Сказка о Василисе Прекрасной, Кащее Бессмертном и Дураке Набитом

В некотором царстве в некотором государстве, за тридевять земель за столько же морей жил-был старик со своею старухою, и было у них три сына, молодцы – молодцы: кровь с молоком, косая сажень в плечах, один другого краше, одним словом, загляденье. Да вот беда: двое-то, как водится, умные, ну, а третьему, Иванушке, не повезло. И вот задумал старик – не много не мало – женить их. Сказано – сделано: одну свадьбу сыграли, вторую отгуляли, а за дурака-то кто пойдёт? За дурака – дураков нет. Разобиделся Иван, возьми да и скажи: «Батюшка, матушка, благословите меня, коли так, пойду первую встречную искать, её в жёны возьму.» Заплакала мать, но Иван ни в какую. Надел лапти новые, рубаху красную, поясом подпоясался, хлеба в котомку положил и покинул родимый дом.
Скоро сказка сказывается, а дело-то пока не очень делается. Идёт Иван, песенку насвистывает, много девушек ему по дороге попадается, а первой встречной, как назло, ни одной. К вечеру дорога в лес свернула, тропиночкой тоненькой обернулась и пропала вовсе. Заблудился Иван. Он бы уже и вернуться рад, да что с дурака возьмёшь, не запомнил обратной дороги. День плутал, второй плутал, а на третий распахнулся вдруг лес перед ним, и увидел он чудо-чудное, диво-дивное: город пустой, а посреди города площадь, а на площади дворец хрустальный с куполами позолоченными, и сидит у окна того дворца девица, краше которой в целом свете не сыщешь, всё в ней, как положено, грустная вот только очень, в глазах слёзы застыли. «Вот она, первая встречная моя», - подумал Иван.
- Кто ты, девица?, отчего не весела? – спрашивает.
- Прежде весела была. А звали Василисою. А теперь звать некому, веселиться не с чего. Повадился к нам в прошлом году Кощей Бессмертный ходить. Раз пришёл – ничего, только страху на весь город навёл, другой раз пришёл – ничего, а на третий – ко мне свататься. Я ему: «Лучше умру, чем за такого страшного пойду!» А он мне: «Сроку тебе год даю. Ровно через год, день в день, час в час дашь мне ответ: согласишься – народ твой жив будет, нет – пеняй на себя!» Взмахнул рукой и исчез, и все исчезли, а город наш лесом дремучим зарос – ни туда не пройти, ни оттуда не проехать. А сегодня срок мой истекает.
- Не бойся, красавица, спасу я тебя.
- Да где уж…
- Суждено мне было сквозь лес пробраться, тебя увидеть, значит, неспроста это, авось и спасти суждено будет.
Тут вдруг тучи застлали небо, ветер подул страшный, загудело что-то, зашумело, завертелось всё перед глазами Ивана, поплыло, рухнул он на землю и потерял сознание.
Очнулся в постели. Вокруг люди какие-то на цыпочках ходят, а рядом царь сидит, глаза у него добрые-предобрые, а на голове – корона. Как увидел, что Иван очнулся, обрадовался.
- Ты, - говорит, - добрый молодец, дочь мою спасти должен, одна она у меня. Победишь Кощея – твоя Василиса и полцарства, эх, - махнул рукой, - что уж тут мелочиться, всё царство в придачу!
И пошёл Иван. Не от любви большой, конечно, какая любовь с одного-то взгляду, просто, знаете ли, всё царство…
Скоро сказка сказывается, да дело-то пока на месте стоит. Шагает Иван, думу думает, о том, например, в какую сторону идти и как с Кощеем бороться, размышляет. Глядь – навстречу старуха. Росточком крошечная, глазки в морщинах запутались, нос с подбородком переплелись, а так ничего, симпатичная бабушка. Яга, разумеется. Но это тем разумеется, у кого ум имеется, а Ивану-то…
- И-и-и, - говорит, - мил человек, знаю-знаю, зачем путь держишь, только не выйдет у тебя ничегошеньки, тут помощь нужна, чтоб с Кощеем сладить, а ты, хоть и дурак, а не справишься.
- А ты кто такая, чтоб судить? – разозлился Иван.
- Я кто такая – тебе не знать лучше. Я помочь тебе могу, дорогу к Кощею укажу и где смерть его, скажу, хранится.
- Ну, сказывай!
Поманила его бабка к себе, зашептала что-то на ухо.
- Врёшь!
- Не веришь – так проверь. Тебе больше всё равно рассчитывать не на кого.
Сказала так и пропала. Почесал Иван в затылке, подумал, а ведь и правда – не на кого. И отправился, куда бабка велела. Ловушка, думаете? Ан нет. Чистую правду Яга сказала, не из доброты душевной, нет, скорее, наоборот, из вредности. Просто она сама за Кощея замуж хотела, триста лет приданое собирала, готовилась, и вот на тебе – Василиска эта, понимаешь ли, появилась. Бабка хоть и Яга, а сердце-то не каменное, сердце-то женское, а женское сердце - оно ж  иногда и добрые дела делает.
Скоро сказка сказывается, да не скоро Иван топает. Стемнело. «Утро вечера светлее», - сообразил Иван, лёг под куст и заснул. И приснился ему странный сон. Будто стоит он в огромном зале, стены в нём чёрные, каменные, по стенам свечи чёрным огнём полыхают, а с потолка капли красные – точь-в-точь кровь – сочатся. И стоит посреди зала его Василиса, а перед ней - Кощей.
- Что, Василиса, скучно тебе со мной? – спрашивает.
Молчит Василиса.
- Хочешь, весь мир тебе одной подарю?
Молчит Василиса.
- Хочешь, всю землю для тебя своей любовью к тебе испепелю?
Молчит Василиса.
- Что ж ты хочешь?! Хоть слово вымолви!!!
И тут молчит.
Поник Кощей головою, прошептал:
- Неделю держу тебя здесь, думал – полюбишь несчастного, не хочу силою, иди, там дом твой.
Махнул рукою, исчезла одна стена, а вместо неё  дорога к ногам Василисы лентою вьётся, вдоль дороги трава зеленеет, а вдали, у самого горизонта, дворец родной виднеется.
- Только об одном тебя прошу, пойдёшь по дороге, по левую руку пень увидишь, в том пне – щель, в щели – игла, в ней – смерть моя. Так вот, сломай ты её, Бога ради, проклятую.
Бросилась Василиса бегом к дому, тут и проснулся Иван.
Скоро сказка сказывается, да и дело к концу близится. Нашёл Иван, как бабка наказывала, и пень, и иглу, и даже замок, и ночи дождался, и проник в покои Кощеевы, подкрался к кровати, на которой Кощей и Василиса спали, и вонзил иглу прямо в сердце Кощея. Вздрогнула Василиса, глаза открыла, увидела иглу, из сердца Кощеева торчащую, вскрикнула, бросилась целовать его, да не Ивана же – Кощея. Потом к Ивану оборотилась и зло-презло ему:
- Что ж ты сделал, дурак, я ж люблю его, он же ради меня от меня самой отказаться смог, а ты, ты…, ненавижу тебя!
И, выдернув иглу из сердца Кощея, проткнула ею Ивана.
А Кощей не умер, нет, он ведь бессмертный. Ну и что, что игла, не в игле дело, иглу-то, если хотите знать, Василиса давным-давно на крайний случай (мало ли дураков на свете) другой заменила, а ту самую в свой медальон спрятала и всегда при себе, на груди вместо креста, носила, тогда-то Кощей по-настоящему бессмертным и стал, потому как бессмертными людей только любовь делает. А что Кощей – Кощей, а не человек – дело десятое, да и кто, собственно, сказал, что не человек, очень даже человек, человечнее других многих будет. Так что промыла ему Василиса рану живой водою, перевязала, он и поправился, и жили они счастливо-пресчастливо вечно-превечно и умерли в один день.
Спросите, а как же Иван, и его батюшка с матушкой, и братья старшие с жёнами? А при чём тут батюшка и матушка и – тем более – братья с жёнами? Совсем они тут ни при чём. И Василисины батюшка с матушкой ни при чём тоже. А Иван? А что Иван? Спит себе мёртвым сном под тем самым пнём, где когда-то смерть Кощея пряталась. А нечего лезть не в своё дело, сказано же: «Не стой на пути у высоких чувств, а если ты встал – отойди». А он не отошёл. Дурак потому что. А коль дурак - то так ему и надо.