Обманутые сумасшествием

уже сидели в креслах пристегнутые аварийными ремнями, и почти с детским любопытством рассматривали клавиатуру ручного управления, которой если и пользовались, то только во время стажировки.

  — У кого-нибудь в каютах остались бьющиеся предметы, вода в графинах, неубранная еда — словом все, что может перевернуться и натворить неприятностей? — это был вопрос капитана.

  — Около моей каюты остался Фабиан, но если во время посадки он перевернется и хорошенько ударится головой о стенку, это пойдет ему только на пользу, — флегматично произнес Айрант. Больше реплик не последовало.

  — Через пять минут садимся! — Кьюнг обрел свой командный голос и запустил программу поиска оптимального места.

  Обшивка звездолета пропиталась физически ощутимым зудом вибрации, словно в его чреве проснулось некое живое существо и принялось издавать невнятные ворчливые звуки:  «кто это посмел меня потревожить?!» Короче, заработали на полную мощь реактивные двигатели, и «Гермес», охваченный четырьмя факелами плазмы, как четырьмя триумфальными олимпийскими огнями, уставший от долгого пробега по вселенной, медленно пополз вниз, к своему финишу, окунаясь в вязкую тьму и холод метановой атмосферы. Визуально было почти невозможно различить как сокращалось расстояние до поверхности. На панели работал какой-то глупый счетчик с меняющимися цифрами. Но испуганный человеческий взор видел лишь черную надвигающуюся стену — бездну, лишенную даже искорки света. Она медленно расползалась к горизонтам, поглощая эфемерные звезды и меняя оттенки безликого сумрака. Словно падали в полное Небытие…

  Значит вот она какая, ночная сторона планеты. Царство теней и призраков. Лик тьмы. Мираж обманчивой пустоты. Приближалась как медленно надвигающийся ужас.

  Оди был единственным, кто не смог скрыть своего волнения. Он сидел весь в поту, созерцая черную бездну, и в один миг в его голове всплыли все детские страшилки, связанные с Флинтронной. Еще тогда, в далеком детстве, смел ли он думать… мог ли он вообразить, как все выглядит на самом деле. Да пока никак! Лишь черное пугающее полотно перед глазами…

  — Неужели ЭТО наконец свершилось?..

  Где-то далеко-далеко дрожали и качались немногие оставшиеся звезды. Вселенная потеряла присущую ей устойчивость.

  Шум нарастал…

  Превратился в агонизирующий пронизывающий до костей гул…

  Произошло касание…

  Тихий, мягкий толчок… Перегрузок не более, чем в остановившемся лифте.

  Шум быстро стих, двигатели отключились.

  Ну вот и все. Как бы подытоживая произошедшее, Кьюнг сделал глубокий вдох и громкий порывистый выдох:

  — Конечная станция, можно выходить.

  Что-то весьма неопределенное и зловещее было в молчании, наступившем после этих слов. Тишина опустилась до уровня абсолютного нуля:  ни звука, ни шороха, ни даже отдаленной слуховой галлюцинации, как бывает в неизведанных местах. Ничего… Словно они и в самом деле опустились на дно самой глубокой бездны.

  — Послушай, капитан, никто из нас, кроме тебя, здесь ни разу не бывал, так что хочешь — не хочешь, а командовать в этой ситуации тебе и придется, — сказал Линд, расстегивая бессмысленный ремень.

  — Наконец-то вы стали высказывать здравые мысли. — Кьюнг что-то долго копошился в кипе бумаг  и вытащил оттуда большой плакат, приготовленный специально для данного торжественного события. — Это план местности, если так можно выразиться. Вот здесь, — он указал на красный крестик, — в данный момент находится наш звездолет…

  — А я где нахожусь? Ну-ка, покажи! — внезапно перебил Айрант, его огромная рыжая шевелюра заслонила добрую половину карты.

  — Заткнись и слушай! Эти черные полосы — зоны уже совершенных захоронений, серые полосы — зоны планируемых захоронений. Я отметил штрихами ту местность, где предстоит работать непосредственно нам. Нет смысла в тысячный раз напоминать общеизвестные истины, так как вы знаете, что работаем по двенадцать часов в сутки.

  — Без прогулов и праздничных дней, — мрачно добавил Линд. И в этой глуповатой шутке присутствовала своя доля правды, так как дней, каких бы то ни было, на этой стороне планеты отродясь не видели.

  — Короче, разбиваемся на три пары:  со мной в смену пойдет Оди, Линд вместе с Фастером, а Айрант — со своим лучшим другом Фабианом…

  — Гениальная идея! — рявкнул Айрант, вскакивая с кресла. — Работать вместе с тупым куском железа! Он и говорить-то по человечески не умеет, ни одного матершинного слова еще не выучил! И это проклятие — на мою голову! А вот такое искусство ты когда-нибудь созерцал?!

  Бортмех скрутил фигу и поднес ее к самому носу капитана.

  — Слушай!! — Кьюнг взбесился и, похоже, по-настоящему. Его черные от природы зрачки расширились и стали походить на два уголька, готовые вот-вот вспыхнуть от негодования. — Ты заткнешься когда-нибудь или нет?! Вот вернешься домой и там среди коллекции своих любимых кошек можешь блистать остроумием сколько угодно! А здесь все слушаются меня! Понятно?.. Меня!

  — Все… я молчу… — Айрант сделал примирительный жест руками. Сейчас, перед началом каторжных работ, он был не в том настроении, чтобы идти на серьезные конфликты и, желая кому-либо досадить, делал это не от внутренней злобы, а от праздного безделья, которое доживает свои последние часы.

  Капитан обвел всех уничтожающим взглядом.

  — Ничего… Обещаю вам, что уже очень скоро ваши болтливые языки немного угомонятся. Пока оставайтесь на местах, а мы с Оди совершим пробную вылазку.

  Пришлось наряжаться в громоздкие неповоротливые скафандры, на местном сленге называемые просто «робой». Внутри них чувствовали себя как-то неуклюже, а толстячок Оди вообще походил на мыльный пузырь.

  Еще минут через пять из нижней части «Гермеса», точно отвисшая челюсть, откинулся пандус, и планетоход, издавая злобное рычание во тьму, осторожно выглянул наружу. Сначала он в нерешительности повертелся на месте, потом освоился, наконец сориентировался в неприветливой темноте и, набрав скорость, быстро пошел вперед. Разбуженные пески взвились вверх небольшими желтыми фонтанчиками. Кьюнг включил прожектора и изжелта-красный оттенок поверхности чуждой земли стал виден на сотню футов вперед…

  Пока лишь монолитная, застывшая от вечного холода равнина. И больше ничего. Угрюмая темнота нескончаемой ночи, как проклятие злых сил, тяготела над этой стороной планеты. Ее тяжесть ощущалась почти физически. Огромное черное небо давило на пески своей безумной массой. Рассвет здесь не наступал уже много миллионов лет и вряд ли наступит когда-нибудь вообще.

  Помнится, еще в древности ходила красивая легенда про планеты, не имеющие внутреннего вращения. Их считали подверженными колдовству бога Хроноса, властного над временем. Кажется, он наказал их за то, что они, не повинуясь общепринятому в движении небесных тел порядку, захотели вырваться из плена собственной траектории, обрести свободу и унестись в неведомые просторы вселенной на вольное странствование. «И сказал тогда Хронос во гневе своем: « да будет время на вас вовсе остановлено, и да будет одна ваша сторона постоянно обращена к свету, а другая — к тьме, чтобы с одной стороны вас опалял вечный зной, а с другой жег вечный холод!» И стало так. И назвались эти планеты проклятыми среди всех планет вселенной. И не возникло на них жизни в настоящем, не возникнет и в будущем…»

  Вот как оно все на самом деле-то! А вы говорите:  «наука, наука!» Наука — лишь тоска и скука. Вместо того, чтобы давать внятные объяснения процессам вселенной, она лишь морочит доверчивым людям головы. А космические религии, надо признать, не скупились на изобретательность, и в толковании законов природы ушли куда дальше самых смелых научных трудов.

  Флинтронна спала — тихо и безмятежно… Действием ли выдуманного колдовства или таких же выдуманных законов физики, но на ее поверхности давно уже установилась статическая температура, медленно меняющаяся в зависимости от координат местности. И поэтому здесь никогда не наблюдали движения воздушных масс — ветров, тем более бурь или песчаных ураганов. Абсолютный, почти могильный покой…

  Далекие и безжизненные звезды, нарисованные на небосводе, дарили планете призрачно-малое освещение, а по сути, как было замечено раньше, освещали лишь сами себя, да напоминали заблудшим сюда астронавтам, что в черноте вселенной, помимо привычной тьмы и вездесущего холода, где-то еще существует животворящий свет. Звезды были хаотично рассеяны от одного невидимого горизонта до другого, словно небо окропили брызгами огня.

  Оди уткнулся шлемом скафандра в лобовое стекло планетохода.

  — Все не могу поверить, что нахожусь здесь… Про эту планету понасочиняли столько черных баек, что если бы хотя б десятая доля из них оказалась правдой, нас бы с тобой уже…

  Внезапная кочка. Планетоход резко подпрыгнул и тут же вновь принял устойчивое положение, продолжая буравить пространство песков. И что-то нехорошее кольнуло в сердце.

  — Кстати, — Оди продолжал говорить, но голос его, приглушенный шепотом, выглядел болезненно-тоскливым, — в некоторых кругах на Земле бытует мнение, что этой планеты вообще не существует. Слышал такое?.. А все похоронные рейсы — лишь блеф для выкачивания денег.

  Кьюнг долго молчал, казалось, не желая вступать в беседу. Потом все же нехотя выдавил из себя:

  — Обещаю тебе, что через полгода… или даже раньше ты сильно усомнишься:  существует ли Земля.

  Что-то диковатое присутствовало в этом озадачивающем ответе. Оди до боли напрягал зрение, чтобы разглядеть невнятные образы темноты. Она как бы играла с его воображением и будоражила в нем некие абстракции, которые отражались в ней как в черном зеркале. И, если тьму уместно сравнить с безграничным вселенским океаном, то они наверняка находились на самом его дне. Перед глазами  лишь сплошная непроницаемая завеса и нет даже призрачного очертания чего-либо определенного. Кьюнг посмотрел на компас и подкорректировал курс. Планетоход бесстрашно несся вперед, разрезая загустелый сумрак и оставляя после себя длинный виляющий след — надежный ориентир для пути назад.

  — Ага! Кажется, их уже видать! — голос капитана внезапно ободрился, точно впереди было что-то радостное и долгожданное.

  Оди еще раз стукнулся скафандром в лобовое стекло. Там, из глубины ночи магическим действом прожекторов на самой границе видимости стали появляться чернеющие точки. Их было сотни, если не тысячи… если не миллионы…

  — Могилы?

  Кьюнг молча кивнул. Он снова уткнулся в свою карту и показал пухлым пальцем скафандра где они сейчас находятся. Точки медленно надвигались, обретали форму и цвет, и вскоре в них можно было разобрать очертания небольших многогранных памятников. Сплошь усеянная могилами поверхность казалась какой-то нереальной, похожей на чью-то больную фантазию или на кошмарный сон собственной фантазии. Зловещая ночь, свисающая сверху, только обостряла чувство угнетения. Всюду — лишь одни символы смерти, надменно торчащие из песков.

  — Я их вижу… вижу своими глазами! — Оди возбужденно осматривался вокруг,