Халявные баксы. (Части 10,11,12.)

которым при необходимости он может воспользоваться. Каким образом – можно только гадать. Но раз никаких замечаний по поводу недавней разборки не было, то компромат на нас его пока не интересует.
Второй вариант меня настораживал, потому что  возникал вопрос: а как «Милочка» на него отреагирует? Не такой это простак, что бы ни сделать выводов из опасной для него ситуации и правильно на нее не отреагировать.
Пришлось почесать затылок: если, как я  считаю, «Милочка» не знаю каким образом причастен  к смерти механика – по наводке ли  начальника, или по собственной инициативе, -  то не решится ли он отправить на тот свет без чьей-либо подсказка кого-то из нас? Организовать очередной несчастный случай?
Представив, как отреагирует Владимир на подобные «крамольные» мысли, и сомневаясь, что в его голове не начнется очередной  раздрай, разворот на сто восемьдесят градусов непонятно в какую сторону, я решил разговор в его присутствии на ответственную тему не заводить. Только предварительно договорившись с Докой, вдвоем могли мы в очередной раз переубедить упрямца, заставить все же помогать нам, даже если на то у него исчезло желание.
Пока  рассуждал о превратностях жизни, ноги вынесли меня из сопок к карьеру, к маленькой железной пирамидке с крестом на вершине, отмечающей место, откуда упал вниз и разбился насмерть бывший механик. Появилась возможность это место осмотреть еще раз, вдруг  что-то в свое время упустил из внимания. А что искать именно – я уже знал.
Опустился на четвереньки, и начал внимательно осматривать кусты баялыча. Представлялось мне, что если механик шарашился здесь ночью проверяя петли, то кроме как к кусту, прикрепить их было не к чему.
Искал недолго – куст с содранной возле  земли корой нашелся в идеальном для петли месте, а характер повреждения говорил, что это след от проволоки, замотанной вокруг ветки. Находка говорила, что механик действительно мог сюда придти, но понять  почему ночью, и почему  загремел в карьер – не получалось. До него от петли я насчитал не меньше пяти метров.
Ветки куста  тоже осмотрел внимательно и нашел на них несколько заячьих шерстинок. Сидел, сидел в петле зайчик, раз оставил их, пока рвался с испугу. Только куда вот делся вместе с петлей, если место это утром тщательно менты осматривали,  и никакого зайца и проволоки не нашли?
Интересно, кто же в ту ночь здесь побывал кроме механика, кто унес  поймавшуюся животину и орудие лова? Не могли они испариться без посторонней помощи!
Как любой ненормальный на моем месте, я посчитал, что кто-то сознательно завлек сюда механика, а потом столкнул или сбросил с края карьера вниз,  после чего подчистил место преступления - избавился от возможных улик в виде окурков, следов обуви,   а может и крови, заодно от зайца и проволочной петли. И этого человека я должен вычислить! Конечно, с помощью друзей-приятелей.
Постой, постой, - остановил себя вовремя. А если петлю убрали сто лет назад?   Ну стояла, стояла, один заяц в нее попал, а других здесь не водится. Вот и сняли, перенесли  в другое место. Тоже вариант. Но это если никто не готовил  в лагере жаркое из зайца и не  просил об этом поварих на следующий день или два после смерти механика. Не верилось, что убийца, если он был, попавшегося в петлю зайца выбросил. Ну не должно добро пропадать!
В домик вернулся в сумерках, так и не увидев вблизи лагеря никакой живности. И приятно удивился: на столе принесенный из столовой ужин на троих, а друзья-приятели, снедаемые голодом,  терпеливо меня дожидаются.
«Где тебя черт носит!» - продемонстрировал  возмущение Владимир, никогда не понимавший кайфа от общения с природой в нерабочее время, - «Я на еду смотреть не могу, боюсь слюной подавиться!  В желудке спазмы!»
Дока же расцвел в улыбке и с нескрываемым интересом кивнул в мою сторону головой, заменив этим жестом очевидный вопрос: где был и что видел. Я крутнул рукой, показав что шарашился вокруг лагеря, и помотал головой   из   стороны в сторону, что означало: ничего не видел. Дока вздохнул - понял меня отлично и сожалеет, что не встретил  никакой животины. Владимира  наши жесты только раззадорили:
«Хватит кривляться!» - отреагировал  на манипуляции, - «Давайте за  стол, не то я один все слопаю!»
Вернуться из партии пустым Дока конечно не мог. Да и настроение у него было отличное – дефицитную запчасть по большому блату достал. А потому   к   ужину материализовал  бутылку (огнетушитель) бормотухи, при полном отсутствии  в артели спиртного показавшейся нам чуть ли не эликсиром жизни, и спровоцировавшей на приятные разговоры. О крамольных мыслях насчет непонятных взаимоотношений начальника артели с некоторыми из его подчиненных, я и заикнуться не посмел.


Часть одиннадцатая.

А через несколько дней в лагере воцарило общее возбуждение. Деньги выдавали, очередной для старателей и первый для нашей кампании аванс. Приятно удивились – полученные суммы намного превышали партийские авансики   из прошлой жизни, и если столько же денежек переходило на окончательный  расчет по завершению сезона – можно дальше работать и радоваться жизни. Не успела наша троица отойти от балка начальника, где каждому вручали по конверту, как Владимир   с ехидством меня поддел:
«Начальничек-то наш, не «кинул» никого! Денежки вручил культурненько, в конвертиках!» - похвалил Николая Игнатьевича, - «Заработать дает, без  всяких  вторых экскаваторов!» - намекнул на ущербность моих суждений на тему что надо и что не надо для нормальной работы артели.
Дока хмыкнул, не разделив эйфории приятеля, но высказаться воздержался. Мое же молчание Владимир мог оценить неправильно, пришлось напомнить:
«Рудишку пока и одним экскаватором отгружать успевают, потому и деньги нормальные имеем. Но это ненадолго – придет время сопочку убирать, чтобы карьер расширить. Вот тогда и запоем, с одним экскаватором, а об авансиках, как сейчас, всем только мечтать придется!»
Владимир махнул рукой – горбатого, мол, могила исправит, но в дискуссию не вступил, оставив меня в неопределенности: как у него в головке, как  оценивает ситуацию в артели после  убедительного факта получения столь значимого аванса.
Раздачей денег праздник только начался. Было объявлено, что после работы, перед ужином на каждых двух человек положено по бутылке водки – иногда и роботам, коими по сути дела все в артели являлись, разрешалось расслабиться.  Несчастные двести  пятьдесят грамм, при хорошем ужине, здоровому мужику что слону дробинка, а запомнятся надолго – вон как о них заботятся!
Свою долю, две бутылки (четвертой в нашу компанию вошла Варя), забрали в домик, вместе с положенной закуской, и поджидали единственную в компании женщину, занятую в столовой.
Правильно сделали – из вагончика вскоре послышался громкий смех, обрывки оживленных разговоров, а попозже и музыка. Танцы мужики устроили, не иначе – вот что сухой закон делает! Выпил-то каждый всего-ничего, а веселья уже на целую бочку, почище чем у нас в партии, где спиртного на сборищах море разливанное!
Наконец запыхавшаяся, улыбающаяся Варя заскочила к нам в домик.
«Еле вырвалась!» - оправдала задержку, - «Мужики совсем обалдели, на танцы в очередь выстраивались!»
Я покачал головой, сочувствуя женщине, на которую обрушилось слишком много мужского внимания; Владимир  был другого мнения:
«Радоваться должна, таким успехом у кавалеров пользуешься! Еще и пожалеешь, что к нам сбежала – от этих интеллигентов», - покосился на меня как на больного головкой, - «кроме ля-ля заумного, ничего не дождешься!»
«Ничего, Варюха,» - «успокоил» женщину Дока, - « если эти козлы (я и Владимир) в ладошки похлопают, я с тобой любой танец сбацаю!» И начал галантно усаживать даму на оставленное для нее место за столом.
До танцев дело не дошло, но наговорились, насмеялись от души. Из трех мужиков, в состоянии «под легким шофе», анекдоты, смешные истории, чистая правда, полуправда и откровенное вранье вырывались легко и без всякого порядка, часто мешая друг другу. Варя только успевала хлопать глазами и насмеялась до слез. Птички же наши из гнезда с изумлением взирали на торжество, не решаясь попискивать.
Но и веселью приходит конец. В вагончике столовой погас свет -  народ   разошелся по домикам, и только из некоторых доносились приглушенный смех и разговор самых неугомонных. Лагерь быстро и без инцидентов отходил ко сну.
В незаметно притихшей нашей кампании дело дошло до завершающего чаепития. Дока занялся кипятком, заваркой, чашками, Владимир убирал лишнее со стола. Я же  решился провентилировать не оставляющий меня в покое вопрос:
«Варя, кроме нас тебя  не просил  приготовить зайца еще кто-то?»
« И не раз,» - улыбнулась Варюха, - «мужики если и умеют, так чай заварить, на большее не хватает!»
«Не помнишь, кто к тебе с такими просьбами подходил?»
«Ну, несколько человек», - Варя сосредоточила взгляд на одном из предметов на столе и начала  вспоминать, загибая на руке пальцы, - «два раза мужик, что уже отсюда уехал,» - как я понял, тот, что ставил на зайцев петли, - «один раз  парень, что разбился, и один раз Милочкин», - закончила с удовольствием, что не забыла всех любителей жаркого.
«А «Милочка» причем? Он же вроде не любитель охотиться?» - сам не знаю с чего вырвался у меня совсем дурацкий вопрос, на который Варя заведомо не могла ответить. Она и промолчала – пожала плечами. Зато Дока понял меня отлично, и трансформировал все в понятное для женщины содержание:
«Ты лучше вспомни, когда этот бандит к тебе с зайцем приперся!»
«А он последним приходил, не так и давно», - немного подумала и уточнила, - «когда из милиции сюда приезжали, разбирались как парень погиб».
Мы с Докой переглянулись, поняв что зайчика «Милочка» принес на следующий день после смерти механика. Не знаю, что подумал Дока, но а я понятно: не его ли    вместе с петлей этот тип забрал с места, отмеченного пирамидкой с крестом? Той же ночью, когда человек погиб, а точнее – его убили?
Здесь Владимир заметил мой с Докой  телепатический обмен взглядами, сделал правильный вывод, что в головках наших праздничные темы отходят в самый дальний уголок и сменяются другими,  к данному моменту, по его мнению, совершенно ненужными. Решил эту пертурбацию остановить, а заодно напомнить всем, кто здесь, за столом, тамада:
«Хватит вам (то-есть мне и Доке) о грустном! Красавица наша, единственная дама, уже пять минут, как не улыбается! Стыд нам и позор, кавалеры хреновы!» - и персонально у Вари поинтересовался обо мне, - « Он и с тобой, когда гуляете, норовит об охоте, да работе? Про любовь иногда заикается?»
«Заикается, заикается», - улыбнулась мне женщина, - «только когда очень попросишь!»
Варе я ответил улыбкой, а потом посмотрел на Владимира  как   удав на добычу: чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. Знаем мы, как этот разговорчивый тамада со своей женой на любовные темы разглагольствует, не смея поднять голос и ни-ни о нескромном!
С Варей я еще прогулялся до карьера, и очень поздно, когда лагерь замолчал окончательно, проводил до ее домика.
«Хорошо-то как сегодня!» - заметила подруга, - «Что бы дней таких побольше, а каторги нашей поменьше! Человеком почаще себя чувствовать!»
Не согласиться я не мог, но времена