Изгой. Книга 2

Что-то понравилось? – спросил у неё.
- Всё, - ответила она с жадным придыханием, перебегая беспокойными глазами с одной вещи на другую.
- Вот, возьми деньги, купи Жанне куклу и себе что-нибудь, - отделил он ей, не считая, тоненькую пачечку сотенных купюр. – Я пока пойду посмотрю там, - указал на другую сторону зала, где заметил витрину с ювелирными изделиями. Там, скучая, сидела с раскрытой книгой молодая женщина с хорошо уложенными льняными волосами, увешанная поддельными драгоценностями так, что казалась продолжением витрины. Владимиру понравились только тонко выделанные ажурные серебряные серёжки с крупными рубинами в центре и круговой россыпью мелких красных камушков. Он, не разглядывая, купил их, уложенных в красную коробочку с внутренней бархатной подстилкой такого же яркого цвета. Удовлетворённый, хотел отойти, как продавщица остановила, предложив:
- Возьмите ещё это: на её смуглой коже оно будет очень эффектно, - и вынула из-под прилавка длинный раскрытый голубой футляр с ниткой крупного жемчуга вперемежку с золочёными сердечками.
Владимиру ожерелье тоже понравилось, он пересчитал деньги – хватало – и позвал Марину:
- Марина, иди сюда.
Она с руками, уже занятыми какими-то свёртками, тотчас же подошла, глядя в ожидании то на излучающую отражённый свет продавщицу, то на россыпь сверкающих женских игрушек за витринным стеклом, то на Владимира, пока не остановила взгляд на его руках с жемчугом.
- Примерь, - попросил он её.
Она с готовностью небрежно сбросила все свои покупки на звякнувшее стекло прилавка, осторожно вынула ожерелье из коробки и, охватив шею, попросила севшим вдруг голосом:
- Застегни, а то я боюсь.
Продавщица не ошиблась: на Марине драгоценные горошины будто засветились изнутри, осияв лицо новой хозяйки, как будто ожидали её.
- Для такой красавицы ничего не должно быть жалко, - добавила ещё продавщица, восхищённо-завистливо посматривая на безмерно осчастливленную молодую женщину. – Берите.
Ничего не оставалось, как присовокупить ожерелье к серёжкам, от которых Марина, сияя жемчугом, тоже не могла оторвать заворожённых повлажневших глаз. Владимир понял, что такие подарки в её жизни – первые, памятные на все годы. Зато и он получил такой стремительный и смачный поцелуй в не ожидавшие, размягчённые от приятного чувства дарения, губы, что стоявший в другом конце магазина подполковник попросил Владимира:
- Слушай, дай и я ей что-нибудь куплю?
- Не разрешаю, - немедля ответил покрасневший довольный даритель и собственник, а Марина, наконец-то, разряжаясь, тихо и удовлетворённо рассмеялась их комплиментарному диалогу, спрятала дорогие подарки в купленную не зря сумочку, подхватила свёртки и потянула Владимира к выходу.
- Пойдём отсюда: ты и так потратился – не счесть.
Считать, собственно, и нечего было. Все деньги, отпущенные американцами на обустройство и аванс агентам, он спустил за несколько последних дней. Куда девалась немецкая расчётливость? Конечно, успокаивала мысль о присвоенных деньгах капитана, но это его не оправдывало. В него неожиданно вселился бес щедрости, не часто оккупирующий немецкую душу. Зато Владимир ощутил, как приятно делать подарки близким и помогать нуждающимся, видеть их благодарные глаза, слышать искреннее «спасибо». Он чувствовал себя сейчас на подъёме и не жалел денег, тем более что они есть и много, суметь бы их использовать, не вызывая подозрений и любопытства.

- 13 –
После магазина семейная прогулка разладилась.
Получив всё, что хотела, Жанна не видела практического смысла продолжать её и вместе с уставшей чревовещать и закатывать глаза целлулоидной подругой запросилась домой, согласившись дойти только до ближайшего ящика с мороженым. Да и Марине не терпелось всё примерить и покрасоваться перед зеркалом в неожиданных умопомрачительных приобретениях. Зря всё же Владимир организовал это благородное шествие, надеясь быть меньше замеченным. Выходило всё наоборот: красота Марины и капризы Жанны только демаскировали. В конце концов, он приостановился, решив прекратить неудавшийся променад.
- Марина, идите домой, - он вытащил из кармана оставшиеся несколько сотенных купюр и протянул ей. – Купите по дороге чего-нибудь вкусненького. – Хотя и знал уже, что это невозможно. – Я пройдусь немного, посмотрю, а то у меня что-то голова разболелась.
Марина, конечно, согласилась, только попросила:
- Не задерживайся, ладно? – и добавила, улыбаясь необычно стеснительно и мягко, благодарная за ошеломляющие подарки. – И ночевать приходи обязательно, - обещая лучистыми глазами необыкновенную ночь.
- Хорошо, - пообещал Владимир и спросил: - Кстати, ты не знаешь, где располагается здание НКВД?
- Да тут, совсем рядом. Я там была из-за Василька. Пройдёшь ещё немного дальше и на другой стороне улицы увидишь белый дом с колоннами. Он единственный достроенный. Минут пять ходу.
- Понятно, - не давая ей полюбопытствовать, зачем оно ему, заключил Владимир. – Ждите, скоро буду. Жанна, уложи куклу спать, она уже устала, - и пошёл от них, не оборачиваясь, с облегчением отделяя свою защитную фигуру от чересчур ярких женщин. Да и нужно было торопиться, поскольку оставалось всего десять минут до того времени, когда чиновничья скрипяще-бормочуще-шелестящая машина останавливалась и выбрасывала на улицу изнурённые ожиданием конца рабочего дня детали.
Увидев издали нужное здание, Владимир не стал переходить к нему, а неторопливо приближался по противоположной стороне, внимательно вглядываясь в начавшееся извержение из массивных отлакированных дубовых дверей редких штатских, даже женщин, и почти сплошь похожих друг на друга молодых и моложавых военных с блестящими офицерскими погонами и малиновыми тульями новеньких фуражек. Дойдя до вида портала анфас, он приостановился у оказавшейся здесь кстати газетной витрины и исподтишка продолжал наблюдать за выходом. Он уже верил в удачу, и она в очередной раз не отвернулась. Широко, толчком распахнутая дверь выпустила, наконец, того, кто ему был нужен, ради кого затеяна была неудавшаяся семейная прогулка. На тротуар спустился с крыльца, улыбаясь, со сбитой на затылок фуражкой, до тошноты знакомый лейтенант-смершевец. Рядом с ним, тоже улыбаясь и чуть прихрамывая, предупредительно отступая и угодливо догоняя старшего по званию, шёл… - Владимир не верил своим глазам: «Этого не может быть, не должно быть» - … рядом с пьянчугой, вором, нахалом и убийцей, ещё недавно открыто издевавшимся над ними в Сосняках, семенил, заглядывая сбоку и снизу в глаза, не кто иной, как Марлен. Да, он, собственной перекошенной тщедушной чернявой персоной, по-прежнему одетый в офицерскую форму с погонами младшего лейтенанта. Только появившиеся малиновые отметины в петлицах и на фуражке в его руках не оставляли сомнения о переходе в стан врага. Вот это метаморфоза! Вот, значит, куда затолкал нахрапистый боров-военком бесхарактерного парня, надеясь, наверное, заиметь своего человека в вышвырнувшем его элитном учреждении.
Оба НКВД-шника тем временем, весело переговариваясь, подошли к краю тротуара и, остановились, чему-то громко, неприкрыто, заржав – один и заблеяв – другой. Потом, утерев слёзы, младший лихо двумя руками надел фуражку, молодцевато, играючись от избытка чувств, отдал честь, чётко повернулся кругом и уже начал было, как полагается, торжественное движение с левой ноги, как неожиданно получил ощутимый поджопник сапогом старшего так, что слегка выгнулся станом вперёд, но очевидно, решив принять его за дружеский жест на виду у многих, не оглянувшись, только покраснев от смущения и стыда – Владимир отчётливо видел его личико, пошедшее красными пятнами – пошёл прямиком обратно в двери.
А неисправимый издевательщик ступил на мостовую и стал пересекать её прямо по направлению к Владимиру, нисколько не заботясь об автомобильном движении, хотя и не интенсивном, но и не редком, не подумав даже воспользоваться пешеходным переходом всего-то в 200-х метрах от крыльца белоколонного гадюшника. Он шёл уверенно и, наверное, не в первый раз, как и другие, для кого правила в этом городе, в этой стране не писаны. Даже остановился посередине и неторопливо закурил, не обращая внимания на объезжавшие, сбавив ход, машины, шофера которых, очевидно, знали неписаные правила и не хотели связываться с малиновой братией. Чтобы не быть узнанным, Владимиру пришлось отвернуться и почти уткнуться в газетную витрину, сосредоточенно вычитывая что-то, не воспринимаемое насторожённым мозгом. Он будто ждал, когда тот подойдёт, хлопнет по плечу, скажет: «Пошли», и оба они вернутся в белоколонный дворец с чёрным нутром. По спине заранее поползла холодная липкая струйка, а в голове забухало молотом, стягивая виски.
Но ничего такого, слава богу, не произошло. Смершевец перешёл на его тротуар и стал удаляться к захламлённому пустырю, который в будущем, вероятно, превратится в исполинскую площадь, окружённую теперь недостроенными помпезными домами всё с такими же, полюбившимися местным бонзам, колоннами, полуколоннами и лепкой под колонны. Отпустив мерзавца на пару сотен метров, Владимир пошёл за ним, надвинув свою, видавшую виды, офицерскую фуражку на глаза и жалея, что не успел сменить одежду на гражданскую, менее приметную. К счастью, идти пришлось недолго. За пустырём, на спуске к реке, смершевец поднялся на пригорок и скрылся в одном из двухэтажных оштукатуренных и побелённых зданий.
Диспозиция была ясна. Можно приглашать второе, главное, действующее лицо – Горбову. И как можно скорее, лучше -  уже завтра, иначе крайний из череды погубителей её семьи, которому она очень хочет посмотреть в глаза, может исчезнуть в какой-нибудь срочной командировке. Жизнь у карателей, как убедились они с Марленом, переметнувшимся к сильным, а значит, по его понятиям, к благополучным, не стала спокойнее.

- 14 –
Он так и сделал. Следующим утром, привычно обманув Марину, что опять уходит на мифические заработки на станцию, поскольку деньги кончились, и, получив в напутствие жалеющее: «Не надрывайся там, чёрт с ними, с деньгами, проживём как-нибудь, я тоже пойду работать», пошёл к Любови Александровне.
Как и ожидал, он не принёс радости своим удачным поиском. Лицо её окаменело, глаза, которые всегда были широко открыты миру, теперь вдруг сузились, направив взгляд куда-то мимо, потемнели, резко обозначив тонкие лучики морщинок у краёв. Она сразу же, ничем не выражая нетерпения, как будто встреча для неё была суровой необходимостью, спросила:
- Когда пойдём? – и, узнав, что вечером, постояла молча, расслабляясь, отпуская натянутые нервы, пригласила на чай.
Владимир, как и в день приезда, снова отказался, инстинктивно, не зная почему, отстраняясь от неё, сославшись на запланированную встречу с чемоданщиком.
- У нас тоже есть, что сообщить вам, - сухо произнесла Горбова, глядя ему прямо в глаза, и по их сосредоточенному выражению он догадался, что ничего хорошего не услышит, но на всякий случай спросил:
- Хорошее или плохое?
- Боюсь, что второе, - подтвердила догадку Любовь Александровна и, чтобы смягчить свои нерадостные вести, всё же настояла:
- Вам всё равно возвращаться с базара мимо, так что – заходите,