Я СМЕРТИ БОЛЬШЕ НЕ БОЮСЬ (часть третья)

резкий свист, скрежет зубов, демонический смех. Нет! Я не хочу туда! Начинаю снова борьбу с водой. «Я не хочу – мне рано, у меня вся жизнь впереди! – в мрачное царство теней!»
   Но затягивает, затягивает всё настойчивее в воронку. По большому кругу,  кольца спирали уменьшаются, я лечу в приятном обществе трупов вниз. Я вижу их лица. Они радостно улыбаются. Протягивают руки в приветствии руки. Вот я уже один из них. Я потерян для жизни. «Смерть, слышишь, я иду в твои костлявые объятия, опаляющие хладным жаром! Вот он я! Принимай меня!»
   Не в силах больше сопротивляться, расслабляюсь. Что проку идти против природы?
   Сильно ударяюсь грудью о что-то твёрдое, покрытое вязкой мокрой глиной. Я лежу сверху чьего-то последнего пристанища в вырытой могиле. Барахтаюсь в грязи, тщусь подняться. Руки-ноги скользят. Цепляюсь за стенки ямы. Земля, раскисшая от дождей, оплывает. Падаю на спину, меня заливает жидкой грязью с головой. Протираю лицо, глаза. Смотрю вверх и вижу, небо удаляется. Могила растёт вглубь. Ниже и ниже. Глубже и глубже. Паника разрывает мою психику на клочья. Взрывная волна выбрасывает их наверх вместе с моим отчаянным криком о помощи…

  - Яшенька, - тормошит меня Жанна. – Яшенька!..
 Открываю глаза.
  - Что тебе приснилось? Что-то страшное, да? – она заботливо утирает платком с лица крупные капли пота. Взгляд ее, меня успокаивает.
   Тяжело дышу, шепчу на выдохе:
   - Да.
  И снова проваливаюсь в сон. Сквозь него доносится голос Жанны, она говорит мне, спи, мой дорогой, спи, мой сладкий. А я тебе спою колыбельную.

                                        Ваши пальцы пахнут ладаном,
                                        А в ресницах спит печаль.
                                        Ничего теперь не надо нам,
                                        Никого теперь не жаль».

   «Я входил в неё с её высочайшего разрешения, как входят под своды величественного, прекрасного храма с душевным трепетом и волнением в душе. От торжественности момента дыхание становится прерывистым, взволнованным и частым, грудь стесняет неведомое доселе чувство лёгкой благоговейности; на глаза, наполненные видением красоты, набегают радостные слезы. Взор покрывает тонкая дымчатая пелена очарования, сквозь которую с трудом различаю её удивительный рельеф: возвышенности, взволнованные чувственным вниманием прикосновений, низменности, освежённые росой страстных поцелуев, ровные долины и луга, поросшие редкой прозрачной белёсой растительностью, спокойные до тех пор, пока их кажущееся равновесие не нарушится моим новым вторжением…»

    - Это кто и куда входит? – оказалось, Эмма давно стоит за спиной и слушает меня, а я почему-то именно эти строки решил прочитать вслух.- Проша…
 - Воздушный шарик любимого цвета входит в горшочек и выходит.
 - Ну, воздушный шарик очень большой, - поддерживает шуточный тон Эмма.
   - А мой – входит и выходит, - повторяю я.- Знаешь, дорогая, дошёл до этих строк и, что-то дёрнуло меня, не знаю, что…
   - Не оправдывайся, - успокоила жена. – Так и будешь читать без обеда и ужина до полуночи?
   -Не может быть! – поднимаюсь с кресла, смотрю на часы и свищу. – Вот это зачитался!
  - Не свисти – денег не будет, - пошутила Эмма».

                                                   ***
                                    Как случилось, что мир остыл,
                                    Мир теней и дорог пустых?
                                    Жаль не светит в пути звезда.
                                    Нарисована, что ли,
                                    Нарисована, что ли? Да.

                                                   ***
  «От бумажной рутины – проверял отчёт бухгалтера и просматривал платежки – отвлекла песня. Она показалась знакомой. Звук, убавленный до минимума, заставлял напрягать слух.

                                         И когда весенней вестницей
                                         Вы пойдёте в светлый край
                                         Сам Господь по белой лестнице
                                         Поведёт вас в светлый рай.
                                         Тихо шепчет дьякон седенький,
                                        За поклоном бьёт поклон
                                        И метёт бородкой реденькой
                                         Вековую пыль с икон.

  Коротко стукнув, в кабинет вошёл Флориан. И только собрался раскрыть рот, опережаю его вопросом, эта песня – колыбельная? Он дослушал последний куплет, не поленился, добавил громкость. Удивился, Дьяк, какая же это колыбельная! Исполняет Вертинский, посвящена актрисе Вере Холодной. Да? озадаченно говорю я, а мне её пели как колыбельную. Интересно, кто же, язвит Флориан, уж не мама ли развивала в младенчестве твой вкус. Нет, задумчиво говорю, совсем недавно. Во сне. Тут Флориан хохотнул коротко, ну, ты, Дьяк, даешь – во сне! Даже во сне «Гимн России» можно исполнить вместо колыбельной. Послушай, Дьяк, я пришёл вот с каким вопросом.
    Договорить ему не дал звонок телефона. Взял мобильник, смотрю, два пропущенных вызова от Жанны; надо же, заработался, не слышал звонков. Отвечаю, ладонью остановив речь друга.
   - Слушаю, Жанна! Извини, занят был.
  В трубке раздался мужской голос.
  - Дах Яков Казимирович?
  Я осёкся, сразу почувствовал что-то неладное.
  - Да…
  - Моя фамилия Роднин, - сообщает мужской голос. – Я следователь…
  Перебиваю вопросом, чувствуя что-то необратимо-неизбежное.
  - Что с моей женой?
  - Вам необходимо приехать в Первую Городскую больницу…
  Повторяю, срываясь на крик:
  - Что с моей женой? Слышите вы?
  Я видимо изменился в лице, потому как увидел округлившиеся глаза Флориана.
   - Её сбил автомобиль.
  Коротко бросаю в трубку:
  - Еду.
  Обращаюсь к другу, ты на авто, он кивает, срочно в Первую городскую, Жанну сбила машина.
   «Гони! Гони!» - подгонял всю дорогу Флориана, хотя видел прекрасно, как он выжимает из своего «Пежо» все силы. Через сорок минут, плюя на пробки, через дворы, светофоры – я кляну всё на свете – подъезжаем к крыльцу больницы. Автомобиль ещё продолжал ход, я выскочил из него и бегом вверх по лестнице».

   «Увидев капитана, Яков быстро проскочил в дверь и по лестнице вверх. Капитан еле поспевал за ним, успев сообщить, что Жанне сейчас делают операцию в хирургии, на пятом этаже.
   В хирургический блок их не пустила медсестра. «У меня там жена», - проговорил, запыхавшись Яков. Сестра ответила, что он ей сейчас ничем не поможет. Операцию делает опытный хирург, так что, переживать зря не стоит и скрылась за дверью отделения.
   Капитан Роднин пригласил присесть, в ногах правды нет. Согласился с ним Яков. Сели на жёсткие больничные сидения. Едва сели, раздаётся звонок. Тристан. Он подбодрил Якова, держись, дружище, всё будет в порядке. Спросил, что да как. Яков ответил, толком не знаю. Рядом следователь, сейчас расскажет. Ну, ещё раз, удачи! Пожелал друг. Писк из телефона сообщил, пришло сообщение. От Флориана. «Что?» Яков извинился перед капитаном, ответил, делают операцию. От Флориана услышал слова поддержки и ободрения.
   - Я вас слушаю, товарищ следователь, - обратился Яков к Роднину, закончив разговор.
  - Жанну Терентьевну сбил грузовик, когда она переходила дорогу. По словам очевидцев для пешеходов горел «зелёный».
   Дьяк сказал, Жанна очень законопослушный человек. Правила никогда не нарушала.
   Очень хорошо, продолжил Роднин, автомобиль появился внезапно, нёсся не снижая скорости на «красный» свет светофора. Всё произошло мгновенно. Я думаю, ваша супруга даже не заметила опасности. Автомобиль ударил её бампером. Каким-то образом она зацепилась за бампер пальто. Очевидцы говорят, удар был сильным, а вот чтобы женщина закричала, никто не слышал. Автомобиль проехал ещё двести метров, остановился, выехав на тротуар и сбив фонарный столб. Всё это время, Яков Казимирович, ваша жена была под автомобилем, он её проволок за собой и силу удара о столб она приняла на себя тоже.
   - А водитель, что с ним? – поинтересовался Яков.
  - Пьян был водитель, - ответил Роднин. – Обмывали на работе рождение сына. Водки оказалось мало. Он поехал за добавкой.
  - Видите, какая правда жизни: родился у человека сын, он дал ему жизнь, а у другого человека – забрал. – Устало произнёс Яков. – Вы считаете это справедливо?
   - Не понимаю, - отвечает следователь, - куда вы клоните.
  - Что ж тут непонятного, - Яков растирает руками лицо, - один родился, другой должен умереть. Равновесие.
  - Чего? – не понял Роднин.
  - Равновесие или баланс, как хотите, живой массы в природе.
  Дверь операционного блока открылась. Оттуда санитары выкатили тележку. Яков поднялся и увидел Жанну. Шагнул навстречу. Вышедший следом доктор остановил его, сказал, ей сейчас нужен покой и она, всё равно находится под действием наркоза. Яков спросил доктора, она будет жить. Он посмотрел и ответил, мы сделали всё от нас зависящее. А независящее, спросил Яков. Доктор покачал головой, это не к нам и показал движением вверх на потолок.
   Доктор ушёл, оставив напряжение. Его сняла медсестра, извинилась за доктора, пояснив, что операция была очень тяжёлая, множественные переломы рук, ног, повреждён позвоночник, сильная травма основания черепа. Яков повторил вопрос, заданный доктору, Жанна будет жить? Вы верите в бога, сменила тему медсестра. Яков не нашёлся, что ответить. Тогда молитесь, посоветовала она.
   - Я могу побыть с ней в палате?
  - Через час перестанет действовать наркоз. Если придёт в себя, то недолго. Пять минут. Не больше.
  - Спасибо! – поблагодарил Яков».

   «Следователь оставил меня одного. Сказал, по данному факту возбуждено уголовное дело. Я спросил, что это изменит. Как что, удивился следователь, водителя накажут. Накажут, повторяю я, время назад этим не вернёшь, у сына вы заберёте отца… Я махнул рукой, горло сдавил спазм, из глаз впервые за всё время потекли слёзы. Я плакал не стесняясь. Плачь, тихим эхо разносился по пустому коридору.
   Под утро проснулся от острожных прикосновений к плечу. Дежурная медсестра.
  - Мужчина, ваша жена пришла в сознание.
  Вскакиваю с кресла. Медсестра предупреждает, максимум общения пара-тройка минут. Состояние у неё критическое.
   В палате сумрачно. Ярко горят огоньки аппаратов, от которых тянутся проводки датчиков, закреплённые на Жанне. Её не узнать. Вся забинтована. Сажусь рядом на стул, беру её руку и целую. В голове вертится уйма слов, но все они пустые. Глупо спрашивать «Как ты?», когда жена лежит на кровати в гипсе и бинтах.
   - Яша, - слышу тихий шёпот. – Яшенька…
   - Я рядом, Жанночка, рядом, - наклоняюсь над ней, чтобы увидеть её глаза. В них едва теплится жизнь. – Молчи, пожалуйста, тебе нельзя говорить.
   Она чуть заметно сжимает мою руку; лёгонько пожимаю её.
   - Прости, Яшенька, меня, - снова шепчет она.
   - За что, милая?
   - Глупо получается, да? – она старается улыбнуться сквозь бинты. – Только встретились и снова расстаёмся.
  - Нет, нет, что ты, - шепчу горячо, сам чувствую страх, поднимающийся в груди. Мороз, струящийся по спине, в затылке тяжесть.- Не расстанемся! Ты обязательно поправишься!
  - Ты в это веришь, - кашель прервал её слова.
  - Да, да, Жанночка, верю! – целую её руку. – Конечно, верю!
  - Прости меня, Яшенька, - снова повторяет она, - а у нас должен был быть ребёночек… Да, Яшенька… - она снова закашлялась. – Ты прости, Яшенька. Мне пора… Меня уже ждут.
   Резко, нагнетая тревогу, запищал аппарат, красное сердечко показывавшее пульс остановилось, синусоиды на дисплее