Дьявол в доме дона Мигеля

* * *


Под впечатлением от  Г.Г. Маркеса


Ее локти были плотно привязаны друг к другу.
Дон Мигель расхаживал вдоль забора, заложив руки за спину и дымя сигарой. Сигара еле тлела, а он все жевал и жевал ее кончик, сведя густые брови на переносице. Его короткие пальцы переплелись и сцепились в тугой «замок». На лбу выступили крупные капли пота, рубашка потемнела подмышками и на спине, но дон Мигель продолжал расхаживать, не обращая внимания на зной.
Сиеста.
Донья Алехандра, Ольга и малыши отдыхали на веранде, где, под противомоскитными сетками, в тени огромной крыши, было не так жарко, а старенький вентилятор гонял туда-сюда густой, тяжелый воздух, создавая иллюзию прохлады. Если бы они знали, чем сейчас на самом деле занят дон Мигель, то пришли бы в ужас. Именно поэтому он решил пока ничего им не рассказывать, оставив до того времени, когда сам узнает подробности произошедшего с Долорес. Ей было восемнадцать, но расцвела она еще года четыре назад, когда Ольга вышла замуж. Неожиданно овдовев, она с двумя малышами-близнецами, вернулась в дом к родителям, и столкнулась с повзрослевшей сестрой. Если в детстве Ольга и Долорес понимали друг друга без слов, то теперь между ними словно появилась стена, такая прочная и глухая, что пробить ее нельзя было ни слезами, ни смехом, ни словами. Донья Алехандра тщетно пыталась восстановить мир между дочерьми: Долорес, словно в нее вселился дьявол, выставляла всех на смех, а потом, как ни в чем не бывало, превращалась в милую девушку, ни сном, ни духом не подозревающую о той, другой своей половине. Дон Мигель сразу заподозрил неладное, только сначала обратил свой суровый взор на Ольгу. Он то подумал, что именно она является причиной такого поведения младшей сестры, но, поговорив с дочерью, пришел к выводу, что Ольга – тоже сторона пострадавшая. Долорес же, не ощущая за собой вины, продолжала играть на пианино, вышивала скатерти, встречалась с подругами, лишь изредка превращаясь в темное, неподконтрольное нечто, срывающее свой гнев на старшей сестре.
Сегодня утром, когда женщины готовили завтрак, дон Мигель, как обычно, совершал прогулку, нагоняя аппетит и наслаждаясь пока еще не жарким воздухом, приносившим с океана запахи вчерашнего шторма. Малышей он заметил не сразу: скорее, какое-то предчувствие подтолкнуло его заглянуть в сарай, примыкающий к забору. Осмотрев, в каком состоянии находится табак, он уже собирался выйти, как услышал подозрительный писк. Дедовское сердце кольнуло раскаленным ножом: дон Мигель бросился к самой дальней стене сарая, нагнулся, скрипя коленями, и увидел близнецов, запихнутых в корзинку и плотно спеленатых серыми простынями.  О том, что это могла сделать только Долорес, он подумал моментально. Ольга души не чаяла в близнецах, донья Алехандра даже близко подходить к ним боялась, а сам дон Мигель хохотал от счастья, когда узнал, что дочь разрешилась от бремени двумя мальчишками. Достав детей из корзины, он прижал их к себе и вышел из сарая. Минуя кухню, он очень осторожно заглянул в комнату Ольги: пустая колыбелька так и резала глаза, но, очевидно, никто сюда до сих пор не заглядывал. Дон Мигель положил детей в колыбельку и так же осторожно вышел из дома. Оставалось найти Долорес: сейчас она могла быть на берегу, потому что на кухне хозяйничали мать и старшая дочь. Он не пошел за ней, а затаился около тропинки, и когда послышались легкие шаги девушки, сосредоточился, понимая, что у него будет только одна попытка схватить этого дьявола. В том, что дочь одержима, он больше не сомневался.
Тело Долорес выгнулось, наполненное какой-то бешеной силой, но дон Мигель скрутил ее, словно барашка, заткнул рот куском веревки, и волоком потащил к дому. Привязав ее к дереву, с той стороны забора, где никто и никогда не ходил, он посмотрел в глаза той, что была его младшей дочерью, и увидел в них глубинную злобу, от которой у него похолодело на сердце.
-Не пытайся убежать… - сказал дон Мигель. – Я тебя найду и прикончу.
Дьявол-в-Долорес заклокотал и забулькал, но кляп не позволил этим звукам выйти наружу.
-Я приду в сиесту… - добавил дон Мигель, и, развернувшись, пошел прочь.
Его ноги побаливали, как всегда бывало после шторма.
Завтракали тихо: Ольга, так и не узнавшая о пропаже детей, что-то почувствовала, поэтому сидела молча, не поднимая головы. Донья Алехандра не стала спрашивать, куда исчезла Долорес – для нее это уже перестало быть чем-то из ряда вон. Она смирилась. Дон Мигель ел с особым аппетитом: настроение его улучшалось с каждой новой минутой, к тому же он знал, что сил придется потратить очень много. Отчего он сам решил выгнать дьявола из Долорес? Потому что все в жизни привык делать самостоятельно, никогда не полагаясь на помощь других. В священников он не верил, хотя не считал себя атеистом. Дело было в посредничестве, которое он никак не мог принять: по его мыслям выходило, что если Бог есть, то с Ним можно и нужно общаться напрямую, а священники – такие же ненужные люди, как, например, помощники секретарей – и дел никаких не делают, только штаны просиживают зря, и деньги получают не ясно, за что. За такие радикальные суждения дона Мигеля в деревне побаивались, что только прибавляло внушительности его статусу.
Когда Ольга убрала со стола, донья Алехандра предложила ей прогуляться. Покормив малышей, Ольга пожаловалась на головную боль и легла в кровать. Донья Алехандра принесла холодной воды и сделала ей компресс на лоб, и тут Ольга расплакалась.
Они говорили долго, потому что дон Мигель успел починить дверь на кухне и собрать первые листья с табака, сушившегося в сарае.
Наступила сиеста.
Донья Алехандра, Ольга и малыши вышли отдыхать на веранду, а дон Мигель, отправился к дьяволу-в-Долорес, сказав жене, что ушел на берег, посмотреть, что подарил океан на этот раз.
Ее локти были плотно привязаны друг к другу, только боли она не чувствовала. Ее глаза налились кровью, едва она увидела дона Мигеля. Тот зажал в зубах сигару, о, как она ненавидела этот табачный запах! Как она ненавидела эти листья табака, на которых отец сделал целое состояние! Как она ненавидела его, того, кто запретил ей уехать в город, чтобы пойти работать секретарем и жить нормальной жизнью, а не тосковать на берегу океана в ожидании любви и счастья!
Ее локти скрипнули, сжимаясь еще крепче.
Дон Мигель вышагивал вдоль забора, заложив руки за спину и дымя сигарой.
Ее пальцы, ломая ногти, сдирали кору с дерева.
Дон Мигель остановился, вытер капли пота со лба.
-Что мне с тобой делать? – произнес он.
В ответ услышал утробный хрип.
-Убить тебя, чтобы ты оставил Долорес в покое?
Веревки впились в плоть девушки: она потянулась вперед, не замечая, как душат ее оковы, наложенные собственным отцом.
-Не могу убить тебя, не повредив Долорес! И не убить не могу…
Дон Мигель еще пожевал сигару, а потом выплюнул ее, вдавив в мягкую, влажную землю подошвой ботинка. Дон Мигель всегда носил ботинки, потому что, несмотря на то, что жил в деревне, ощущал себя городским, ведь корни его были в Боготе1, ни где-нибудь.
-Уходи по-хорошему, дьявол. Делать тебе нечего у нас…
Глаза дона Мигеля неожиданно заслезились.
Дьявол-в-Долорес издал рык, дернулся, разрывая веревки, и тонкие девичьи руки сомкнулись на шее отца. Дон Мигел упал, проваливаясь глубоко в землю, словно под листьями и ветками была вырыта яма. Откуда тут яма, успел подумать он, прежде чем сознание его померкло, уходящее куда-то наверх, в открытый рот Долорес…


Донья Алехандра горестно вздохнула: смочив тряпку в холодной воде, она провела ею по лбу мужа.
Тот застонал.
Ольга поморщилась.
-Мигель, Мигель…Бедный мой Мигель… До сих пор ищет ее…
-Он сошел с ума, мама! – сказала Ольга, поднимаясь со стула. – Пора перестать мучить себя по этому поводу! Я посмотрю, что делают дети: сегодня особенно жарко, как бы не схватили солнечный удар…
-Иди… - вздохнула донья Алехандра. – Не я мучаюсь, он, он мучается…
Оставшись наедине с мужем, она прикрыла глаза.
Слез уже не осталось: вот уже два года прошло, как Долорес, их младшая дочь, погибла. Только до сих пор дон Мигель не мог смириться с этой потерей, и все искал ее, разговаривал с ней, звал. Его странные бормотания про дьявола больше всего пугали донью Алехандру, но священник сказал, что ничего страшного в этом нет. Он обещал, что помолится за душу дона Мигеля, чтобы тоска и боль оставили ее. Только донья Алехандра уже не верила в молитвы – сама она просила Бога сотни раз, но помощи не приходило.
О том, как на самом деле погибла Долорес, знал лишь дон Мигель, но разум его помутился практически в тот же день, когда это случилось. Он стал похожим на младенца: забыл обо всем, что было в жизни, и мог только принимать пищу, да бродить по деревне в поисках дочери. Поэтому донья Алехандра перестала плакать: слезы не могли помочь вернуть Долорес, как не могли помочь возвратить мужа в этот мир.
Так в доме дона Мигеля появился новый дьявол…




24 июня 2009