Возвращение путника к духовному своему отцу. Глава 5

                                                                                                                                 Глава пятая.

                                                                                                                                 Глубокий лес.


На опушке стояло несколько лесных исполинов. Их гигантские ноги-корни поднимались из воды, подпирая могучие и прямые стволы. Мощные, вскинутые вверх руки-ветви растворялись “пальцами” в небесной дымке. Кроны деревьев сплетались в сеть, захватывающую и увлекающую небо вниз, как будто принуждая его тускло отражаться в стоячей воде. Два больших дерева тут же лежали с развороченными корнями и обломанными ветвями. Разноцветные стрекозы с гуденьем носились вокруг — довольно странные, но изящные украшения такого гиблого места.

Светослав переводил дыхание у подножья гигантов, стоя в воде среди плавающих опавших листьев. Суша виднелась где-то за деревьями в полусотне метров от него. Ещё немного, последний рывок из болотной грязи и тины, и вот она твёрдая земля, как это приятно, наконец, ступить на неё, получить опору.

Миллиард лет назад первое нечто выползло из воды, толи случайно, толи, спасаясь от опасности, и однажды обсохнув, не захотело лесть назад в болото.

А если б оно не вылезло?

Немного подсохнув, Светослав продолжил путь. Болото всё ещё появлялось в низинах и он решил ориентироваться по деревьям, придерживаясь наиболее крепких из них и так пробираясь дальше. Теперь он шёл по смешанному лесу и оглядываясь по сторонам надеялся найти хоть что-нибудь съедобное. Везде что-то летало, ползало, жужжало и норовило укусить. Ящерицы и мыши сновали в траве, что-то хрюкало справа в кустах и рыкало слева. Какой-то большой зверь, покрытый шерстью и с рогами, как тень прошёл невдалеке. Светослав, затаив дыхание, наблюдал за ним из-за дерева, прижавшись щекой к коре. Прямо над ним дятел долбил ствол. Кровосос впился в затылок.

Похоже, здесь едят все, кроме меня, думал Светослав шлёпая себя по шее. Срочно надо искать еду.

Звериными тропами шёл он в тёмно-зелёные глубины. И лес всё сильнее сжимал свои объятья, замыкаясь ветками за спиной. Деревья сменялись деревьями, кусты кустами, а там, где не было кустов, землю укрывала густая, доходящая до пояса, поросль папоротника. Зелёные и сухие ветки пёстрыми пятнами мелькали перед глазами, взмахивали и ложились под ноги, толи, приветствуя и приглашая, толи угрожая, но, в конечном счете, гипнотизируя и вводя в транс. Опавшие листья шелестели под ногами. Вспугнутые насекомые разлетались и собирались в тучи, лезли в глаза и под одежду.

Лесная глушь. Иной мир, почти без света, мрачный и влажный, поросший мхом, заваленный буреломом. Его вывернутые корни как пасти неведомых тварей, как распахнутые врата в подземелья тёмного царства. Таково сердце леса, оно бьётся с никому не слышимым ритмом и пульсируя, зелёной кровью вписывает новые главы в книгу Древа жизни, закручивая новые свитки вокруг стволов, из года в год и из века в век, укладывая и застилая их мхом. Тут нет места человеку.

Забравшись в такой густой лес надо было идти, идти быстро. Только так можно выбраться из него. Выбрать направление и во что бы-то ни стало идти. Но лес всё плотнее, обступал с каждым шагом, теснил стволами, царапал ветвями и окончательно закрыл небо.

Где-то очень высоко в воздухе сгустились тучи, наполняясь влагой, как виноградные гроздья наливаются соком. Как по команде невидимой руки спелые капли, впитавшие силу неба, прорвали тучи и устремились вниз, сквозь холодный воздух, навстречу густому зелёному лесу. Верхние листья деревьев после первых ударов капель, увернулись от них, и те скатились дальше вниз, разбились о ветви и наполнили лес водяной пылью. Дождь ворвался в лес, заполнив его своим шумом. И без того сумеречная чаща погрузилась во мрак. Вода струилась по мощным стволам, вдоль трещин и изгибов коры, то, сливаясь, то, вновь разливаясь, проникая в мельчайшие ямки. Земля намокла и раскисла. Идти дальше было невозможно. Дождь усилился, и потоки воды понесли за собой грязь, опавшие листья и ветки. Одинокий силуэт измученного дорогой и голодом человека мелькнул среди корней. Он даже не пытался укрыться от дождя. Всесотрясающий грохот заглушил шум ливня, молния с шипением ударила в дерево. Великолепие природных процессов, какой животный ужас вызывают они своим непостижимым первозданным величием. Вновь шипящий, сокрушающий свет озарил чащу. Молнии шипели и скрежетали, прощупывая лес, перемешивая ослепительный небесный свет с мокрой густой тьмой.

Маленький перепуганный человек вцепился в мокрые корни большого дерева, вздрагивая при каждом ударе молний. Слёзы страха и слёзы отчаяния смывались дождём с его лица, и никто не слышал этого плача, разрывающего грудь. Он заблудился среди людей как теперь среди этого леса и лес не принял его, как не принимали его и люди. Ложь и зло были там, и здесь он понял, что обманулся. Он хотел любить всех и нести добро, но любовь превращалась в ненависть, а его дела приносили лишь зло и разочарование. Как будто ангел счастья, обернувшись, с ужасом увидел за собой лишь горе и разрушение, причиненное им, понял, что он ангел карающий.

Это полное падение на дно обители скорби, залитой грязью животных инстинктов выживания. Но даже из этой ямы, с самого её дна, к небу тянулись гигантские деревья, озаряемые блеском молний, как священные указатели истинного пути.

Ещё очень долго бродил человек по мрачному лесу, пока не понял, что все его тропы ведут в никуда. Если потерял веру, то никакая тропа не выведет тебя из зарослей ложных знаний, закрывающих даже стопы собственных ног, сухими колючками лжи преграждая путь. Никакие святые места за тридевять земель не откроют истины, а станут глухим лесом архитектурных достопримечательностей, заполняя разум ложью исторических подробностей, как тучи мух обседают гниющее тело некогда живого и прекрасного существа.

Дождь кончился, и сизый пар поднимался от земли, наполняя лес плотным душным маревом. Смерть приблизилась в плотную, и с треском упёрлась своими костлявыми пальцами в спину, упавшего на кучу обломанных веток, человека. В разорванной одежде, израненный, он лежал, запрокинув голову, среди мусора, снесённого дождём. Широко открытые глаза неподвижно смотрели вверх. События жизни, радости и печали, маленькие трагедии, тёплые нежные руки матери, страдание и наслаждение, всё от самого рождения вихрем неслось через угасающий разум.

Каждое живое существо в этом мире умирает одиноким. Так пусть так, среди мхов и деревьев глубокого древнего леса, чтобы прорости им и стать его частью. Частью живого существа, возрождающегося каждый год. Пусть плоть растянут волки и лисицы и всякая прочая живность, это лучше чем долго гнить в глубокой могиле, кормя червей и муравьёв. Это лучше чем стать экспонатом в анатомическом театре или невольным донором органов по воле “добродетелей” в белых халатах. Пусть мою печень склюют птицы, прилетайте все! Пусть меня поглотит лес, а то что останется, пусть испарится и поднимется вверх, насколько это возможно, вверх, насколько позволит Создатель. Вверх, вверх, вверх…