мне предоставили аудиторию, и я пересказывал какие-то вычитанные истории о путешествии в мире козявок и букашек. В третьем классе произошёл некий переворот в жизни – родители устроили меня в местную элитную английскую школу. Вместе со мной – туда шмыгнули ещё несколько моих первичных одноклассников, хотя они были из бедноватых семей.
Советское общество было стратифицированным, неравенство существовало, хотя было бы грубо говорить о существовании каст. Исторически касты были в Индии, так что не надо смешивать. Дети – привилегированный класс, и постепенно усваивают условия взрослой жизни. Но вспомню взрослых… Меня мои родители часто брали с собой в гости. И к нам домой приходили и одиночки, и семьи – тогда ещё в моде были так называемые застолья. Жизнь взрослых, различные типы семейств, диверсификацию общества в провинциальном российском городе я хорошо помню. Семья, в которой отец занимал пост главного инженера завода, и семья, в которой отец занимал пост участкового милиционера, – это были, как говорят в Одессе, «две большие разницы». Одна семья, которую я помню, была особая – она устраивала приёмы. Бабушка в этой семье была не чeм-то там гимназическим и из советской бухгалтерии, а дочкoй директора банка. Она показывала купюру – «катеньку» – на которой «мой папа» дал подданным Российской Империи свой автограф. Эта семья попала в Сталинск из Петербурга. Глава семьи, как сообщила разведка уже после 2000 года, имел в органах кличку Ленинградец, и старушки злословили, что приёмы в те времена финансировали также органы, желающие быть в курсе умонастроений. Может быть, это и не совсем точные слухи. Но приёмы поражали своим размахом, по крайней мере, еда на столе и напитки стоили две-три зарплаты. И все действительно гадали: на какие деньги? Ну, в 1967 году вслух рассуждали так ещё: что папа-банкир, наверное, оставил ящик с золотыми червонцами, который где-то хорошо припрятан. Я, будучи совсем ещё ребёнком, на этих приёмах вёл себя примерно так же, как в первом классе, когда притворялся, что не умею читать. Все говорили: какой воспитанный мальчик.
Мой отец, однако, был сыном врага народа. За его толерантностью стояли определённые воспоминания и память. Бабушку из мельчайших дворян когда-то взял замуж некий спец, окончивший до 17 года коммерческое училище и при НЭПе в городе имени большевика Яши Свердлова заполучивший иностранную концессию, на которой заработал и построил приличный дом. Он уже тогда был поставлен на учёт в НКВД, но вспомним, как Солженицин описывает своего рода пасьянс, в который играл Сталин – от Соловков до Гулага. Дедушку посадили на 10 лет только в 1942 году. Доказательства существования «пасьянса» мой отец получил примерно в 1992 году. В Екатеринбурге, где он систематически подавал запрос о реабилитации деда, наконец до него дошла какая-то постперестроечная очередь, и на приёме в КГБ ему выложили досье. Демократия! Через год или два отец приезжал ко мне в гости в Новосибирск и подробно пересказал содержание этого досье. Действительно, досье состояло из доносов бабушкиного брата в основном. Этот субъект как-то приезжал повидаться в Новокузнецк, и есть фотография, что я сижу у него на коленях.
Имея некий опыт отчуждения от социалистического общества, мой отец скептически относился к правильной городской прослойке и заводил знакомствa с мелкими охотниками, музыкантами. Да, вот был один милиционер, который давал мне подержать пистолет. Другими словами, с беспартийными. То, что он Высоцкого слушал, – тоже признак нестандартного менталитета. Он со мной никогда не говорил об определённых тонких вещах, пока не наступит время. Когда, забегая вперёд, такое время наступило – меня закономерно исключили из комсомола – он рассказал подробно, как реагировали на флоте, на Дальнем Востоке, где он воевал с японцами-фашистами, на сообщение об аресте в Екатеринбурге его отца. Он мне рассказал некоторые психологические подробности, которые, честно говоря, действительно дело личное.
Но вернёмся к детям. Забегая вперёд, когда я посмотрел краем глаза телесериалы, вроде «Элен и ребята», я вспомнил свою элитную английскую школу. Никаких отношений между детьми в школе на переменах, говоря это с некоторым приближением к истине, не существовало. Я припоминаю ЕДИНСТВЕННЫЙ случай, когда группа девочек и группа мальчиков после урока устроились друг против друга и начали по-детски откровенничать. Как-то была затронута тематика секса, эротики – что называется, выговoрились. С 3 по 6 классы я не припоминаю, чтобы это повторилось. В 7 классе я из этой школы уехал, так что не знаю, возможно, они стали более нормальными.
Однако советские дети общались – в группах. Мне это до сих пор напоминает отношения породистых собак. Может быть, это звучит и обидно, но это правда. Самая престижная девочка класса никогда не открывала рта – на переменах и после школы. Но вокруг неё началось брожение. Мне лично на первых порах она не сильно нравилась – но я «помогал». Это выражалось в том, что у неё в подъезде была засада… И вот, что я помню... Подслушивать под дверью, конечно, нехорошо, но один был влюблён, а я помогал... Так вот, дома эта девочка болтала, верещала, может быть, и пела – как канарейка! Полный контраст с каменным видом и непроницаемой маской в школе. В конце концов мы заполучили эту девочку ко мне на день рождения, зимой, после Нового года – повторяю – я только помогал тогда, дело было не во мне, но именно у меня случился день рождения. Играли на фортепиано, записали праздник на магнитофон. Но было скучно. Девочка, разумеется, была из высшего общества.
Я общался с детьми попроще. В частности, это был один мой друг ещё по первому классу пролетарской школы. Нас с ним на самом деле что-то связывало. Во-первых, мы стреляли сигареты во дворе у старших товарищей, во-вторых, у этих же старших товарищей выясняли, откуда берутся дети – те над нами, вероятно, до слёз смеялись – так как наводящие вопросы формулировал я, путаясь в абстракциях. Вспомним Фрейда – историю мальчика Ганса. Но в конце концов мы разобрались, как это бывает. Далее, мы решили что-то практически предпринять. Одна девочка из класса как бы подходила… Мы прикидывали, как бы это могло произойти, но потом вернулись к реальной жизни. Мы даже поссорились из-за дилеммы – идти играть в хоккей или изучать химию.
Химию я начал изучать из-за своей мамы. Она в основном работала на двух-трёх работах, но иногда на неё находило, и она начинала мной заниматься. Во-первых, она занималась со мной английским языком по самоучителю. Во-вторых, она в Харькове закончила физфак и любила популярно излагать основы естественных наук. Зачем-то она, когда я был во втором классе, объяснила мне про молекулы, атомы и валентность и даже выписала формулы. Через год она рассказала мне про преобразование Лоренца, научила пользоваться логарифмической линейкой, и я завёл тетрадку с расчётами: на сколько лет состарится человечество, если я буду год лететь в ракете со скоростью, близкой к скорости света. Явно нездоровое и шизогенное влияние на ребёнка, и без того отягощённого подозрениями о фальшивом мире фальшивых людей.
Дома у нас была партячейка. Бабушка по маме была фирменный старый большевик. Папа вступил в партию, скорее всего, ради карьеры начальника отдела, но, вероятно, из-за настроений хрущёвской оттепели. Мама вступила в партию, чтобы не отставать. И, вообще, зарабатывала деньги тем, что читала лекции по атеизму в обществе «Знание». В 1995 году уже каялась... Она также занималась всю жизнь людьми: помогала маргинальным гонимым баптистам, позже пыталась проявиться как любитель-экстрасенс, и в более позднее время стала крёстной – относилась серьёзно к обязанностям воспитывать крестников. Бабушка любила рисовать, и в начальных классах рисовала вместо меня домашние задания, – объясняла, как рисовать птицу. Сначала надо нарисовать яйцо, потому что птица вылупилась из яйца, потом пририсовать лапки, клюв и крылышки. На какой-то новогодний праздник уже в английской школе она сшила мне экставагантный наряд, состоящий из 15 флагов Республик СССР. Помню, я вырядился в этот наряд и пошёл на ёлку. Люди были не дураки. Папа одного моего соклассника, замечательный геолог, вынув изо рта красивую трубку, уставился на меня и спросил: «Что это?» – «Триумф Страны Советов!» – бойко ответил я. «А-а..!» – сказал геолог, и я и сейчас помню выражение его лица. Потом всё же я ходил к ним домой в гости, его мама, также геолог, взяла меня в институт и подарила ископаемые отпечатки. Я уже читал об этом в детской энциклопедии, но тут держал в руках что-то, что было живым в эпоху Ордовик, и проникся интересом к Творению.
Все, конечно, умерли. Одна бабушка от рака, пережив мои «фокусы» после отторжения от комсомола. Её хоронил горком КПСС с табунчиком пионеров. Другая бабушка дожила до глубокой старости, сморщилась и усохла от подагры, и умерла на руках у отца. Мать и отец тоже умерли. Умер и мой дружок, сначала по исследованиям вопросов несуществовавшего в стране секса, а потом, когда нам было 16, по более весёлым стычкам с милицией, с комиссаром военкомата. Его мама сказала, что он умер от сердечного приступа, но дошли слухи, что он покончил самоубийством, «устав от алкоголизма».
День прожить бы без вранья, тихо и спокойно,
Заебала болтовня достойных из достойных,
Но увы, поберегись, шмякает пехота,
Заберите вашу жизнь с признаками рвоты,
Заберите вашу жизнь с запахом блевоты.
(Сергей Жариков, «ДК ЛИРИКА», 1982. «Заберите вашу жизнь»)
-3-
Вернёмся к вопросу: откуда в клоповнике берутся диссиденты? Бенедикт Сарнов не объяснил в чём тут дело, хотя объяснил негативным способом, что ничего хорошего здесь не будет после того, как Александр Блок умер от неврастении, Михаил Зощенко заболел паранойей, систематическим бредом при полной ясности сознания. Есть другой советский писатель Александр Зиновьев, автор «Ибанска». Он тоже мыслит о происхождении диссидентов из ничего. Согласно концепции Зиновьева, Синявский, Буковский, другие официальные диссиденты – не являются настоящими инакомыслящими. Они игрушки Системы c оригинально промытыми мозгами. А подлинные инакомыслящие жили в симбиозе с советской властью и разлагали её изнутри. Далее Зиновьев приводит примеры, как можно было это делать. Типичный пример Зиновьева – его собственный опыт работы сначала лаборантом в институте философии, а потом подмена текста прошедшей цензуру диссертации литературной бомбой.
Уникальные личности, конечно, способны на уникальные поступки. Но и путь «отрицательной теологии» тоже хорош и восходит к Дионисию Ареопагиту. Советская власть – это не это..., не это..., не это... И не то, и не другое... Но длинный список отрицаний приводит нас к пониманию. Импрессионистское мышление, конечно, рассматривает одни лишь шутки, смефуёчки, что-то вроде положительного определения – «коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей колючей проволоки».
