Я всегда удивлялся, наблюдая как это обезображенное, живое лицо переменялось, когда в глубинах сознания начинала создаваться, всецело занимающая его мысль. Лицо резко меняло формы: выступающий подбородок приходился как нельзя к месту для общего образа, сдвинутый набок нос переставал казаться выдумкой большого чудака, а выпуклые глаза и большой, перечеркнутый двумя глубокими морщинами (напоминающими порезы) лоб, больше не выглядел таким нелепым. Все было удивительно к месту. Лицо большого ума, сосредоточенное, напряженное до самого предела. Но не выходящее далеко (как это было раньше) за рамки классической красоты, к которой мы все имеем врожденное эстетическое чутье. В такие моменты он даже был похож на фанатика, обреченного раболепно склонять голову перед предметом своего обожания. Но для него таким была свободная мысль. И если человека размышляющего когда-нибудь назовут невольником своих мыслей, значит мир окончательно захлебнулся в собственном безумии. Такое лицо мне приходилось видеть довольно часто.
Это был странный человек. Я знаю его давно и не перестаю удивляться. Боязливый, но когда сжимаются руки в кулаки, (а делает это он обычно от чрезмерного волнения) то люди стараются отодвинуться как можно дальше. Невероятно умный, но никогда не признает этого, мнящий всегда себя последним болваном. Человек, сколоченный из самого твердого камня и сухой листвы. Живое противоречие самому себе. Жалкое, потерянное, смиренное существо, согнувшееся под собственным уничижением. Но великое само по себе своей одаренностью, бескорыстной благожелательностью и добротой к людям.
Вдруг его взгляд сделался суровым и решительным, неожиданно остановился на мне. Я вздрогнул и сразу явственно почувствовал себя от чего-то сильно виноватым.
- Я должен ее увидеть! Должен! - в голосе слышалась мольба и угроза. Мне стало совсем не по себе. Таким я его еще не видел.
- Ты, ты... опять думаешь о ней? - тихо спросил я, тоже с мольбой, желая привести друга к привычному, такому родному - покорному и тихому состоянию духа. Он сильно пугал меня, особенно огромными, яростно дрожащими кулаками.
- Нет. С меня хватит. Я должен увидеть ее. Это же... все-таки, - он запнулся, - моя дочь, - закончил еле слышно, сильно дрожащим голосом. Он снова стоял потерянный и разбитый. На лицо было страшно смотреть. Еще больше искаженное горем, чем уродством оно напоминало маску жуткого страшилища.
Камень преткновения. Я знал это, всегда знал истинную причину, почему он стал таким. Когда-то он жил как все, любил девушку и она, кажется, любила его. Он рассказывал - они всегда ладили друг с другом, но перед тем, как это случилось он начал замечать за ней часто раздражительное и злое настроение. Они начали часто ссориться, без причины. Как-то одним холодным, зимним вечером она пришла домой и кинула прямо ему в лицо, - да ты же урод! Посмотри на себя. Ты отвратителен. Как же она сможет с тобой жить, ты подумал?! Тогда он ничего не понял. Жена собрала вещи и ушла. А через год он узнал, что она родила девочку. От него. С тех пор он и стал таким. Мне было всегда искренне жаль беднягу.
