Изгой. Книга 3

удобнее было разглядеть мужские достоинства парня, которым восхищались подруги.
- И как у тебя, получается?
- Пока не очень. Но я верю, что получится. Во всяком случае, делаю всё для этого.
Конечно, красив. Красив не херувимской, а строгой мужской красотой. Чувствуется, что здоров. Хорошо сидит за рулём, развернув широкие прямые плечи. Гладкое скуластое лицо без единой жиринки и лишней складки и настоящий мужской – серый – цвет глаз привлекают не сразу, надо присмотреться к их красоте. Непослушные русые волосы так и просят женской приглаживающей руки. Как это Фаина выразилась: прижмёт так, что не вздохнуть, не… Травиата Адамовна коротко рассмеялась, как будто ощутила эти крепкие объятия, в которых она давно уже не была. Владимир тоже улыбнулся, радуясь возвращающемуся к ней улыбчивому настроению.
- Что всё-то?
- Двумя словами не расскажешь.
- А у нас есть время.
От него как будто исходили какие-то целительные флюиды, потому что она почувствовала, как отпустило душу, расслабило сердце и очистило голову, а односложный разговор не раздражал, а вызывал всё больший интерес к молчуну, настраивая на откровенность.
- Небось, на инженера метишь учиться?
- Нет, мне нравится моя работа.
Кратко и определённо. Да, в нём ощущалось душевное равновесие, основательность и уверенность, мужская сила и власть, по которым она так соскучилась, привычно командуя на базе бракованными или изувеченными войной недоумками. И хорошо, что не болтун. А всё равно она его разговорит.
- Слушай, почему я рядом с тобой, младшим, чувствую себя девочкой, а рядом с мужем – матерью?
Владимир удивлённо оглянулся, услышав в вопросе что-то новое, тревожащее и проникающее в душу, увидел внимательные и серьёзные глаза и ответил неопределённо, не подпуская близко, вопросом на размышление:
- Разве можно сравнивать лейтенанта, окопника, с подполковником, начальником штаба?
«Можно», - подумала она и продолжала допытываться:
- Раз работа нравится, чего тебе ещё надо?
«Вот прилипла!» - недоумевал Владимир по поводу странного рваного допроса. Хорошо ещё, что он не слышал похвальных эпитетов в свой адрес, а то от гордости зарулил бы в кювет. Разве можно признаться в том, что ему больше всего хочется? Надо маневрировать, отделываясь общими словами.
- Работа – работой, она, по-моему, должна быть всего лишь дополнением к жизни, налогом на жизнь.
- Вон что! А как же: труд есть дело чести, доблести и геройства, или: ударный труд – цель жизни советского человека.
- Слова! – убеждённо произнёс он, не зная, что отрицает самую главную заповедь русских коммунистов. – Любая работа, даже самая-самая интересная – принудительный труд, лёгкая каторга, стесняющая жизнь. – Он действительно не собирался ни здесь, ни на родине горбатиться до посинения, решив однажды, что каждому судьбой предназначено своё, и нечего её переиначивать, разрушая душу. Он не борец за верхние ступеньки житейской лестницы, ему вполне комфортно внизу, лишь бы не соприкасаться со Шварценбергами и Шендеровичами. И ничуть он не завидует чужим полным карманам, лишь бы в своих было достаточно для умеренных потребностей, не стесняющих свободу. Достаточно уже он пожил в тисках чужой воли и больше не потерпит никакого принуждения ни за какие блага и деньги.
- Собственную обыденную жизнь устроить гораздо сложнее, чем добиться успехов в работе, где подсказывают и подталкивают со всех сторон, и одно другому чаще всего мешает и противоречит, - рассуждал Владимир вслух, а Травиата Адамовна радовалась, что, наконец-то, он раскрылся. – А у меня не такая светлая голова, чтобы угадать нужное равновесие. Лучше уж я не доберу на работе, чем пропущу что-то в жизни.
«Парень-то, оказывается, не так прост в своих коротких ответах», - думала она, переваривая его философию умеренности. - «Твёрдо знает, чего хочет; не лодырь, но и не авантюрист; слишком, пожалуй, рационален; не честолюбив, что для мужчины плохо. Придётся жене подталкивать в спину и ниже».
- А мне всегда казалось, что самое интересное в жизни – работа. Может, я что-нибудь недопонимаю? Что ты имеешь в виду под жизнью? Зачем мы вообще живём?
Она слишком многого от него хочет. Владимир молчал, не зная ответов, как, впрочем, не знает их никто. Иногда, когда сон не шёл, отогнанный воспоминаниями о родине или щемящими мыслями о том, когда, наконец, обретёт её, он, наверное, подобно всем в трудное для них время, задумывался, зачем живёт, и что хочет от него всевышний родитель. Что ж, пусть она услышит упражнение ночного ума. Может быть, даже в рассуждениях вслух удастся вышелушить из того, что он надумал, хоть маленькое зёрнышко Великой истины. Конечно, неплохо было бы иметь умного оппонента и более приятные условия, но… Монтень пишет, что откровения часто посещают в самый неподходящий момент. Оно и понятно: Бог разбрасывает их, не заботясь, на чью голову и где упадёт разумное семя. Так что, чем чёрт не шутит! К тому же, с непривычки он устал за рулём, и пора развеяться, отвлечься от усталости и дороги.
- Что такое жизнь, ясно, - разминая плечи и поясницу, начал он вкратце излагать своё виденье предназначения человека на земле, - это всё вокруг: деревья, цветы, реки, море, дожди, ветер, рассветы и закаты, солнце, луна и звёзды, ежиха с ежатами и заяц, другие звери, рыбы, птицы и, конечно, люди, - всё, что в покое и в движении, что родится и умирает, всё живое, одним словом – природа. А жизнь человека – всего лишь капля природы.
- И довольно мутная, - поделилась своей оценкой жизни венца всего живого любознательная слушательница.
Спорить было ещё не о чем, и Владимир, не удостоив вниманием эмоциональную реплику, продолжал:
- И всё в природе и в этом мире временное, и самая жизнь, следовательно, тоже, поэтому главное и самое дорогое в жизни – время. Богач готов отдать всё своё богатство за лишний день жизни, больной готов мириться с новыми страданиями, чтобы только продлить жизнь…
- А иногда она так невыносима, что жить и дня не хочется, - выразила экспедиторша своё сегодняшнее отношение к временным рамкам предмета лекции.
- Но вы всё равно живёте, - продолжал лектор. – И будете жить дальше, потому что не только от вас это зависит, потому что время жизни никому не подвластно.
- Так уж и никому? – засомневалась Травиата Адамовна. – Разве мы в нашей стране не сокращаем время ударным трудом, приближая коммунистическое будущее?
- Сокращаем, - скептически согласился философ-самоучка, - только не время вообще, а время здоровой жизни, приближая не светлое будущее, а преждевременную старость с болезнями. Время не обманешь, его нельзя ни замедлить, ни обогнать, и всегда его катастрофически не хватает. Поэтому жить стоит так, как будто сегодняшний день последний. К сожалению, времени достаточно только на то, чтобы наделать в жизни массу ошибок, и не хватает, чтобы их исправить. Надо уметь ценить время как ничто другое. Ни власть, ни богатство, ни слава, ни наука, ни, тем более, работа, - ничто не удлиняет нашей жизни, даже наоборот – укорачивает, всё это преходяще, было до нас и останется после. У каждого свои время и точка отсчёта жизни, и их ничем не изменишь. Никто не знает, сколько ему времени отпущено, и надо помнить, что каждый день дорог, и каждый может стать последним. Счастлив не тот, кто чего-то добился, заработал, украл, завоевал и так далее, а тот, кому дано большее время.
- Чувствую, что это не я, - удручённо вздохнула Травиата Адамовна.
Владимир не стал переубеждать, он и о своём времени ничего не знал, но очень надеялся, что не только успеет вернуться на родину, но и встретить там свою старость и смерть.
Дождь по-прежнему моросил нудно и беспрерывно. Казалось, что воздух состоит из мельчайших капелек холодной воды, а тёмные тучи совсем провисли, грозя рухнуть на землю, затопив и затемнив всё и этих двоих в студебеккере, что в сыром дневном мраке пытались понять Смысл жизни.
- Зачем мы живём? Зачем нам даны жизнь и определённое время? – спрашивал Владимир себя вслух.
- Я хочу дочку, - тут же, не задумываясь о вечном, ответила Травиата Адамовна, открывшая совсем недавно смысл своей жизни-капли.
- Это хорошо, - согласился ищущий. – Вы хотите родить себе дочь, другой вкалывает до изнеможения, чтобы нажить богатство, третий – чтобы построить дом, ещё кто-то – чтобы приобрести авто, яхту, многие – чтобы воспитать детей и внуков, избранные – чтобы написать картину, книгу, музыку, сделать открытие в науке, и все мы, порознь, каждый для себя, знаем в какой-то момент жизни, чего хотим, для чего живём. Но всё, что мы ни делаем, – даже если для народа! – в первую очередь, для себя. Так неужели мы живём только для размножения и удовлетворения собственных потребностей? Неужели смысл нашей жизни ограничивается личным эгоизмом?
- Попробуй-ка, заживи получше – соседи с дерьмом съедят. Лучше – не высовываться, - ограничила личный эгоизм практичная Травиата Адамовна.
- Не хочется так думать, - продолжал Владимир свои поиски смысла жизни людей. – Хочется чего-нибудь необычного, возвышенного и неизвестного.
- Иду туда – не знаю куда, - вставила соседка.
- Я верю, что у каждого есть своё предназначение, и откроется оно ему, когда придёт время сводить счёты с жизнью. А до тех пор все мы на распутье, и вся наша жизнь – только поиски своего места в природе, смысла своего рождения и существования. Поиски в муках, на ошибках и исправлении ошибок.
- А я вечно в поисках, у кого бы сшибить сотню-другую до получки или аванса, - призналась в мелочности своего смысла жизни экспедиторша.
- Если бы их, поисков, не было, или они были бы легки, и природа выдала бы тайну, раскрыла Великую истину, то жизнь остановилась бы, замерла, загнила и зачахла. И время – тоже. Человек рождён для поисков истины своего рождения, существования и предназначения. И пусть он не знает, зачем живёт…
- Чтоб сказку сделать былью, - вклинила короткую реплику слушательница.
- …но знать, как нужно жить, обязан.
- Живи, как живётся, - снова не удержалась Травиата Адамовна, - лишь бы другим от тебя не тесно было.
- Это вы хорошо сказали, - согласился дорожный мыслитель. – Удачно. Но как это выполнить, если, по вашим же словам, соседям тесно даже оттого, что вам хорошо живётся?
Ничто и никто не мешали думать. Встречных машин не было, а природа затихла, отяжелевшая в сырости и в ожидании разгадки своей роли. С посеревшей от холода Травиатой Адамовной они были одни в размокшем хаосе, из которого надо было выбираться и студебеккеру, и им, чтобы понять, зачем они есть на белом свете.
- Знаете, в природе, когда вглядишься и разгадаешь, всё просто. Может, и не нужно копать глубоко. В ней всё гармонично, и мы, люди, часть её, как и всё живое, должны поддерживать равновесное существование, жить и не мешать друг другу, как вы правильно заметили. И в этом наша главная задача в природном общежитии.
- Как при коммунизме, - снова не удержалась от краткого комментария окончательно задубевшая соседка, едва сдерживая дрожь посиневших чересчур полнокровных губ.
- Только доброго общежития у людей ни с природой, ни между собой не получается.
- Сознательности маловато, - опять втиснулась, не утерпев, в его размышления Травиата Адамовна.
- Наши дикие пра-пра-прародители, пока руководствовались инстинктами,