Произведение «Призрачная любовь Глава 24 Выбор Эпилог» (страница 2 из 3)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Ужасы
Автор:
Читатели: 1387 +3
Дата:

Призрачная любовь Глава 24 Выбор Эпилог

глубокой и непритязательной. Он давал ей все,  что только  был способен дать: пиво, сухарики, анекдоты. Прогулки. Мечты о совместном счастье. Разве он лгал ей так, как она лгала ему?  Она, Лена, была виновна в том, что обещала ему  невозможное, - любовь.
Миша. Разве она не потянулась к нему, - за красивой жизнью, за его силой, за его теплом. Его надежностью. За открытыми прямыми улыбками. За здоровой чувственностью, которую он пробуждал в её теле.  Тянулась и почти откровенно просила о взаимности.
Адам. Мертвое сердце в холодной груди заныло, подкатило к горлу с острой болью.
Ни смотря на все,  её любовь не была иллюзией. Она любила. Его. Так сильно, что согласна была претерпеть те же муки, что уже  претерпела, лишь бы оказаться рядом с ним. Невозможное счастье! Мираж…
- Понимаешь, есть такие «плохиши», которые просто похищают твою душу, - насмешливо проговорил Мишка, не сводя с Лены взгляда, явно кого-то цитируя. -  Было в Адаме что-то, что, стоило ему появиться,   приковало к нему  взгляды. Он был как солнце, понимаешь?  Холодное, колючее, грубое, порой жестокое солнце. Но, к нему, тянуло людей. Его любили однокашники, любили преподаватели, любили женщины. И, как потом выяснилось, любили  мужчины. Тебе не хватило здравомыслие  держаться от него подальше. Ты наивно, как и многие другие до тебя, полагала, что искренняя любовь хорошей чистой девушки отвратит его от  порока. На деле же ты мало представляла себя, от чего тебе предстояло его «отвращать».
- Все так и было.
- Почему?! Скажи мне, за что ты его любишь?! – заорал на неё Мишка,  тряхнул, как куклу. Впрочем, именно куклой Лена себя и чувствовала. – За что и как можно любить существо, которое, не задумываясь, уничтожило тебя? Зная, что оно убивало до тебя? И если бы смогло, продолжило бы убивать дальше?
- Ты ведь не был на его месте, - устало отозвалась Лена.  – И, слава богу, что не был. Но ты не должен его судить. – При мысли о том, каким образом закончилось существование Адама здесь, Лена почувствовала горячую влагу на глазах. Но  мысль о том, что это было только началом, заставила слезы испариться.
- Ты смеешь его оправдывать?! – рявкнул Мишка.
- Смею, - твердо ответила Лена, выдерживая его пылающий негодованием взгляд.
В очередной раз отмечая про себя, какие красивые  были у  Мишки  глаза. С восточным разрезом и с восточной же поволокой. Мужские. И руки, удерживающие её, были настоящие: загорелые, крепкие, с хваткими  длинными крепкими пальцами. И улыбка у него была открытая, теплая, обаятельная. Ничего холодного и потустороннего. Мишка весь был сильный, простой. Теплый. И её тянуло к нему. Очень тянуло. Особенно теперь, когда Адама больше нет.
А впрочем, и с Мишкой ей придется вскоре расстаться.
- Тебе никогда не было страшно жить? – спросила Лена, пристально вглядываясь в точки зрачков, которые почти терялись в общей черноте радужной оболочки. -  Тебя никогда раньше не посещала мысль  о том, что все вокруг тебя - сущая бессмыслица? К чему существует жизнь, если она ограничена смертью? К чему одному существу любить другое существо, если любовь с самого начала обречена на разлуку? Понимаешь, я говорю не о той простой потребности в человеке, когда он нужен тебе, чтобы осязать его и потому, что он приносит тебе пользу,  - а о настоящей любви? О той любви,  когда ты пытаешься раствориться в другом существе, видеть его глазами, не затем, чтобы они заменили тебе собственный взгляд на вещи, а потому, чтобы понять, что именно  видит он? Слиться с ним не только физически, а духовно. Ты понимаешь?
- Нет. Зачем тебе все время  необходимо знать, что находиться за кулисами, когда перед тобой существует сцена?  Просто смотри, и все,  - остальное тебя не касается. Такова жизнь. Такова смерть. Перестань все время заглядывать за облака, слышишь?!
Лена усмехнулась, слегка разочарованная.
Почему так мало в мире людей, желающих заглянуть за кулисы?  Или за облака? А те, кто хотят? Будет ли дана им награда? Смогут ли они взлететь, воспарить, увидев под собой зелёные поля и луга, свободные от земной, тяготившей их оболочки?
Или они разобьются, как птица, что пытается пробить себе путь сквозь стекло, заранее обреченная на поражение?
Наградой птице будет темнота.
- Я боюсь темноты, – медленно, словно в трансе, проговорила Лена, видя перед собой не Мишу, а того, другого, что был похож на сорванный цветок. Или на разбившуюся птицу?  Призрака, который задал ей вопрос в то мгновение, когда она  только стояла на пороге новых дверей. – Я так боюсь темноты.
Миша снова обнял её, теперь ласково, почти нежно:
- Не бойся. Я же с тобой.
И, уткнувшись ему в плечо, Лена горько заплакала.
Она оплакивала свою невозможную убийственную любовь к существу, которого боль, кровь и блуд влекли гораздо сильнее, чем она. Того, кто, сгорая, получал наслаждения от огненных яростных поцелуев пламени. Лунный принц, с отравленной наваждениями душой. Что, что могла сделать она, чтобы изменить его горькую, и, несомненно, страшную участь?
И то, что Миша так бескорыстно тратил на неё свою душу, и, может быть, любил её той же горькой и безнадежной любовью,  что и она Адама, делало мир ещё горше и печальнее.
 - Спасибо тебе, - шепнула Лена. -  За все
- Не благодари меня, - выдохнул Мишка с горечью.
Лена не могла отдать ему душу.  Потому что от души у неё остались жалкие лоскутки. И принадлежали эти лоскутку другому. Но она могла дать и взять  то, что сейчас казалось необходимым. Им обоим.
Его теплые губы  и горячие руки словно вливали в неё утраченную жизненную силу, потерянное тепло. Горячая волна с силой захлестнула, прижимая к его широкой, такой надежной и нежной груди. И она, поломанная, потерянная, сломленная, отогревалась и отдыхала в  сильных, беспощадных объятиях.
Мишка понимал, что нужно ей. И был слишком мужчиной, чтобы отказаться от женских губ, волос, рук, глаз. Он эгоистично и жадно сминал  хрупкую, как лепестки орхидеи, плоть, жадно выпивая глухие гортанные стоны, срывающиеся с бледных, искусанных, покрытых солью, губ. Почти наслаждался, до хруста сжимая тонкие девичьи кисти в своих руках. Он владел её грубо. Без сожалений. Без ложной нежности. Жадно. Горячо. Глубоко. Почти яростно.  Получая наслаждения и   щедро отдавая его взамен.
Люби, кого хочешь, глупая девочка, но сегодня, сейчас, ты будешь принадлежать ему!   И пусть жизнь вернется в твои глаза и в твое тело. Пусть горячее дыхание страсти согреет озябшие руки. Когда это потерянное голодное выражение исчезнет из твоих глаз, можешь возвращаться к своим мечтам об этом бледном подобии мужчины. Грезить о его поцелуях. Но, сходясь по ночам, в том, Верхнем Мире, с другими мужчинами, ты будешь искать того, что дал тебе не твой лунный принц.
А обычный мужик.
Лена не сопротивлялась. Потому что Мишка был прав. Во всем. Это было ей  необходимо.
У колен колыхались зеленые воды мертвой воды. На небе не было звезд.  И впереди у них не было совместного будущего.
 - Значит, все-таки ты вернешься к нему? – спросил Мишка, отстраняясь, и заглядывая девушке в лицо.
- Если смогу, вернусь. – Не стала отрицать Лена. –  Давай больше не будем говорить об этом, ладно?
 - Ладно. Давай возвращаться. Время выходит. Его почти не осталось. А мне многое нужно рассказать тебе.
Дорога назад была  почти скучной, так как не таила никаких неожиданностей. Оставшаяся за спиной Башня не излучала угроз.
И Адама рядом не было.
Все застыло.
Мишка рассказывал об общем замысле, по которому в благодарность за то, что ей позволят вернуться, Лена должна будет закрыть портал и на протяжении жизни следить за тем, чтобы  никто вновь, по неосторожности или умыслу,  его не открыл. Человеческий век, - достаточный срок для того, чтобы Зло успело уснуть.  
 Лена покорно брела вперед. Она всегда была послушной «хорошей» девочкой. Она сделает все, как надо.  Только вот не хотелось ей возвращаться. Совсем. Скучный мир, сотканный из каменных кирпичей и ненужных устремлений, в котором осколки красоты сохранились лишь чудом, и  в таком маленьком количестве. Если бы не мать, оставлять которую было, наверное, подло, Лена предпочла бы неизвестность и движение вперед. Жизнь ей представлялась приговором, долгом. Сроком заключения, которое она должна была отбыть.
Без приключений, миновав кладбище у подножий скалы, за которой лежали своды черной пещеры с огненными камнями, друзья вышли на свет. Ослепительный,  холодный свет, почти непереносимый  после   вечных зеленых сумерков. Свежий ледяной воздух бодрил после затхлости подземелий.
Снег отливал синевой. Босые  Ленины ноги стояли на ледяном насте. Тело, прикрытое тонкой, всю в прорехах, материей, не мерзло. И волосы ослепительным, живым золотом сияли среди серости мертвого царства.
Три фигуры приветствовали их.  
Ворон, Кошка,  Морена.
Волосы Смерти, черные и свободные, лежали на плечах. И Лена поняла, что они теперь похожи. Белое и Черное. Одинаково свободные, одинокие и ни к чему не привязанные.  
Не имеют значения дороги, по которым шел или пойдешь. Ни имеют значения ни добро, ни зло. Ничего нет. Только умиротворяющий холод и покой.  Тишина. И красота  мира лежит перед тобой, как на ладони. Ты можешь смотреть на все, на что пожелаешь. Без боли. Без сожаления. Без радости. Тебя не посетит желание  взять и овладеть. Желание, уничтожающее себя и других.  Не отделимое от человеческой сути, желание.  
Ибо только тот, кто не имеет желаний, в ком чувства больше не кипят, по настоящему свободен. Для живых состояние это недостижимо.   Потому что мир смертных, это мир несовершенства.
Над ними всеми раскинулась синь. Непередаваемая словами, -  высокая, холодная и чистая.  
Безумной и безжизненной мудростью светились черные глаза Морены.
- Вот мы и снова встретились, - пронеслось в воздухе.  – Я повторяю тебе мое предложение о службе. Ты можешь остаться здесь, и не перед чем больше не нести ответственности. Ты станешь всесильной и холодной. В моих чертогах ты забудешь любую боль.
«Недаром холод, - лучший анальгетик. Потеря чувствительности означает потерю боли», - подумала Лена.
- Ты будешь подчиняться лишь мне одной. Ни ход времени, ни вечная борьба стихий и богов тебя более не коснутся.
На краткий миг Лена почувствовала искушение дать согласие. Она  отлично помнила  чувство покоя и уверенности, что владели ей в Стране Волшебных Холмов. Чувство всевластия. Ибо никто из существ, населяющих Миры, не мог причинять вреда ей, невидимой вестнице Смерти.   Это было восхитительным. Быть ножом, которым  отрезал. Проводил линию. Ровную, тонкую, невидимую линию. Но спорить с ней не могли даже боги. Любые. Злые или добрые, старые или новые, сочувствующие или безразличные.
Все они отступали перед безумным пустым и мудрым ликом Морены-Смерти:

«Стать тем, что никому не мило
О! Стать как лет.
Ни зная, ни того, что было
Ни что придет.

Забыть, как сердце раскололось
И вновь срослось.
Забыть твои слова и голос
И блеск волос».

«Для тех, отженивших последние клочья
Покрова (не уст, ни ланит)
О, не превышение ли полномочий
Орфей, нисходящий в Аид?

Для тех, отрешивших последние звенья
Земного…На ложе из лож
Сложившим великую ложь лицезренья
Внутрь зрящим – свидание нож.

Уплочено же – всеми розами крови
За этот просторный покрой
Бессмертья…
До

Реклама
Реклама