участие в символическом танце добычи акулы. В сполохах затухающего костра на фоне тёмного непроницаемого леса и опустевших, помертвевших хижин под тревожные ритмы тамтама, большого барабана и однообразные выкрики «Ва-уа-уа-уа» качающихся зрителей мерно топтались в подвижной цепочке на полусогнутых ногах, положив левую руку переднему на плечо, глухо звякая в такт браслетами и потрясая отравленными копьями, расцвеченные свежими красками бронзово-мокрые дьяволы, преследующие извивающуюся и ускользающую от охотников акулу, которую изображал толстый туземец, раскрашенный под морскую хищницу и щёлкающий выпиленными из кокосовой скорлупы челюстями, держа их в руках. Когда грохот барабанов, завывания зрителей и топот рыбаков-охотников достигли апогея, а акула перешла на непрерывный челюстной стрёкот и готова была цапнуть любого, кто подвернётся, на сцену выскочил, выпихнутый коварным тестем, Рой с чьим-то прихваченным копьём и после нескольких с удовольствием и фантазией исполненных подходов и увёрток всадил всё же акуле копьё в глаз, больше всего опасаясь при этом ненароком по-настоящему задеть артиста-рыбу. После блестящей победы все, включая собак свиней и ползающих детей, набросились на остатки рыбного стола, а уставший и протрезвевший Рой, обняв обомлевшую от его успехов и способностей Лету, удалился, провожаемый восхищёнными взглядами, в свою здешнюю хижину, не желая тащиться в темноте на дачу.
Минул месяц, а может быть два, во всяком случае, не три. В государстве за ненадобностью отсчёта времени не было, и всё жило одним днём и редко, когда удавалось